Кивнув, Мэдлин смотрела вперед, не забирая свою руку, а слегка сжимая его пальцы и черпая в этом успокоение. Она едва не сходила с ума; никогда еще в своей жизни Мэдлин не чувствовала себя настолько зависимой от ситуации, которая совершенно не подчинялась ей, настолько беспомощной и беззащитной.

Если бы опасность угрожала ей самой, она не чувствовала бы этой разрывающей душу паники, этой слабости. Но страх за жизнь Бена — и за любого из ее братьев — парализовал ее силы.

Продолжая сжимать ее ладонь своими длинными пальцами, Джарвис положил руку Мэдлин себе на колено. Сталь под ее рукой, ощущение защищенности, элементарное выражение сочувствия… Мэдлин все заметила, оценила, молча поблагодарила, но в этот момент не смогла найти слов, чтобы выразить свою признательность.

Джарвис даже на минуту не оставлял ее без внимания; он понял ее, согласился с ней и признал за Мэдлин право поехать вместе с ним за Беном. Большинство людей, особенно мужчин, возражали бы и рассердились, если бы им пришлось уступить. Джарвис же, наоборот, делал все возможное, чтобы облегчить ей задачу и поддержать Мэдлин в ее поиске… нет, в их совместном поиске. В некотором отношении это выглядело странным, однако было на редкость правильным.

Закрыв глаза, Мэдлин сглотнула, на мгновение позволив себе насладиться этим открытием, осмыслить его и то, что оно означало, что из него следовало.

Любить Джарвиса — это одно, но впустить его в свою жизнь — совершенно другое. Или она уже впустила его, не отдавая себе отчета и до сего времени даже не подозревая об этом?

Как бы то ни было, сейчас не время размышлять о таких проблемах. Вздохнув, Мэдлин загнала эту тему поглубже в себя и снова стала думать о Бене и об их погоне.

Как правило, чтобы достичь Лондона в быстром, с хорошими рессорами экипаже, потребовалось бы два полных дня; даже при крепких лошадях и летом путешествие занимало больше двадцати четырех часов. Ехать ночью было рискованно, однако больше из-за состояния дорог, чем из-за какой-то физической опасности, и именно поэтому в Фалмуте Джарвис потребовал предоставить ему самого лучшего кучера и нанял его напарника, чтобы они могли ночью, а затем и весь следующий день сменять друг друга.

Джарвис и Мэдлин сделали все, что могли; ритмичное покачивание экипажа и быстрый постоянный стук лошадиных копыт успокаивали Мэдлин. Ее рука оставалась в руке Джарвиса, его твердое бедро, упругое и теплое, прижималось к ее бедру, его плечо было рядом с ее плечом, и ей было к чему прислониться — правда, Мэдлин никогда не представляла себе, что когда-нибудь это сделает. Каждое прикосновение Джарвиса, каждый миг его присутствия поддерживал ее и придавал ей сил.

Они, как могли быстро, следовали за злодеем, и им оставалось только ждать, пребывая в состоянии напряженного волнения, пока другой экипаж сбавит скорость или остановится.

Карета, которую они преследовали, не остановилась на ночь — и они тоже не стали останавливаться.

На нескольких почтовых станциях им подтвердили, что карета проезжала. Они обычно останавливались, Джарвис выходил, чтобы задать несколько вопросов, и через несколько секунд возвращался, и они снова продолжали путь.

Ночь побледнела, начался рассвет, взошло солнце, а они все вели головокружительную гонку. День тянулся медленно; Мэдлин чувствовала себя скованной, ее конечности и мышцы протестовали против непривычной неподвижности, но она не собиралась ворчать или, тем более, жаловаться.

Когда меняли лошадей, Джарвис заказывал в гостинице что-нибудь легкое из еды для них обоих и посылал эль и сандвичи кучерам. Подобным образом прошли завтрак и ленч.

Когда, в середине дня въехав в Эймсбери, они приблизились ко двору гостиницы «Грустный охотник и пистолеты», напарник кучера протрубил в рожок; не успели они еще проехать под аркой, как одни конюшие уже выводили свежих лошадей, а другие ждали наготове, чтобы расстегнуть упряжь и увести усталую четверку.

Мэдлин вышла из экипажа, но осталась во дворе, наблюдая за происходящим, пока Джарвис ходил по двору, расспрашивая главного конюшего, а потом, по его совету, поднялся на парадное крыльцо гостиницы, чтобы поговорить со стариком, сидевшим в кресле-качалке.

Джарвис вернулся, когда последние пряжки на упряжи были крепко застегнуты и кучера в готовности сидели на козлах.

— Едем в Лондон, — с мрачным, застывшим лицом отрывисто кивнул им Джарвис и, взяв Мэдлин под руку, помог ей подняться по ступенькам в экипаж, а потом последовал за ней.

— Что случилось? Что ты узнал? — спросила Мэдлин, дождавшись, пока они снова покатили по дороге.

Несколько секунд он внимательно смотрел на нее, а потом ответил:

— Они проехали по этой дороге несколько часов назад. Старик на крыльце прежде был главным конюшим здесь — у него превосходное зрение, и он разбирается в лошадях и экипажах. Он видел экипаж, который мы преследуем, — черный, относительно новый, с зеленой звездой на дверце.

У них уже было его описание, полученное на первой после Фалмута почтовой станции.

— Он узнал метку на экипаже — по его словам, экипаж принадлежит одной из крупных почтовых гостиниц Лондона. Но особенно привлекли его взгляд лошади. Первоклассные животные, сказал он, самые лучшие из всех наемных лошадей. Это объясняет, почему мы не можем их догнать. На почтовых станциях их обслуживают так же, как нас, а это означает, что за этим стоят деньги. План и его исполнение — это работа кого-то другого, а не лондонского «красавчика».

— Ты думаешь, что в этом замешан какой-то джентльмен, человек нашего класса — кто-то, кто мог видеть брошь на балу у леди Фелгейт или знаком с кем-то, кто ее видел?

Мэдлин всматривалась в лицо Джарвиса.

— Конечно. — Он вздохнул и откинулся назад. — Именно это меня и беспокоит. Если человек, который стоит за этим, был в Корнуолле, где, тоже предположительно, находится его погибший груз — а я думаю, мы на правильном пути, предполагая, что только он мог бы узнать брошь, — тогда зачем он везет Бена в Лондон? Почему не расспросил его в Корнуолле и не отправился прямо за своим пропавшим грузом?

— И как ты думаешь — почему?

Мэдлин даже не пыталась найти ответ. Глубоко вдохнув, Джарвис выдохнул со словами:

— Думаю, он уводит нас подальше. Я думаю, — сделав паузу, добавил он, — все это часть его плана. Не только поездка в Лондон, но и наше преследование тоже. В этом причина того, что он так лихо тратит деньги, чтобы его карета оставалась впереди нашей — он все время хочет, чтобы мы следовали за ним. Он не может знать, что мы едем за ним, но предполагает, что это так.

— Он прав, — поморщилась Мэдлин.

— Конечно. Он решил похитить Бена — во всяком случае, одного из твоих братьев — не только ради того, чтобы узнать, где они нашли брошь, но и потому, что похищение любого из них — это прекрасная причина выманить нас, тебя и меня, с полуострова. Он не знает, что вместо нас там остался Чарлз. Он полагает, что без нас на полуострове будет отсутствовать контроль за подобными ему людьми.

— Что он сделает с Беном, когда они прибудут в Лондон?

Холодный ужас захлестнул Мэдлин и сдавил ее сердце.

— Мы полагали, что он в карете вместе с Беном, — Джарвис пристально посмотрел Мэдлин в глаза, — но, поразмыслив, я пришел к заключению, что он не там. Он слишком хитер и слишком осторожен, он использовал своих подручных, чтобы схватить Бена, а сам, вероятно, уже в Лондоне, ждет, чтобы они доставили туда мальчика. — Он замолчал, представляя себе события — воображая, что делал бы он сам, будь на месте преступника. — Он будет говорить с Беном и спрашивать о броши — он постарается замаскировать свою цель, но неизбежно спросит об украшении. Обстоятельства этой встречи сделают для Бена невозможным опознать его позже — негодяй слишком умен, чтобы идти на риск. — Джарвис глубоко вздохнул. — И по той же причине, я думаю, когда Бен даст ему ответ, он прикажет своим подручным отпустить Бена где-нибудь в Лондоне. Он понимает, что мы будем искать Бена, и у него нет причины становиться соучастником убийства — пока Бен не может его опознать, ему нечего бояться.

— Он заставит нас обыскивать Лондон, все его закоулки, чтобы разыскать одного десятилетнего мальчика… — кивнула Мэдлин, следившая за ходом его мыслей, — и, таким образом, задержать нас там на ближайшее обозримое будущее.

— И сделать полуостров, как он уверен, неконтролируемой, незащищенной территорией.

Днем при солнечном свете, освещавшем впадины и морщины на лице Мэдлин, говорившие о напряжении последних двадцати четырех часов, Джарвис внимательно всматривался в нее, но ни в ее чертах, ни в глазах, когда он встретился с их взглядом, не мог увидеть ничего, что дало бы ему возможность предположить, что она мысленно следовала туда же, куда в конечном счете вели его собственные мысли. Призвав на помощь улыбку, Джарвис поднес к губам руку Мэдлин, поцеловал, опустил свою, руку и повернулся лицом вперед.

— Мы делаем все, чтобы догнать ту карету, и на данный момент это все, что мы можем сделать.

Джарвис чувствовал необъяснимую уверенность в том, что преступник прикажет отпустить Бена где-нибудь в Лондоне — скорее всего в районе трущоб и красных фонарей, но он не мог определенно сказать, будут ли омерзительные помощники мужчины досконально исполнять его приказы или решат получить от десятилетнего мальчика дворянского происхождения то, что могут получить.

Это был настоящий кошмар, и каждая его деталь была так же страшна, как мысль о том, что может произойти, если помощники повинуются и оставят Бена бродить среди лондонских трущоб одного, беззащитного и беспомощного.

Уже приближался вечер, когда они добрались до окраины Бейсингстока.

Громко протрубил рожок, и через несколько минут их экипаж свернул под арку «Пяти колоколов», одной из самых больших гостиниц города. Как только экипаж остановился, Джарвис вышел, чтобы поговорить с конюшим, чья команда освобождала больших сменных лошадей от их упряжи.

Тот рассказал, что ему удалось заглянуть внутрь кареты, которую они преследовали.

— Он видел маленького мальчика — Бена, — плотно укутанного одеялом и спящего на сиденье. Возможно, Бена привязали, чтобы, так сказать, ограничить его движения, но конюший не видел никаких веревок. Однако, судя по его описанию двух мужчин, находившихся в карете, мы оказались правы, считая, что они просто помощники — причина, по которой конюший заглянул в карету, заключалась в том, что он не мог представить себе, где такие люди взяли деньги, чтобы путешествовать подобным образом.

— Итак… — Мэдлин нахмурилась, — полагаю, мы отправимся как можно скорее?..

Вопросительно подняв брови, она обернулась к Джарвису.

— Их карета больше чем на час опережает нас. Мы значительно приблизились к ней, но до столицы остается четыре-пять часов — и даже при той скорости, с какой мы едем, мы не сможем догнать их за такое время на таком расстоянии.

— Значит?..

Страх, с которым Мэдлин боролась весь день, сдавил ей сердце, и она в упор посмотрела в глаза Джарвиса.

— Значит, — он не отвел глаз, — остается примириться с тем, что они достигнут Лондона раньше нас, скроются в его улицах и нам придется искать Бена там, когда они его отпустят. Единственное во всем этом, чему можно радоваться, — то, что это не произойдет немедленно. Преступнику необходимо сначала увидеться с Беном, поэтому самое раннее, когда они отпустят Бена, — это завтра днем.

Глядя в его янтарные глаза, Мэдлин читала в них твердое, как скала, обещание, что они найдут Бена.

— Тогда… что теперь? — Она с трудом перевела дыхание. — Что ты предлагаешь?

— Мы поедем в Лондон, но больше нет смысла погонять себя и лошадей. — Он оглянулся по сторонам. — Устроим здесь короткий перерыв — пообедаем, немного отдохнем, а потом снова отправимся в путь. Когда мы найдем Бена, ему от тебя будет мало пользы, если ты упадешь в обморок от голода, — словно прочитав ее мысли, сказал Джарвис, и у него слегка расслабились губы.

— Я никогда не падаю в обморок, — буркнула Мэдлин. — Но быть может, пообедать и стоит.

Она вспомнила, что не ела ничего существенного после ленча накануне днем.

Взяв все в свои руки, Джарвис повел ее в гостиницу, отправил кучера и его напарника на главный постоялый двор привести себя в порядок и поесть, а затем заказал для себя и Мэдлин комнаты, где они могли смыть с себя дорожную пыль, прежде чем перейти в отдельную гостиную, в которой им подадут обед.

Когда они сели к столу, конечно, оказалось, что Мэдлин страшно голодна, и она смогла получить удовольствие от пирога с дичью.

— Что мы будем делать, когда окажемся в Лондоне? — спросила Мэдлин, отложив салфетку.

Джарвис напряженно обдумывал ответ.