— Тогда к чему весь этот фарс? Либо вы прощаете ее, либо нет.

— Тогда я предпочитаю не прощать. Лорд Холленд, я понимаю, что как супруг я оставляю желать много лучшего, что утехи брачного ложа у меня не вызывают интереса, но тем не менее, я обеспечил Саре удобный дом и хорошую жизнь. А она вознаградила меня за это целым потоком грязных интрижек! Нет, в моем сердце нет места прощению.

— Но каким же образом вы собираетесь обходиться.

— Этого я не могу сказать, — ответил Банбери, медленно покачав головой, и Генри Фоксу показалось, что примирение достигнуто на столь шаткой основе, что не принесет счастья ни одной из сторон. Но он выполнил свой долг и обеспечил будущее ребенка Сары и больше уж ничего не мог поделать. С тяжелым сердцем лорд Холленд вернулся в Лондон.

Через несколько дней за ним последовали сэр Чарльз и Сара, впервые появившись на людях вдвоем с прошлого Нового года. Они вернулись в Лондон к новому сезону, но только Банбери начал выезжать, а Сара предпочитала оставаться в доме в Приви-Гарден, подальше от любопытных глаз и сплетен. Наконец, чувствуя, что она положительно умирает от скуки, она уехала провести последние несколько недель перед родами в Холленд-Хаус.

Зима выдалась необычайно холодной, жгучий мороз сковал парк и окрестные поля. Но, несмотря на холод, Сара взяла себе за правило совершать ежедневную прогулку из последних сил, чтобы поправить свое здоровье. Она прогуливалась либо по аллее вязов, либо по Зеленой алее, а иногда уходила в чащу, где могла посидеть на каменной скамье, делая записи в дневнике.

В этот день, 18 декабря 1768 года, измученная недомоганием, она видела в окно первые редкие хлопья снега, которые предвещали буран, и чувствовала нежелание оставаться дома. Ибо что еще она могла делать, если не сидеть у огня, поддерживать скучную беседу и трудиться над своим вышиванием? Закутавшись потеплее, Сара решила прогуляться.

Выйдя на свежий морозный воздух, она живо вспомнила давние дни, когда вместе с Сьюзен и двумя мальчиками играла в чаще. В тот день она погналась за своим призраком — тем самым, которого не видела с тех пор, как беспечно принимала ухаживания Лозана в Шато-де-Сидре. Как странно, думала она, что герцог тоже видел призрак! Но, в конце концов, он практиковался в черной магии, как и это чудовище Уилкс. Сару не покидала уверенность, что, если бы этому человеку сопутствовал успех, он совершил бы переворот в Англии, побудил бы чернь к свержению монарха. Бедный Георг, каким печальным мог быть его конец!

Сара присела всего на минуту, ежась от резкого ветра и вспоминая прикосновение к ее телу тела короля, когда они еще были такими юными и неистовыми, и тут же обнаружила, что по ее щекам льются слезы. Ужасное предчувствие охватило ее с головы до ног, когда перед глазами Сары возник мучающийся королъ, привязанный к прочному смирительному стулу.

— Нет, нет! — закричала она вслух. — Не надо!

— Сара! — ответил ей отдаленный голос, — казалось, он исходит прямо из пустынной и заледенелой земли.

— Кто это? — крикнула она, внезапно встревожившись.

Ей никто не ответил, только снег повалил так быстро и густо, как будто его ведрами сбрасывали с небес. Решив побыстрее закончить прогулку, Сара поднялась на ноги и заспешила к Холленд-Хаусу… и как раз в это время увидела ее. Хотя в первый момент видение показалось просто воспоминанием, Сара ясно видела призрак женщины, стоящей неподвижно средви густых снежных хлопьев. Рядом с ней возвышалась неопределенная фигура, в которой чувствовалось нечто зловещее.

— Нет! — вновь крикнула Сара, внезапно поняв, что слишком замерзла, слишком устала и измучена толкающимся в животе ребенком.

— Сара, Сара! — вновь позвал голос.

Но ей уже ничто не могло помочь. Белая земля серые небеса закружились, слились, и Сара стала проваливаться все глубже и глубже в вихрь боли, которым затягивал ее в свое ледяное сердце, пока угасал бесцветный день и землю окутывал мрак.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

К счастью, один из садовников обнаружил ее лежащей в снегу и ради спасения жизни ее самой и ребенка немедленно позвал на помощь. Бесчувственную Сару перенесли в Холленд-Хаус, и там Кэролайн, едва бросив взгляд на свою сестру, приказала немедленно закладывать карету, чтобы везти ее в дом в Приви-Гарден. При обычных обстоятельствах она никогда бы не решилась подвергать Сару такому испытанию, но теперь, когда весь свет жаждал узнать, родится ли ребенок под крышей дома Банбери, у Кэролайн просто не оставалось выбора. Сидя рядом с обложенной подушками Сарой, испытывая мучительную боль при виде ее страданий, Кэролайн только молилась о том, чтобы их путешествие через снегопад не оказалось напрасным.

Ее надежды оправдались. Сару, стонущую в схватках, поспешно перенесли в постель, и известный акушер, Уильям Хантер, который втайне получил кругленькую сумму от лорда Уильяма Гордона, прибыл, чтобы принять младенца. Бдения старой невежественной повитухи, которая приходила к роженицам, прихватывая с собой табурет как символ своего ремесла, подошли к концу. В те дни роды у знатных леди принимал обычно либо сам Уильям Хантер, либо кто-нибудь из его учеников, известных под прозвищем «мужчин-повитух».

С помощью Хантера Сара родила на рассвете, 19 декабря, как раз тогда, когда сэр Чарльз возвращался с ночных развлечений в клубе. Слыша пронзительные крики новорожденного, доносящиеся из верхней комнаты, он элегантно пожал плечом и повернулся к леди Холленд.

— Значит, он родился здесь?

— Да, — Кэролайн взяла его за руку. — С вашей стороны это был великодушный поступок, сэр Чарльз. Я буду благодарна вам до конца жизни.

Чарльз печально взглянул на нее, и она впервые заметила, какими впалыми стали щеки Банбери.

— По-своему я еще люблю ее, вот в чем все дело.

— О, как жаль, что этот брак имел такое завершение!

— Это сущая мука, — прошептал Чарльз, и Кэролайн заплакала, не стесняясь, из-за того, что ее сестра вызвала такую боль у мужчины, который, несмотря на все сплетни о нем, повел себя как подобает благородному джентльмену.

— Вы подниметесь проведать ее? — спросила она сквозь слезы.

— Нет. Я должен приготовиться, ибо для меня ее присутствие будет настоящим испытанием.

Вспомнив, что он еще даже не знает, кто родился у Сары, Кэролайн добавила:

— У Сары дочь, хорошенькая малютка. Прошу вас сэр Чарльз, навестите ее, хотя бы в знак любезности! Роды у нее были не из легких.

Он в нерешительности застыл на месте, и Кэролайн, воспользовавшись шансом, взяла его за руку и повела по лестнице в спальню, где помещались мать сребенком. Пропустив Чарльза вперед, Кэролайн встала за дверью. Чарльз не мог смотреть на свою жену, и это потрясло леди Холленд, но склонился над колыбелью, улыбаясь невинному младенцу. Когда сэр Чарльз пригладил пальцем пушистый хохолок ребенка, Кэролайн поняла, что он будет любить малютку.

— Как вы назвали ее? — спросил Чарльз, спина которого еще нервно подрагивала.

— Я бы хотела назвать ее Луизой, если вы не возражаете.

Банбери в первый раз взглянул на Сару, и презрение, промелькнувшее в его глазах, больно кольнуло ей сердце.

— Ко мне это не имеет ни малейшего отношения, — холодно ответил он.

И Кэролайн, слыша все это, вздохнула и принялась размышлять, сколько времени этой чете, потерявшей свою любовь и предпочитающей мучиться отдельно друг от друга, удастся просуществовать под одной крышей.

— Пора идти, сэр, — тактично напомнила она. — Ей необходимо отдохнуть. Вы позволите заказать завтрак? Лично я проголодалась.

Чарльз устало кивнул.

— Я присоединюсь к вам. Доброго утра, мадам, — бросил он через плечо жене.

С этими словами мнимый отец новорожденного младенца вышел из комнаты.


Прочитав дневник от корки до корки, Сидония знала, что где-то в будущем ей суждено увидеть беременную Сару в слепящем снегопаде. Однако, читая эту запись, она была искренне расстроена тем, что невольно явилась причиной внезапного падения — ее вид настолько напугал Сару, что у той начались роды, и путешествие несчастной малютки Луизы Банбери в этот мир было вызвано одним из самых странных событий в жизни ее матери. Зная обо всем этом и твердо решив каким-либо образом постараться не слишком напугать женщину, Сидония оказалась совершенно неподготовленной к этому событию, когда оно, наконец, свершилось.

День приезда Алексея выдался жарким, но следующий был еще жарче. Поскольку наступило воскресенье, они подольше пробыли в постели, а потом, поднявшись, отправились в сад.

— Сегодня я думаю прозаниматься не больше часа, — решил русский, лениво позевывая. — Чтобы доставить удовольствие твоей соседке я приглашу ее послушать, конечно, если ты не возражаешь.

— Кто-нибудь говорил тебе, — ответила Сидония, одновременно укоризненно покачивая головой и улыбаясь, — что ты склонен к внешним эффектам больше, чем кто-либо, известный Богу или человеку?

— Конечно — ты все время говоришь мне об этом. Вот потому я и влюблен в тебя.

— Тебе не следовало этого говорить. Когда-нибудь кто-нибудь может тебе поверить.

— Но я в самом деле люблю тебя.

— Тогда что ты станешь делать, — предположила Сидония полушутя, — если я попрошу тебя жениться на мне, жить вместе со мной или попробую связать тебя каким-либо обещанием?

— Во всяком случае, я не стану отказываться. Но я еще совсем ребенок…

Сидония звонко расхохоталась.

— …и хочу чего-нибудь достичь в жизни. Вот если ты согласна подождать лет эдак десять, товарищ, тогда я с радостью приму твое предложение.

Она бросила в него подушкой.

— Послушай, ребенок, к тому времени я достигну середины жизни и буду клониться к закату. Именно потому я бы хотела иметь семью прежде, чем окончательно состарюсь.

— Я тоже, но сейчас я еще не готов к этому. — Пребывая в замешательстве и вдруг найдя ловкий ход, Алексей добавил: — Этот твои приятель из Канады твой ровесник, верно?

— На год старше.

— Тогда он то, что тебе нужно. Тебе необходимо выйти за него замуж, несмотря на то, что ты оставишь меня с разбитым сердцем.

— Ты настоящий недоносок, — крикнула она в ответ, запуская в Алексея первым, что попалось под руку.

Она беззаботно смеялась, однако внутренний голос убедительно доказывал ей, что Алексей был, не только слишком молод для нее, но его ждала блестящая карьера. Славянская интуиция помогла ему понять ее внезапную неловкость, и скрипач неожиданно стал нежным и ласковым.

— Сегодня я приглашаю тебя пообедать где-нибудь в самом лучшем месте, — предложил он. — Выбери сама: «Ритц» или «Савой-Гриль»?

— Для бывшего коммуниста у тебя слишком капиталистические замашки.

— Вот потому-то я и «бывший» — пошутил Алексей, и его реплика осталась без ответа.

Они решили пойти куда-нибудь в менее известное место и выбрали ресторан в Найтсбридже, который нравился Сидонии. Вечер получился бы великолепным, если бы Найджел, у которого, как предположила Сидония, начался очередной рецидив, не вздумал позвонить. Алексей поднял трубку прежде, чем Сидония успела перехватить ее, отчаянно желая, чтобы звонил не Финнан. Но, к ее облегчению, Алексей заговорил:

— Привет. Мисс Сидонию Брукс? Да, она здесь. Я? Ну, я ее друг, — последовала пауза. — Я сказал «друг», а не «любовник». А вам-то что за дело? Прекратите орать. Теперь я понял: вы — толстяк Белтрам, который носит длинные белые трусы. Если да, то оставьте мисс Брукс в покое или я из вас обещаю сделать отбивную.

— Подожди, дай мне! — потребовала Сидония. — Найджел? Предупреждаю, если ты не перестанешь сюда звонить, я буду вынуждена сменить номер. Оставь меня в покое раз и навсегда!

— Что стряслось с этим ублюдком? — поинтересовался Алексей, когда Сидония отшвырнула трубку и отключила телефон.

— Похоже, у него развивается алкоголизм. Последнее время каждый раз, когда мы говорим, у него заплетается язык.

— Дало назвала бы это состояние «подпитием».

— Пожалуй.

— Вероятно, нам следует их познакомить, — на полном серьезе продолжал Алексей, а затем его голос изменился: — Неужели тебя с ним что-то до сих пор связывает? Нельзя же позволять ему постоянно раздражать тебя.

— Думаю, я могла бы подать на него в суд.

— Обязательно сделай это, Сидония. Мне неприятно знать, что, когда ты останешься одна, этот лунатик будет бродить вокруг.

— Обещаю тебе, я что-нибудь предприму, если это повторится. А теперь давай забудем о нем, иначе пропадет весь вечер.

Несмотря на то, что они веселились от души, звонок Найджела оставил неприятный осадок, и Сидония была рада в конце концов направиться домой, внезапно почувствовав усталость и необъяснимое недомогание.

Это был один из бесконечно длинных летних вечеров, и, когда они вернулись в Филимор-Гарденс, небо едва начинало темнеть. По внезапному наитию Сидония решила пройти к особняку по аллее Холленд и войти в квартиру через калитку в садовой стене, поэтому, взяв Алексея под руку, она потащила его прочь с Кенсингтон-Хайстрит. Издалека уже виднелись огни театра, молодежного отеля и неопределенная громада разрушенного особняка. А потом неожиданно случилось странное событие: воздух стал ледяным, по аллее Холленд внезапно пронесся быстрый и резкий порыв холодного ветра.