— Ты опять стала серьезной, — заметил Алексей. — Немедленно прекрати.

— Прости.

— И все-таки, что случилось?

— Ничего. Я просто оплакивала завершение нашего пребывания во Франции, и то, что теперь мне придется вернуться из сказки и столкнуться с жестокой реальностью.

— Теперь тебя замучат предложениями, вот увидишь.

— Надеюсь. — Сидония улыбнулась Алексею. — Я буду скучать по тебе.

— Мои гастроли продлятся всего полгода, а затем я приеду отдохнуть в Великобританию. Я уже все решил.

— А я решила, что поеду с тобой.

— А вот это, — заметил русский, целуя ее в нос, — входит в мои планы.

Они вылетели из Парижа поздно днем и прибыли в Хитроу в сумерках. Маленький автобус подвез их к автомобильной стоянке. Алексей намертво вцепился в свою драгоценную скрипку.

— Надеюсь, мне удастся вспомнить, куда я поставила машину, — заметила Сидония, оглядывая тускло освещенную стоянку.

— Разве у тебя не осталось квитанции?

— Да, но она где-то далеко. Даже представления не имею, где теперь искать машину.

— Боже мой!

С помощью служащего им, наконец, удалось найти машину, погрузиться и выехать к Лондону. Был сырой январский вечер. Глядя на ярко освещенное шоссе, Алексей пробормотал:

— Значит, это и есть Англия.

— Скорее, шрам на ее лице. Но здесь есть и живописные места. Тебе там понравится.

— Мне понравится везде, если рядом будешь ты, — любезно отозвался Алексей, и Сидония улыбнулась этому одному из самых очаровательных качеств русского скрипача.

Особняк в Филимор-Гарденс был тихим, как склеп, и Сидония вздрогнула, переступая порог в сопровождении Алексея. Воспоминания о Финнане вновь закружились в ее голове, и музыкантша чувствовала себя развратной женщиной, пока показывала Алексею спальню и говорила, куда ему можно повесить пальто. Но он ничего не заметил, не обратил внимания на ее внезапное молчание, с любопытством изучая квартиру. Сбежав вниз по лестнице в музыкальную комнату, он взревел от восторга.

Сидония выслушала этот вопль, стоя на верхней площадке лестницы и пытаясь освоиться с ситуацией, найти какой-нибудь способ оправдать ее. Но выхода не было, ей оставалось только жить одной минутой, уверяя себя, что она верна Финнану, — словом, предаваться самообману, чему она начала учиться еще в Шато-де — Сидре.

— Какие клавикорды! — воскликнул Алексей. — Откуда они у тебя?

— Купила на аукционе в Ирландии. Снизу на крышке вырезаны инициалы их прежнего владельца. Не хочешь взглянуть?

— Да, пожалуйста.

Сидония повернула ключ и подняла крышку: — Вот, смотри — С.Л.

— Кем она была?

— Она? Мне всегда казалось, что это он.

— У тебя предубеждение. Эти клавикорды определенно принадлежали женщине.

— Боже мой! — воскликнула Сидония.

— Что случилось?

— Я догадалась, кем она могла быть — Сарой Леннокс! Это было бы вполне вероятно, наверняка после расставания с Банбери она отправилась в Ирландию.

— Кто такой Банбери?

— Первый муж Сары. Он обожал скачки, выращивал лошадей и азартно играл.

— Когда все это происходило?

— В восемнадцатом веке, когда Россией правила Екатерина Великая и спала с Алексеем Орловым.

— Почему ты решила, что инструмент принадлежал Саре?

— Потому что она жила в Холленд-Хаусе, совсем недалеко отсюда. — Сидония указала на дверь, ведущую в сад. — И еще потому, дорогой мой русский игрушечный мальчик, что она мое собственное, личное и совершенно особое привидение!


Мир действительна оказался жестоким. Когда Сара прибыла в Париж некоторое время назад, в ноябре, ее считали в обществе весьма милой особой. Ко времени ее отъезда в феврале следующего года, ее уже называли маленькой блудницей, кокеткой, распутницей, которая отталкивает мужчин ради того, чтобы крепче привязать их к себе. Она, которую преследовали, которой подражали и обожали, впала в немилость.

Большая приятельница Горация Уолпола мадам де Деффан поведала ему в письме о том, какие разговоры ходят в обществе: «Она решительно оттолкнула герцога де Шартреза. Вместе с двадцатью другими претендентами он некоторое время еще добивался ее внимания. Лозан опередил их, но остался ни с чем. Похоже, он сильно заблуждается насчет ее проказ с лордом Карлайлом, ибо она видит в нем только способ защититься от остальных. Ее славный баронет, по-видимому, ничего не замечает».

Будучи достаточно язвительной, пожилая француженка высказывала ошибочное мнение. Случилось совершенно обратное. Хотя Сара едва могла поверить этому, едва решалась признать истину, происшествие с Лозаном вызвало в ней глубокие изменения. В ней пробудились ужасные желания, унаследованные склонности к сексуальным приключениям. Она не могла забыть взгляд мужчины, уже готового соединиться с ней и отвергнутого в последний момент. Сара не могла понять, каким образом ею полностью завладели мысли об Армане де Гонто, герцоге де Лозане.

Вместе с сэром Чарльзом и Карлайлом она покинула Шато-де-Сидре утром после случившегося и вернулась в Париж, где сделала вид, что приняла ухаживания шевалье де Куаньи, в настоящее время приятеля бывшей любовницы Лозана. Как она и предполагала, эта последняя новость очень скоро достигла ушей герцога, и он поспешил в столицу, дабы выяснить истину.

Сара охотно была готова отдаться ему, настолько она была рада вновь увидеть герцога, но таковой возможности не представилось. В феврале визит во Францию подошел к концу. Через несколько дней после приезда Армана карета Банбери выехала из Парижа, за ней следовал экипаж герцога Лозана. Пренебрегая своими обязанностями придворного в Версале, он проводил свою возлюбленную до самого Кале.

«Мне не пришлось даже прибегать к колдовству», — думал он про себя в полном удивлении, а затем заподозрил, что его внезапное помешательство в конюшне, а потом минутная уязвимость возбудили ее и привлекли внимание.

Он гадал, представится ли ему возможность достигнуть желаемого во время путешествия, но надежды Лозана на этот счет не оправдались, ибо при первой ночевке путников в мрачной и грязной гостинице в Пон-Сент-Масенс близ Шантильи герцог был вынужден разделить комнату с лордом Карлайлом, который прямо вызвал его на дуэль.

— Боже мой, — насмешливо ответил Арман, — почему же вы не сделали этого в Париже? Устроив дуэль здесь, мы потревожим даму.

— Не оскверняйте ее имя вашим грязным ртом, — прошипел Фредерик, побагровев от гнева. — Вы успели соблазнить ее, негодяй?

— К несчастью, нет, — позевывая, ответил Лозан. — А вы?

— Конечно, нет! Я уважаю леди Сару.

Герцог иронически рассмеялся:

— Жалкий лживый щенок, не добавляйте к своим многочисленным грехам грех лицемерия! Этой леди стоило только поманить вас пальчиком, и вы бы оказались голым в ее постели.

— Как вы смеете! — взвизгнул Карлайл и отвесил Арману пощечину.

— Вы самый большой глупец, который когда-либо рождался на свет, — процедил сквозь зубы герцог, схватил бедного Карлайла за воротник и спустил его с лестницы.

— Сию же минуту спускайтесь! — потребовал Фредерик, плюхнувшись на спину и бешено глядя на соперника.

— Куриные мозги, — ответил Лозан, захлопнул дверь в комнату и повернул ключ.

Лежа рядом с мирно посапывающим сэром Чарльзом и прислушиваясь к ссоре, Сара сжалась под одеялом, обвиняя себя в безответственности. Она была замужем за прекрасным человеком, единственным недостатком которого был недостаток страстности. Она не находила причин радоваться, слыша, как двое мужчин ссорятся из-за нее.

«Если бы только я была совершенно холодной!» — мечтала она, но, вспоминая своих предков — дедушку, дитя любви Карла II и французской распутницы, хотя и весьма знатной, своего брата герцога Ричмондского, который не вылезал из дамских будуаров с тех пор, как достиг десятилетнего возраста, — она поняла, что еще удивительнее было бы, если бы королю не удалось разбудить в ней чувственность..

— О, Чарльз! — воскликнула она, положив руку на грудь мужа.

— Доброй ночи, дорогая, — сонно ответил он и бегло чмокнул ее в щеку.

В таком состоянии враждебного затишья группа наконец прибыла в Аррас, находящийся в дне пути от Кале. Здесь герцог Лозан решил вернуться в Париж, сообщив, что долг призывает его в Версаль. И именно в Аррасе Фредерик Ховард, граф Карлайд, разыграл свою козырную карту.

Когда чета Банбери покидала Францию, он решил продолжить визит в одиночку, совершив путешествие по Европе, осмотреть достопримечательности и присоединиться к своему школьному приятелю Чарльзу Джеймсу Фоксу в Италии. Но теперь, устремив торжествующий взгляд на Армана, он объявил, что передумал, что он собирается возвратиться в Англию с сэром Чарльзом и леди Сарой. Побледнев от ревности, Лозан закусил губу, но ему не оставалось ничего другого, кроме как сесть в экипаж, пожелав троице счастливого пути, и отправиться в Париж.

— Боже! — простонал герцог, когда вдали скрылась из виду его леди, еще машущая рукой. — Если бы я только смог поплясать с ней еще в тот раз!

Он не отказал себе в удовольствии воспользоваться выражением которое родилось в Виргинии, американской колонии, и приобрело широкую популярность в переносном смысле во французском языке. Его неудержимо влекло к Саре, он чувствовал, как слезы заливали его глаза, пока он прощался с ней.

— Я вскоре приеду в Англию, — еле слышно прошептал он.

— О, буду очень рада, — ответила она, и Арману показалось, что он уловил блеск влаги на ее смоляных ресницах.


Пришло время очередного прощания, на этот раз в холодной обстановке бара в аэропорту Хитроу. Сидонию всегда поражал неприкаянный вид путешественников-иностранцев, мелькающих повсюду, и теперь, оглядываясь, она никак не могла собраться с мыслями. Вокруг бродили толпы бесполых существ в тертых джинсах, с непривлекательными аксессуарами в виде огромных серег, татуировок, сальных волос и тупоносых высоких ботинок.

— И это женщины! — произнесла она вслух.

— Ты шутишь? — осведомился Алексей.

— Да, только мне скучно повторять шутку.

— О’кей.

Им обоим не хотелось говорить. Оба сознавали, что расставание отдалит их и что времена прежних дружеских отношений уходят безвозвратно. Алексей отправлялся в турне по Европе, а Сидонии предстоял ряд концертов в Англии — теперь, когда ее провозгласили лучшей исполнительницей музыки восемнадцатого века, это было особенно важно.

— Все было так замечательно, — произнесла Сидония, когда они прошли к паспортному контролю.

— Не говори это таким тоном, как будто мы расстаемся навсегда. Ты ведь собиралась приехать на концерт в Венецию, помнишь?

— Я постараюсь. Но Род намекал, что у меня будет сложный сезон — особенно после концерта в зале Перселла.

— Ладно, попытайся. — Алексей сжал в руках ладони Сидонии. — Что бы ни случилось, я приеду повидать тебя. Не забывай, какое время мы провели вдвоем.

— Конечно, не забуду. Удачи тебе.

— Спасибо.

Он поцеловал ее и пошел прочь, крепко обхватив скрипичный футляр. Сидония попробовала помахать рукой, но Алексей не оглянулся, уже протягивая свой паспорт на пороге очередного этапа своей жизни.


Всадник нагнал Лозана у гостиницы в Буайе, где герцог останавливался перекусить в полдень.

— Месье герцог де Лозан? — выпалил на одном дыхании всадник, оглядывая великолепный экипаж во дворе гостиницы, рядом с которым поили стреноженных коней.

— Да, а в чем дело?

— У меня письмо для вас, месье, из гостиницы в Кале.

Лозан настолько обрадовался, что готов был поцеловать посыльного, однако вместо этого наградил его щедрыми чаевыми.

— Полагаю, письмо от дамы?

— Точно так, месье.

Взломав печать, герцог прочитал торопливо написанные строки и почувствовал, что наконец-то он добился любви Сары.

«Дорогой Арман, я совершенно переменилась, мой добрый друг. Мое сердце разбито и наполнено печалью, и, хотя вы тому виновник, у меня нет иных мыслей, кроме как о любви. Я понятия не имела, что это может произойти, я считала себя слишком гордой, слишком добродетельной, чтобы позволить своему счастью зависеть от любовника-француза.

Ветер дует нам навстречу, но мне не жаль — лучше по-прежнему оставаться в вашей стране. Я едва удерживаюсь от слез. Я сказала сэру Чарльзу, что у меня болит голова, и он удовлетворился этим. Лорд Карлайл, мне не верит, ибо слишком серьезно поглядывает на меня. О небо! Вероятно, я поступаю очень скверно, поскольку стараюсь скрыть свои поступки. Я, самая верная женщина из всех, какие жили на свете, вынуждена лгать и обманывать двоих людей, которых я так высоко ценю!

Оба они вышли, а я предпочла остаться в комнате, чтобы написать тому, кто дорог мне более, чем покой, которого я лишаюсь по его милости. Я не осмелюсь послать это письмо по почте и попрошу отвезти его одного из слуг гостиницы. У него честное и добродушное лицо».