По прошествии многих лет казалось еще невероятнее, как могла признанная красавица отказаться от брака с герцогом Эйвоном, да еще и сбежать от него в самый последний момент.

Уже была украшена церковь, торжественную церемонию согласился служить сам архиепископ Кентерберийский, на бракосочетании должны были присутствовать члены королевской семьи.

Оставить все это и сбежать с настоятелем сельской церкви — это было просто невероятно.

Однако Дэниел Форд был младшим сыном благородного провинциального дворянина и не имел причин стыдиться своего происхождения.

Его отец был третий барон, но с деньгами в семье было туго.

Сэр Мэттью Форд смог обеспечить старшего сына, наследника баронского титула, и устроил среднего служить в не очень дорогой полк, но для младшего не осталось ничего.

Поэтому Дэниел, по традиции, стал священнослужителем, хотя сам он предпочел бы, будь его воля, пойти служить во флот.

Он отличался не только необыкновенно красивой внешностью и обаянием; это был человек с добрым сердцем, понимавший беды и горести других людей.

Поэтому из Дэниела получился превосходный духовный пастырь.

Он любил людей таких, какими они были, а не таких, за кого они пытались себя выдать. Все заботы и печали его паствы становились его личным делом, за которое он брался, вкладывая свои душу и сердце.

После того как леди Луиза бежала к нему, Дэниелу Форду стало совершенно невозможно оставаться в деревне Чессингтон.

Однако его отец, близко знакомый с епископом, переговорил с ним и устроил так, чтобы Дэниела назначили викарием в небольшую деревню в Вустершире. Предполагалось, что там присутствие молодой пары не будет вызывать повышенного интереса, и высший свет со временем забудет о совершенном, с его точки зрения, преступлении.

В новом приходе почти никакой светской жизни не было, что несказанно радовало леди Луизу, желавшую целиком посвятить себя любимому человеку.

Семья жила очень счастливо, свет любви, казалось, озарял их скромный домик. Со временем мать стала замечать, какой красивой становится Ула, их единственный ребенок, и гадать, сможет ли она встретить достойного молодого человека, за которого выйдет замуж. Леди Луизе хотелось, чтобы дочь испытала большую любовь, какую посчастливилось изведать ей самой.

После отказа леди Луизы выйти за герцога Эйвона не оставалось никаких надежд на то, что ее родные простят ее, а отец Дэниела давно умер.

Старшие его братья бились изо всех сил, пытаясь дать хорошее образование своим сыновьям — а с каждым годом оно становилось все дороже и дороже.

— Если бы Ула могла провести в Лондоне хотя бы один сезон, — сказала однажды супругу леди Луиза.

Она тотчас же пожалела о своих словах. Дэниелу Форду до сих пор было больно думать о том, сколького лишилась его жена, предпочтя его богатому и знатному герцогу.

— Боюсь, дорогая, мы можем позволить себе устроить лишь пикник на траве или пригласить на ужин в наш дом нескольких человек, — ответил он.

Леди Луиза рассмеялась.

— Да и кого бы мы смогли пригласить? — спросила она. — Тебе прекрасно известно, что большинство здешней так называемой знати стоят одной ногой в могиле, и все молодые мужчины при первой возможности бегут из провинциальной глуши в Лондон.

— Но нам ведь хорошо здесь, — сказал Дэниел.

Обняв жену, он поцеловал ее.

— Я люблю тебя! Достаточно ли этого?

— Мне ничего другого и не нужно, — тихо промолвила леди Луиза. — Но я говорю не о себе, дорогой, а об Уле.

— Будем молиться, чтобы ей улыбнулось счастье! — с оптимизмом воскликнул Дэниел Форд.

Он поспешил поцеловать свою супругу, не позволяя ей произнести больше ни слова.


После похорон отца и матери Улу забрал к себе ее дядя. Всю дорогу домой он ворчал, какие расходы ему придется нести из-за нее и как ему будет стыдно глядеть в глаза своим знакомым, представляя им племянницу, оживляя тем самым воспоминания об отвратительном поступке своей сестры.

— Дядя Лайонел, разве вы не рады тому, что мама была счастлива?

— Даже если это было так, она не имела на это права, — грубо ответил дядя. — Она совершила мерзкий поступок, и хотя Эвон и женился впоследствии, уверен, он никогда не простил ей такой обиды.

Все это Уле предстояло в будущем выслушивать не один раз.

Хотя каждое бранное слово в адрес ее матери доставляло девушке душевную боль, она не могла спорить с дядей. Услышав лишь слово возражения, дядя Лайонел свирепел и набрасывался на нее с побоями.

Когда он первый раз ударил Улу, та едва смогла поверить, что это происходит наяву. Отец за всю жизнь ни разу не поднял на нее руку и даже в детстве наказывал ее, лишь строго отчитывая.

Постепенно, по мере того, как дядя продолжал бить при первой возможности, когда находил для этого любой повод, Ула поняла, что он до сих пор взбешен тем, что не стал в свое время зятем герцога Эйвона. Кроме того, он стыдился скандала, устроенного его сестрой.

С другой стороны, герцогиня невзлюбила Улу потому, что девушка была очень похожа на мать.

Дав жизнь красавице дочери, сама герцогиня обладала весьма посредственной внешностью.

Красота в семействе Чессингтон-Крю передавалась от матери леди Луизы, дочери маркиза Халла, не только общепризнанной красавицы своего времени, но и женщины, известной своей добротой и благочестием.

Саре с детства говорили, что она похожа на свою бабушку, и Ула, увидев портреты герцогини, вынуждена была согласиться, что это соответствует действительности.

Ее внешность, однако, сильно отличалась от внешности ее кузины. Унаследовавшая от бабушки цвет волос, Ула взяла глаза своего отца и, хотя она и не догадывалась об этом, его характер.

Дэниел Форд разговаривал со своей дочерью с самого детства так, словно она была взрослая и могла понять, что именно он имеет в виду. Поэтому его мировоззрение, доброта, понимание нужд и забот других людей перешли к Уле.

Но девушка унаследовала от отца не только это. Впитываемые с младенчества мудрость и житейский опыт позволяли Уле понимать, что все, кого встречаешь на этой земле, такие же люди, как ты сам.

Поэтому Ула, повзрослев, стала очень тонко разбираться в душах других людей, что было несвойственно девушке ее возраста.

Она, как никто другой, понимала истинную причину, по которой с ней так грубо и жестоко обращались в Чессингтон-холле. Однако это нисколько не облегчало ее муки и страдания.

Ночь за ночью Ула, переполненная отчаянием, взывала к своим родителям и жаловалась им, как она несчастна и какой невыносимой стала ее жизнь без них. Подушка ее к утру промокала от слез.

Девушке приходилось жить с людьми, осуждавшими и каравшими ее за чужие грехи.

— Помоги мне… папа… спаси… меня! — плакала Ула ночью накануне того дня, когда маркиз должен был приехать к леди Саре.

Когда чаша ее терпения переполнилась побоями, полученными от Сары, бранью дяди и несчетными обязанностями, за нерасторопность при выполнении которых ее строго наказывали, Ула решила бежать.

И тогда отец, наверное, отвечая на ее молитвы, послал ей навстречу спасителя в лице маркиза Равенторпа.

По приезде в Лондон Ула каждый вечер перед отходом ко сну на коленях благодарила его за это.

— Как могла я усомниться в том, что папа придет мне на помощь? — спрашивала она себя каждое утро.

Надевая купленное герцогиней платье, Ула была убеждена, что ее мать одобрительно взирает на нее из другого мира, где они когда-нибудь соединятся вновь.

— Я так счастлива, так безгранично счастлива! Мне кажется, все это происходит не со мной! — твердила себе Ула в пятницу утром.

Когда торжественный зал убрали гирляндами цветов и в многочисленных люстрах и канделябрах зажгли не белые, как обычно, а розовые свечи — назавтра об этом будет говорить весь Лондон, — Ула снова начала повторять эти слова.

Разве может не быть счастлива девушка, у которой нарядов больше, чем она смела мечтать даже в самых дерзких грезах?

Тут маркизу пришел в голову новый замысел, осуществление которого также должно было породить почву для пересудов.

В комнате, примыкающей к торжественному залу, по его распоряжению был установлен небольшой фонтан, из которого били струйки не воды, а розовых благовоний.

— Как ты это здорово придумал, Дрого! — воскликнула герцогиня.

— Сказать по правде, я видел нечто очень похожее в Париже, когда был там в составе оккупационной армии, — признался маркиз. — Но я внес в идею что-то свое. Из фонтана в Париже струилось шампанское.

— По-моему, благовония больше подходят для бала в честь дебютантки, — согласилась герцогиня.

Уле же казалось, что это самое очаровательное зрелище, какое только она когда-либо видела.

Девушка понимала, что маркиз употребил всю свою изобретательность, стараясь сделать этот бал, даваемый в ее честь, не похожим на все прочие, устроенные в Лондоне в последнее время.

В тон розовым свечам были подобраны и белые с розовыми цветы, и повара получили распоряжение учитывать это при оформлении подаваемых на стол блюд.

Вдоль лестницы, поднимающейся к парадному залу, были расставлены огромные корзины с белыми и розовыми цветами.

Маркиз отдал распоряжение запустить с крыши дома в полночь множество розовых и белых воздушных шаров. Они должны были полететь в сад, освещенный волшебным сиянием развешанных на деревьях и скрытых среди цветов бумажных фонариков.

Все вокруг было настолько прекрасно, что Улу охватила уверенность: на нее саму никто и не посмотрит.

Но платье, заказанное для нее герцогиней, было таким же необычным и смелым, как и все вокруг.

Поскольку дебютантке полагалось быть одетой в белое, платье было белым, но сколько оттенков имел этот цвет!

Лиф из серебристой ткани, напоминающей первый снег, плотно облегал тело.

Кружевная оборка, отделанная мелкими жемчужинами и бриллиантами, украшала низ юбки и вырез декольте, открывавшего прелестные формы девушки и подчеркивающего прозрачную белизну кожи Улы.

При каждом ее движении платье искрилось и переливалось, подобно струям фонтана, и к этому добавлялся блеск бриллиантов, прикрепленных к тончайшей сетке, покрывающей светлые волосы Улы. Так же сияли и носки видневшихся из-под края платья туфелек.

Девушка походила на нимфу, только что вышедшую из озера и покрытую мерцающей серебристой водой.

— Вы выглядите прелестно, дитя мое, — сказала герцогиня, встречая Улу в гостиной, где им предстояло ждать прибывающих на бал гостей.

Девушка повернулась к маркизу, желая узнать его мнение, и увидела, как сверкнули его глаза, когда их взгляд упал на нее.

Сам маркиз Равенторп выглядел так, как не стыдно было бы выглядеть венценосной особе. Его фрак украшали многочисленные награды, полученные не только по праву высокого положения при дворе, но и заслуженные доблестью на полях сражений. Сверкающий бриллиантами орден Подвязки и вычурно завязанный белоснежный платок очень шли к его статной внешности, темным волосам и широким плечам.

— Вы выглядите восхитительно! — порывисто воскликнула Ула.

— Вы должны были сначала дождаться комплиментов от меня, — тоном строгого наставника сказал маркиз, глядя на нее с осуждением. — Именно так подобает вести себя светской даме, к тому же собирающейся оспаривать титул «несравненной».

Ула, сначала решив, что он говорит совершенно серьезно, смутилась и покраснела. Затем, догадавшись, что маркиз шутит, сказала:

— Не знаю, светская ли я дама, но я говорю правду. И я уверена, что большинство гостей, особенно женщины, предпочтут смотреть на вас, а не на меня.

Маркиз ободряюще улыбнулся ей.

— Сегодня вечером все наши помыслы устремлены к вам. Это вы должны сиять на балу так, чтобы все обратили на вас внимание.

— Вы пугаете меня, — сказала Ула. — Вдруг я подведу вас: тогда вы на меня рассердитесь.

— В таком случае я утоплю вас в этом фонтанчике! — шутливо пригрозил маркиз.

Девушка снова рассмеялась.

— Это была бы прекрасная смерть и, вне всякого сомнения, очень оригинальная.

— Не смейте говорить о смерти! — резко оборвала ее герцогиня. — Это приносит несчастье. Сегодня мы живы и радуемся этому. И не забывайте, Ула, Что надо выражать удовольствие, выслушивая комплименты, которые будут вам говорить. Пусть они вас нисколько не смущают.

— Постараюсь не смущаться, — пообещала Ула, — только подозреваю, что они будут неискренни.

— Они будут ваши по праву, — решительно заявила герцогиня. — Можете быть уверены в этом!

* * *

Начали съезжаться гости, и сразу же прозвучали первые комплименты в адрес юной дебютантки.