Мэдлин покачала головой, но продолжала улыбаться.

То, что ее братья назвали «достойным вечером», началось с банкета на шестьдесят человек. Мэдлин уже не могла вспомнить, когда в последний раз использовались все стулья, а у длинного обеденного стола откидывались дополнительные крылья.

Гарри, сидящий во главе стола, произнес тост, к которому все с радостью присоединились, а затем подали угощение, сервированное на огромном серебряном подносе, которым пользовались так же редко, как и хрустальными бокалами. Над столом поплыл гул разговоров, Мэдлин, смущенная и глубоко тронутая, улыбалась и разговаривала, а потом просто расслабилась и отдыхала.

На этот вечер был открыт бальный зал, и следующие часы пролетели в безграничном удовольствии; Мэдлин дважды вальсировала с Джарвисом, а затем позже, уступив как себе, так и ему, последний вальс танцевала тоже с ним.

Весь вечер раздвижные двери на террасу оставались открытыми, и душистый вечерний воздух овевал собравшихся. Помещение было достаточно просторным, чтобы вместить без толчеи такое количество гостей, и каждый мог здесь свободно передвигаться, разговаривать то с одним, то с другим. Радостная атмосфера, казалось, вдохновляла музыкантов, и они были бы счастливы продолжать играть всю ночь.

Гости прекрасно провели время, как они уверяли Мэдлин, когда часом позже начали по одному разъезжаться. Весь вечер Джарвис не отходил от Мэдлин; и у него не оставалось ни малейшего сомнения в том, что все в округе ожидают услышать объявление об их помолвке. Но естественно, когда он стоял рядом с Мэдлин, никто не оказался настолько бестактным, чтобы заговорить об этом или даже намекнуть на это, — за что Джарвис был чрезвычайно благодарен.

В какой-то момент Джарвис увидел Гарри, прислонившегося к стене неподалеку и не спускавшего с него глаз. Поймав взгляд Джарвиса, Гарри кивнул в ту сторону холла, где темнота была более плотной.

Когда Джарвис подошел, Гарри сказал:

— Мы нашли брошь на берегу ниже линии прилива. Это означает, что она наша, не так ли?

— На каком берегу?

— На том, который севернее мыса Лоуленд, сразу за мысом. Несколько секунд Джарвис обдумывал ситуацию.

— Брошь ваша по закону, и вы имели полное право подарить ее Мэдлин. Это не сокровище грабителей — до сих пор не было слышно ни о каких кораблекрушениях в это лето, и мне известно из надежных источников, что в районе Манакла грабители не действуют.

— Значит, нам не имеет смысла искать что-нибудь еще?

— Некоторое время держи братьев подальше от поисков, — немного помолчав, ответил Джарвис. — Позволь мне еще раз проверить в Фалмуте, не зарегистрирован ли какой-нибудь корабль как опаздывающий. Если такого нет, то возможно, что у Манакла недавно произошло крушение, но только контрабандистского судна.

— А брошь… чья она может быть?

— Если она попала сюда с судном контрабандистов, то сказать невозможно, но, честно говоря, я не могу представить себе, почему бы контрабандисты могли заниматься таким товаром.

Размышляя о броши, они оба смотрели на Мэдлин.

— Говорят, если корабль терпит крушение у Манакла, то там не находят ничего — ни обломков, ни даже тел.

Гарри насупился.

— То, что никто не видел самого крушения, еще не значит, что его не было, — сказал Джарвис и заметил, что последние гости прощаются с Мэдлин, а Сибил и его сестры давно ушли. — Я побываю в Фалмуте и дам тебе знать. А до тех пор держитесь подальше от утесов и бухт.

— Мы будем ждать от вас известий, — кивнул Гарри.

Они расстались, и Джарвис вернулся к Мэдлин.

— Надеюсь, этот день вам запомнится. — Джарвис был последним, кто склонился к руке Мэдлин. — Не сомневаюсь, мы скоро увидимся.

С этими словами Джарвис повернулся и вышел в темноту, где его дожидались грумы с двуколкой.

Но домой он не поехал.

Он знал: Мэдлин ждала, чтобы он пришел к ней. У нее на губах играла едва заметная улыбка, и никогда еще она не казалась Джарвису больше похожей на обольстительную валькирию.

Джарвис пришел к Мэдлин с одной определенной целью — подарить ей эту ночь наслаждения, сделав ее по-настоящему особенной, неповторимой и волшебной, такой, в которой страсть, желание и интимность достигнут новых высот, выйдут на новые горизонты.

Он хотел увлечь ее в пучину страсти, на этот раз оставаясь верным тому сдержанному ритму медленного горения, которое возрастало, становилось все более широким, мощным и ярким благодаря их обоюдному отказу от стремительных действий, их взаимному желанию получить больше удовольствия, пока не будут испытаны все возможные ощущения от каждого упоительного прикосновения.

Он наслаждался, держа Мэдлин, нагую, в свода руках, такую трепещущую, такую пылающую — и вожделенную.

Она принадлежала ему, и он готов был бесконечное количество раз доставлять ей удовольствие — сейчас и всегда, — дарить ей все свое искусство. Мэдлин была оправданием его прошлого и его будущим.

Мэдлин не знала меры — ни границ, ни пределов. Она двигалась, подчиняясь стуку магического барабана — своего сердца, — и полностью отдавала себя Джарвису, не ограничивая себя ни в чем.

Она отдала ему все, отказалась от всего, пока не получила власть над его и своим сознанием.

Они словно двигались по лезвию ножа, словно ехали верхом по дорожке вдоль самого края утеса, и были так близки к небытию, что голова кружилась не переставая, а легкие сжимались так сильно, что едва можно было дышать. Когда все становилось чересчур рискованным, чересчур опасным, чересчур напряженным, когда не оставалось сил целовать, крепко сжимать переплетенные пальцы, переводить дыхание, они останавливались… чтобы потом можно было двигаться дальше — выше, выше и еще выше.

Все мысли исчезли давным-давно, и для них обоих существовали только ощущения — единения и абсолютного, неразделимого слияния, и это единство полностью расцвело и окрепло.

С трудом дыша и опустив веки, Мэдлин с Джарвисом, пошатываясь, делали последние шаги вверх к пику…

И внезапный восторг охватил их — сначала Мэдлин, а потом Джарвиса; яркое солнце эмоций взорвалось у них внутри, и невероятное наслаждение бешено заструилось по венам, наполняя все тело, затопляя сознание и полностью смывая его.

Изолируя их от окружающего мира, кружа и поднимая выше звезд, сияющий миг несказанного блаженства длился и не отпускал их… пока пустота, находившаяся за пределами чувств, мягко не сомкнулась вокруг них, не спрятала их и не укутала их своим покрывалом.

Они возвращались на землю… возвращались медленно.

Глава 14

— Не могу выразить, милорд, как мне приятно снова видеть вас в этих краях, на моем вечере. — Леди Фелгейт остановила пронзительный взгляд на Джарвисе, отвешивавшем ей поклон.

Выпрямившись, Джарвис ответил:

— Взаимно, леди Фелгейт. Честно говоря, в ближайшем будущем я собираюсь оставаться в имении.

— Превосходно! — просияла она и жестом указала на бальный зал.

Леди Фелгейт была своеобразным человеком, так сказать, старой каргой, с чьей эксцентричностью все мирятся просто потому, что так проще, чем сопротивляться. Бал, который она устраивала каждое лето в Фелгейт-Прайори, был непременным местным увеселительным мероприятием, которое все посещали опять же потому, что это было проще, чем уклониться от него.

А это вообще-то означало, что в этот вечер все — если говорить точно, все местные леди и джентльмены старше восемнадцати лет — будут присутствовать в ее бальном зале.

Для Джарвиса фланирование в толпе имело свои преимущества: в зале присутствовало достаточно много рослых мужчин, за которыми можно было спрятаться. Джарвис продолжал двигаться, медленно пробираясь сквозь скопление народа, принимая приветствия, обмениваясь обычными шутливыми замечаниями и одновременно поддерживая впечатление, что направляется к какому-то вполне определенному человеку. Это, как очень давно он усвоил, был лучший способ дожидаться кого-либо в таком месте, потому что всегда существовала возможность двинуться дальше.

Любезно улыбаясь, он раскланивался и произносил очередную вежливую ложь, как вдруг понял, что прибыла Мэдлин. Повернув голову, он посмотрел в противоположный конец зала — прямо туда, где она остановилась у самой входной двери.

В шелковом платье цвета зеленого яблока Мэдлин выглядела бесподобно; на ней красовались оба подарка ее братьев, и его подарки тоже — один в волосах, другой — свисающий с запястья.

Снова обернувшись к знакомым леди, Джарвис улыбнулся и, больше не имея надобности прибегать ко лжи, откланялся:

— Прошу меня извинить, леди, но мне нужно кое с кем поговорить.

Чтобы добраться до Мэдлин, Джарвису нужно было пересечь большую часть бального зала, но, сделав несколько шагов, он обнаружил, что несколько человек уже подошли к ней, опередив его.

Молча выругавшись, Джарвис замедлил шаги, а потом остановился.

Мэдлин была окружена компанией гостей леди Хардести, и это заставило его задержаться — произвести рекогносцировку, прежде чем перейти к действиям. Там был Кортленд, этот мерзавец, который стоял совсем близко к Мэдлин, и еще четверо других великосветских джентльменов, ни одному из которых Джарвис не доверил бы своих сестер.

И конечно, он не доверит им Мэдлин, но… даже на расстоянии десяти футов он ощущал, что она держится стойко — щит валькирии был на должном месте. Однако то, что, несмотря на присутствие на вечере пяти внешне привлекательных дам, приятельниц леди Хардести, все пятеро джентльменов, включая красивого мужчину, на чью руку опиралась сама леди Хардести, ни на секунду не отрывали своих хищных взглядов от Мэдлин, сказало Джарвису все, что ему необходимо было знать.

Не сводя глаз с лица Мэдлин, Джарвис приблизился к ней. Как он и надеялся, Мэдлин почувствовала его присутствие раньше других и, взглянув в его сторону, отступила на шаг назад, освободив для него место возле себя — место, которое Джарвис немедленно занял.

— Мэдлин, дорогая.

С самоуверенной улыбкой он взял руку, которую Мэдлин подала ему, и поклонился, внутренне торжествуя при виде улыбки, которой Мэдлин одарила его. Улыбка все еще содержала признаки светской любезности, но никто, даже с самым малым жизненным опытом, не мог, увидев ее, усомниться, что Джарвис и Мэдлин были любовниками.

— Джарвис! Я уже гадала, где ты.

Она тоже назвала его по имени и нежно обратилась к нему на ты. Джарвис сжал ей пальцы, положил ее руку себе на сгиб, локтя, накрыл другой рукой — и только после этого взглянул на остальных и, обведя взглядом круг лиц, остановил его на лице леди Хардести.

— Лорд Краухерст! Приятно встретиться, милорд.

С улыбкой, которая обещала сладострастное удовольствие, леди Хардести протянула ему руку.

— Леди Хардести. — С неохотой убрав руку с ладони Мэдлин, Джарвис пожал пальцы ее сиятельства, коротко поклонился и отпустил ее руку. — Добрый день, — холодно и надменно кивнул он остальным женщинам.

Отпустив локоть джентльмена, который стоял рядом с ней, и шагнув вперед, леди Хардести пересекла пространство внутри их кружка.

— Милорд, — она взяла Джарвиса под руку и взглянула ему в лицо, полностью игнорируя Мэдлин, — я особенно рада видеть вас. Мне так хотелось сказать вам несколько слов. — Ее голос стал тихим, обольстительным, а брови слегка изогнулись. — Вы позволите?

Мэдлин заставила себя опустить взгляд и подавить неожиданную и тревожно резкую реакцию, которая вырвалась откуда-то изнутри нее. Джарвис чуть повернулся и привлек Мэдлин насколько можно еще ближе — явно стремясь, чтобы леди Хардести заметила, что Мэдлин держит его под руку.

Леди Хардести это заметила, но посмотрела на Мэдлин и, беспечно улыбнувшись, снова обратилась к Джарвису, словно Мэдлин была просто живой пальмой в горшке, — лошадь и та привлекла бы больше внимания. Темперамент Мэдлин — сила природы, редко приводимая в действие, — начал раскручиваться по спирали и вверх.

— Интересно, милорд, — придвинувшись ближе, леди Хардести потупилась в надежде, что Джарвису придется наклониться к ней, чтобы услышать ее слова, — смогу ли я уговорить вас уделить мне несколько минут своего времени… наедине?

Она подняла взгляд — это была еще одна попытка заманить Джарвиса в западню своими темными глазами.

Мэдлин взглянула на Джарвиса — то, что она увидела, доставило ей облегчение, позволило совладать со своим характером.

— Увы, нет. — Джарвис смотрел на нее свысока — с очень далекой, почти недосягаемой высоты. — Мисс Гаскойн обещала мне первый вальс, который, я уверен, скоро начнется.

Леди Хардести поставили на место настолько откровенно, насколько это может позволить себе джентльмен, но она просто улыбнулась — сначала Джарвису, а затем, опять с рассеянным, снисходительным видом, Мэдлин.