Он вскочил.

— Мне все равно, кому и что я говорю! Что меня интересует — это как столь интимная подробность стала общим достоянием. Бедная леди Сара! Чем она заслужила такое отношение?

— Тем, что она грешница. Это известно по обе стороны Ла-Манша. Она доступна, как уличная девица.

И в этом была его вина! Посреди прелестного полдня, когда солнце только начинало снижаться, озаряя кристальные воды реки, король испытал такое чувство эмоционального неравновесия, такое яростное безумие, что у него вырвался оглушительный крик.

— Нет, она не такая! — кричал он. — Она хорошая женщина, и если с ней что-то случилось, то не по ее вине. Жестокие обстоятельства, мадам, вынуждают людей совершать такие поступки, каких они не могли бы себе позволить в другом случае. Грязные волокиты и завистливые сплетники изливают этот яд, в них нет ничего святого! — Он вскочил на ноги, побагровев и сверкая глазами, сжав кулаки. — Не желаю больше говорить об этом, вы слышите?

— Как вы смеете! — злобно отозвалась Августа, но выражение на лице сына заставило ее похолодеть.

— Ни слова больше, ни слова! — в крайнем возбуждении выкрикнул король. — О Боже, если бы я только был обычным человеком и смог бы защитить леди Сару!

И король Англии бросился в глубь сада, заливаясь потоками слез, способными вызвать жалость у любого, кто бы увидел их.


Топор палача упал. Сара была вынуждена приехать из Бартон-холл в Холленд-Хаус на семейный совет, и еще прежде, чем ее карета повернула на величественную аллею вязов, она уже знала, чем был вызван такой совет. Стоял июль, Сара была на четвертом месяце беременности и уже начала полнеть, и каким-то непонятным образом новость быстро распространилась. Гораций Уолпол написал в Париж мадам де Деффан, упомянув о беременности Сары, и получил ответ: «Верно, верно — мне известно положение миледи С.». Сара терялась в догадках о том, каким образом новость стала известной всему свету.

А ответ был весьма прост: ее смелое увлечение Уильямом Гордоном вместе со скандальным поведением предыдущей зимой оказались достаточными причинами, чтобы встревожить всех и вся. Общеизвестного факта о том, что за столько лет супружеской жизни чета Банбери не произвела ребенка, хватило, чтобы подтвердить самые худшие из подозрений. Сара Банбери ожидала внебрачного ребенка и, по-видимому, уехала из Лондона именно для того, чтобы скрыть свой позор. Сплетня мало-помалу достигла Кенсингтона, и лорд и леди Холленд пожелали немедленно увидеть Сару. С ужасным предчувствием она поднялась по ступеням, пересекла площадку, следуя за лакеем, и вошла в дом своего девичества.

Проходя в парадную дверь и вестибюль, леди Банбери была убеждена, что предпочла бы смерть такому наказанию, ибо ее встретило множество слуг. Очевидно, семья решила принять все меры предосторожности, чтобы избежать распространения новости о семейной ссоре.

Почти понимая значение настороженной тишины дома, Сара медленно последовала за горничной со строгим лицом в ее собственную старую спальню в восточном крыле, бросила отчаянный взгляд на летний парк за окном и позволила горничной помочь ей сменить дорожную одежду на утренний туалет, пышное белое платье, обшитое алыми лентами. Зная, что в такой одежде ее стыд менее заметен, Сара все же критически оглядела себя в зеркало.

— Леди Холленд ждет вас в гостиной, миледи, — с едва уловимой усмешкой произнесла горничная.

— Сейчас я приду туда, — с достоинством ответила Сара и величественно спустилась по большой лестнице.

Еще никогда она не видела свою сестру такой бледной и потрясенной. Рядом с бледным лицом темные волосы Кэролайн выглядели траурным покрывалом, в ее глазах застыла печаль, как будто они уже излили целые реки слез.


-Итак, — без предисловий начала леди Холленд, — весь Лондон говорит о том, что у тебя будет ребенок не от твоего мужа. Это правда?

— Да, — ответила ее сестра, вздернутый подбородок которой заметно дрожал, — это правда. Я вышла замуж без любви, Кэро. Чарльз предоставил мне все удобства, кроме одного — тепла своего сердца. Выйдя замуж по любви, не испугавшись семейного гнева, ты должна хорошо знать, что это означает. Поверь, я не осуждаю своего мужа. Все, что я могу сказать, — он не годится на роль женатого мужчины. Он предпочитает вольную жизнь, когда он все время может отдавать своим лошадям, своим приятелям, и больше ему ничего не надо. Наша физическая связь становилась все менее прочной, и в конце концов мне пришлось искать любви на стороне. К своему стыду, я недавно позволила себе ввязаться в любовное приключение, последствие которого сейчас растет внутри меня. Я ношу ребенка от лорда Уильяма Гордона, и, хотя меня гложет стыд за те волнения, которые я могла причинить тебе и лорду Холленду, я не стыжусь того, что мы с лордом Гордоном любим друг друга.

Последовало многозначительное молчание, и Кэролайн отвернулась к окну.

— Наш род угасает, — в конце концов произнесла она тихим, горьким голосом. — Даже у моих мальчиков я замечаю проявления семейных слабостей. Как же я могу порицать тебя за то, что заложено в нашей крови?

— Если в моей крови заложена потребность в любви, тогда я виновна, — ответила Сара, — но по всей правде, я не понимаю, в чем состоит мое преступление.

После очередной долгой паузы Сара взглянула на дрожащую спину Кэролайн и поняла, что ее сестра плачет.

— Прошу тебя, дорогая, — воскликнула она, подходя к сестре, — не тревожься. Я безнравственная женщина, и этим все сказано, но мне совершенно необходимо, чтобы меня любили.

Сестры взялись за руки, и леди Холленд крепко сжала кисть Сары, как она делала, когда Сара еще была ребенком.

— Все будет в порядке, — примирительно произнесла она, — мы постараемся все уладить.

— Но что скажет лорд Холленд?

— Предоставь его мне, — решительно заявила Кэролайн.

Именно в разгар сцены сестринской любви, спустя десять минут, появился Генри Фокс и был очень обрадован увиденным. Он сильно постарел, его здоровье пошатнулось. Убежденный, что огромные долги сыновей — единственная достойная его внимания проблема, Генри произнес:

— Ну, и что же?

— Сара беременна от лорда Уильяма Гордона, — объявила Кэролайн.

— А Банбери?..

— Он не разговаривал со мной с Рождества, — ответила Сара, едва сдерживаясь от слез.

— Он выгнал тебя?

— Нет, я осталась в Бартоне, а он поселился с друзьями в Ньюмаркете.

— Значит, он готов дать ребенку свое имя?

— Этого я не знаю.

— Похоже, мне придется выяснить, каковы его намерения, — мрачно произнес лорд Холленд.

— Но каким образом?

— Не беспокойся, я найду способ.

В этих словах прозвучало нечто утешительное, и обе женщины пришли к убеждению, что Генри Фокс все поправит. Предполагаемая безобразная сцена превратилась в мирную беседу.

— Ребенок должен родиться здесь, в Холленд-Хаусе, — твердо сказала Кэролайн., — Я хочу, чтобы ты собрала вещи и перебралась к нам немедленно.

— Но если сэр Чарльз будет недоволен этим? Леди Холленд покачала головой.

— Вряд ли он, бедняжка, способен беспокоиться о том, что не задевает непосредственно его самого.

— Вы можете предоставить сэра Чарльза мне, — с уверенностью повторил Генри Фокс.


Лето едва перевалило за середину, достигнув пика тех дней, когда можно было оставлять окна открытыми, а кресла выносить в сад. Телефонный звонок потревожил умиротворенную послеобеденную лень. Зевая и радуясь тому, что четыре часа утренних упражнений позволили ей без угрызений совести спать в разгар дня, Сидония выбралась из шезлонга и побрела к телефону.

— Это ты? — спросил голос на другом конце провода.

— Алексей! Где ты?

— В Гэтвике. Сейчас беру такси. Пока.

И он положил трубку прежде, чем Сидония успела что-либо ответить. Еще не придя полностью в себя, она взглянула на часы, соображая, сколько времени ей осталось, чтобы приготовиться к его приезду. Решив не возиться с приготовлением еды, она облегченно вздохнула. Весело напевая при мысли о встрече с необыкновенным русским, она отправилась в ванну. Вскоре раздался звонок и на пороге появился Алексей со скрипичным футляром.

— Значит, ты накупил себе одежды во всех странах, — насмешливо произнесла она, и Алексей засмеялся в ответ.

— Теперь я стал классно одеваться — таков мой новый имидж.

Он был изменчив, как всегда, и вдвойне привлекателен — его выпирающие острые углы мало-помалу стесались, а место нелепого смокинга заняли французские костюмы, итальянские туфли и швейцарские часы. Однако разница в возрасте между Сидонией и этим совершенно обновленным человеком, скрипачом в шелковой рубашке, одетым лучше любого другого русского, каким-то образом казалась увеличившейся. Или теперь Сидония просто видела его в другом свете? А может быть, изменилась и она сама?

Они пообедали в «Ла Параплюи», где как раз встречалась Дженни со своей компанией — дамой с розовыми волосами, Максом и всеми прочими. Они моментально узнали Алексея по фотографиям в последних газетах и весь остаток вечера говорили нарочито громкими голосами, чтобы скрыть свои любопытные взгляды в сторону двух музыкантов. В конце концов, почувствовав стеснение, Сидония попросила разрешения присоединиться к ним.

Она не испытывала ни малейших сомнений в том, что Алексей раз и навсегда уверился в силе своего обаяния. Женщины льнули к нему, и Сидония слышала, как скрипач принимает столько приглашений на коктейли, обеды и Бог знает, что еще, что она едва могла этому поверить.

— Где вы остановились? — спросила розоволосая дама.

— Сегодня — у Сидонии…

— Ей повезло! — перебил кто-то.

— А потом в отеле.

— Сколько времени вы пробудете в Лондоне?

— Сначала неделю. Я буду играть в Уигмор-Холл во вторник. Затем уезжаю в Бирмингем, Манчестер и Лидс, а потом вернусь в Лондон и дам еще один концерт. Гастроли завершатся в Кардиффе и Эдинбурге.

— Надеюсь, у вас будет возможность осмотреть достопримечательности.

— Я намерен выделить время для отдыха, — ответил Алексей и подмигнул Сидонии так недвусмысленно, что вызвал игривый смех присутствующих женщин.

— Какая прелесть этот ваш игрушечный мальчик! — произнес кто-то из них вслух.

— Вы пошутили смело, но неприлично, — отозвалась Сидония, вызвав еще одно маленькое потрясение у дам.

Однако все сочли замечание забавным. Когда компания вышла на Кенсингтон-Хай-стрит, разбившись по парам и тройкам, Сидония взяла Алексея под руку. Дженни, весьма навеселе, подхватила русского под другую руку и настояла на том, чтобы они прогулялись по Филимор-Гарденс.

— Счастье, что Финнан еще в отъезде, — бестактно заметила она, когда троица расставалась в общем вестибюле особняка.

— Финнан? Это гай из Канады? — спросил Алексей, очутившись в квартире Сидонии.

— Да.

— Ты еще получаешь от него известия?

— Конечно. Мы не в ссоре, просто долго не виделись, к тому же мои приключения с тобой так и не помогли нам достичь полного понимания, — призналась Сидония с легким оттенком горечи в голосе.

— Ты жалеешь о том, что спала со мной?

— Нет, конечно, нет. Просто я еще не слишком освоилась с состоянием неверной подруги.

— Ты искала любви, — резко возразил Алексей. — Так поступают большинство людей.

— И ты вместе с Дало?

— Она искала, а я убегал, — объяснил Алексей, — но разве это что-нибудь меняет?

— Полагаю, да, — медленно произнесла Сидония.

— Задета твоя гордость? Или, может быть, ты влюблена в меня?

— Послушай, Алексей, у меня и в мыслях нет претендовать на твое внимание, если ты говоришь об этом. Мне нравится наша дружба, ты — один из самых удивительных людей, с которыми я когда-либо встречалась, и это меня возбуждает. Но я не стремлюсь к прочным и длительным отношениям. Я уже достаточно навредила своей карьере, чтобы повторять это вновь.

Ей показалось, что во взгляде Алексея промелькнуло облегчение, и он ответил с ощутимым итальянским акцентом: «Что ты за прелесть».

Она так и не узнала, о чем он думает, ибо в следующую секунду Алексей обнял ее и страстно поцеловал. В который раз ощутив, как прочны физические узы, связывающие их, Сидония расслабилась, позволив всем мыслям улетучиться из своей головы.


Когда Генри Фоксу, наконец, удалось побеседовать с сэром Чарльзом Банбери в Ньюмаркетс, тот поставил окончательное условие: Сара больше не должна видеться со своим любовником. В обмен на такую жертву ее муж обещал сохранить видимость обычной семейной жизни, дать ребенку свой лондонский дом и имя.

— Но что будет с Сарой? — настойчиво допытывался Генри Фокс.

— Что вы имеете в виду, милорд?

— Вы примете ее обратно как свою жену, во всем смысле этого слова?

— Нет, этого я не могу сделать, — заявил Банбери и Генри отметил про себя, что упоминание о супружеском долге вызвало на лице сэра Чарльза мрачно выражение.