— Я уходил, чтобы купить кое-что, — сказан Жюльен, словно догадавшись, чем вызвано беспокойство девушки.

— Почему вы не разбудили меня? — спросила Жаклин, закрывая окно.

— Хотел, чтобы у вас было больше времени для отдыха, — ответил он, выкладывая на кровать несколько свертков.

Жаклин подошла ближе, чтобы рассмотреть покупки. Его объяснение лишь немного уменьшило ее беспокойство: никому нельзя доверять, напомнила она себе. Однако увидев, что принес ей незнакомец, она почувствовала легкое раскаяние.

На кровати появились хлеб, несколько кусков мяса, яблоки, груши и две сдобные булочки, аппетитно поблескивающие сахарной глазурью. Жаклин знала, что продукты в городе стоили неимоверно дорого, и даже не представляла, с каким трудом и за какую цену он смог достать все эти лакомства. Тем временем гражданин Жюльен достал бутылку вина и еще одну бутылку с прозрачной жидкостью, которая, как решила Жаклин, содержала какой-то крепкий спиртной напиток. В другом свертке находилось темно-синее шерстяное платье, накидка и несколько предметов женского нижнего белья. Вся одежда казалась очень простой, на ней не было никаких украшений или вышивки.

— Я не уверен, что угадал ваш размер, — сказал Жюльен, вынимая из третьего свертка кожаные туфли на низком каблуке. — Конечно, это не то, что вы привыкли носить, но изысканные вещи привлекут внимание, а нам этого совсем не требуется. — Взмахнув руками, словно фокусник, он извлек из кармана плаща мыло. Жаклин взяла нежно-розовый кусок и с наслаждением вдохнула знакомый с детства аромат.

— Вы не могли, бы сделать для меня кое-что? — спросила она.

— Возможно, — ответил он не очень уверенно.

Жаклин посмотрела на замечательные вещи, которые гражданин Жюльен принес для нее. Казалось, просить еще чего-то было бы просто невежливым, и все же…

— Не могли бы вы, когда в следующий раз решите уйти, оставить для меня записку?

Он взглянул на нее с неподдельным изумлением:

— Мадемуазель, неужели вы думаете, что я могу бросить вас?

В этих словах сквозила такая забота и теплота, что Жаклин на минуту смутилась. Ее благодетель привык действовать быстро и точно, он контролировал каждый свой шаг и не доверял никому. Каждое следующее задание могло оказаться последним, и она подумала о том, есть ли у него жена или возлюбленная, которая ждет его, считая часы, сходя с ума от беспокойства за его жизнь. Какая женщина способна выдержать это постоянное напряжение?

Неожиданно она поняла, что смотрит на него, не отрывая глаз, и быстро отвернулась.

— Конечно, я знала, что вы вернетесь — вас ведь наняли, чтобы спасти меня, а это, как я полагаю, вовсе не означает оставить меня без денег и еды в забытой Богом гостинице…

В комнате воцарилась тишина. Жюльен пристально смотрел на Жаклин, и ей захотелось сказать, что она не слишком-то и беспокоилась, но слова застряли у нее в горле.

— Мадемуазель, я всегда буду возвращаться к вам. — Это прозвучало не как попытка успокоить ее, а как клятва. — Меня действительно наняли с целью спасти вас, но раз вы так беспокоитесь, в следующий раз я оставлю вам записку.

— Спасибо.

— А сейчас вам следует поесть. — Он кивнул на разложенные продукты.

Жаклин не нужно было приглашать дважды — она схватила кусок хлеба и, впившись в него зубами, принялась есть торопливо и жадно, совсем не как благородная дама. Сейчас ей было все равно — у нее ничего не было во рту почти два дня, и страшный голод освобождал ее от соблюдения правил поведения за столом.

Гражданин Жюльен направился к двери.

— Вы уходите? — спросила Жаклин, с трудом проталкивая звуки сквозь набитый рот.

— Мне нужен час, чтобы уладить кое-какие дела, а потом мы уедем. Хорошенько поешьте, а все, что останется, снова заверните и соберите вещи. Отсюда вы должны выйти в старой одежде, так как пока останетесь мальчиком.

— Но куда мы направимся? — Жаклин не нравилось, что он не хочет посвятить ее в свои планы.

— Мадемуазель, — со вздохом ответил Жюльен, — к сожалению, не могу сказать вам этого. И вообще, чем меньше вы будете знать, тем лучше.

— Во-первых, я не собираюсь дать себя схватить снова, — решительно сказала Жаклин. — А во-вторых, даже если это и произойдет, то меня казнят немедленно, независимо от того, буду я знать о ваших планах или нет.

— Я думаю не о вашей безопасности, — спокойно возразил он, — а о своей собственной.

Это заявление нельзя было назвать галантным, но оно выглядело весьма логичным. Если ее будут допрашивать, то она не сможет рассказать о своем спасителе ничего конкретного. Однако оставаться в полном неведении ей тоже не хотелось.

— Думаю, не будет ничего плохого, если вы просто скажете мне, куда мы едем. Если произойдет нечто непредвиденное и нам придется разлучиться, я по крайней мере буду знать, в каком направлении двигаться.

Жюльен задумался, пытаясь решить, следует ли открывать ей конечный пункт назначения, и наконец сказал:

— Я везу вас к сэру Эддингтону и вашим сестрам.

— Но я не могу ехать в Англию! — воскликнула Жаклин. — Я не покину Францию до тех пор, пока не узнаю, где находится Антуан. Если он жив, а я думаю, что это так, то его нужно немедленно спасти, и тогда мы сможем уехать вместе…

Жюльен не отвечал. Конечно, он и думать забыл об Антуане, и теперь ему не хочется менять свои планы. Она ждала, что ее провожатый начнет доказывать ей, почему им нужно покинуть Францию без ее брата, но он просто стоял в дверях, не произнося ни единого слова. Его молчание было столь красноречивым, что страшная догадка, словно острая игла, пронзила сознание Жаклин.

— Нет, — прошептала она, поднимая глаза, и замотала головой.

— Мадемуазель, — произнес Жюльен тихим голосом, подходя к ней и опускаясь на колени. Его рука коснулась ее плеча.

— Нет! — Жаклин вскочила с кровати и бросилась к окну.

Она стояла перед покрытым изморозью окном, обхватив себя руками. Сильная дрожь сотрясала ее тело. Было холодно, очень холодно, как и положено в конце ноября. В ее камере тоже было очень холодно. А Антуан так болел, когда его арестовали! Неужели он тоже мучился от невозможности согреться хотя бы ненадолго?

Тихий стон сорвался с ее губ.

— Его казнили? — спросила она, дотрагиваясь до замерзшего стекла кончиками пальцев.

— Не… не успели.

Она смотрела в окно, пытаясь усвоить эти слова. Антуан был нездоров, а холод и отбросы, которыми кормили в тюрьме, наверняка доконали его. Во время ареста солдаты избили его ногами — возможно, он умер от ран и переломов, но это уже не имело значения. Теперь он мертв, и виноват в этом только один человек — Никола Бурдон.

— Почему вы не сказали мне этого вчера? — спросила она, оборачиваясь.

— Потому что вы устали и вам требовался отдых. Очень простой и практичный ответ. Она не может винить его за это — такова его работа.

— Брата можно было спасти? — спросила она, стараясь говорить как можно спокойнее.

Гражданин Жюльен тяжело вздохнул:

— Когда сэр Эдвард сообщил мне, что вы с братом арестованы, я решил освободить вас обоих. Найти место вашего заключения было очень просто, но я никак не мог определить, где находится Антуан. Запись об аресте имелась, но куда его отправили, оставалось неизвестным. Сейчас производится очень много арестов, и довольно трудно вести точный учет.

— Точный учет, — словно эхо повторила Жаклин.

— Я знал, что суд над ним еще не состоялся, и решил поискать в тюремных госпиталях. В одном нашлась запись о некоем Ламбере, но он оказался дряхлым стариком. — Спаситель Жаклин принялся расхаживать по комнате взад-вперед. — Несколько дней назад я принял облик гражданина Жюльена и в таком виде проник в Консьержери, где принялся расспрашивать надзирателей и заключенных о вашем брате — ведь Антуана могли поместить в ту же тюрьму, что и вас. Наконец я нашел свидетеля, который видел, как какого-то человека тащили по коридору в ту ночь, когда вы были арестованы.

Жаклин подалась вперед, прижав руки к груди.

— И что с ним стало? — прошептала она. Жюльен остановился и печально посмотрел на нее.

— Он умер в ту же ночь, и на следующий день был похоронен в общей могиле. — В его голосе прозвучало сожаление, словно он чувствовал себя виноватым в случившемся.

Жаклин покачала головой.

— Нет никаких доказательств, что тот человек говорил об Антуане, — убежденно сказала она.

Жюльен подошел к ней на шаг ближе.

— Увы, мадемуазель, это был он. Заключенный слышал, как один стражник показывал другому дорогое кольцо, снятое с пальца мертвого, — на нем он разглядел узор в виде льва, лисы и птицы.

— Голубя, — прошептала Жаклин. Последняя искра надежды погасла. — Это наш герб, он означает, что власть — это сила, мудрость и мир. — Она повернулась и прижала лоб к холодному стеклу. Ее молодой, красивый, умный брат, всегда такой веселый и нежный, мертв! Они так любили проводить время вместе, когда были детьми! — Это кольцо моего отца, — тихо промолвила Жаклин. — Он отдал его Антуану, когда сидел в тюрьме, и попросил сохранить до того времени, как будет освобожден.

Она снова посмотрела в окно. Антуан мертв. Она тоже должна была умереть, но ее спасли. У нее не осталось ни денег, ни вещей, ни замка, но все это не имело значения. Жизнь — вот ее награда. Теперь ей предстоит решить, как распорядиться этим неожиданным даром.

Решение пришло мгновенно.

— Я хочу, чтобы вы помогли мне убить одного человека, — сказала она, поворачиваясь к своему спасителю.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Мадемуазель, поймите, вы не сможете остановить эту революцию в одиночку. Политическое убийство только усугубит ваше положение и приблизит собственную смерть.

Жаклин нетерпеливо взмахнула рукой.

— Я не собираюсь покушаться на Робеспьера, — сказала она, имея в виду главу Комитета общественной безопасности, ответственного за те потоки крови, которые захлестнули Францию. — Хотя, должна признаться, мысль о том, чтобы вонзить ему нож в горло, не раз приходила мне на ум. Моя месть носит более личный характер.

— И кто же ваш враг? — спросил он с любопытством.

— Его зовут Никола Бурдон. — Она едва сдерживала отвращение.

— Тот молодой человек, которой приставал к вам в камере?

Жаклин кивнула.

— Бывший друг моего отца, — с горечью сказала она. — Точнее, он заставил отца так думать. На самом деле он просто никто. Разумеется, ему очень льстило внимание такого великого и могущественного человека, как герцог де Ламбер.

— Судя по всему, мадемуазель, происхождение человека имеет для вас большое значение, — заметил Жюльен.

— Раньше я не задумывалась об этом. Мир, в котором мы живем, устроен Богом, и в нем каждый знает свое место. Я не виновата, что Бог сделал меня дочерью герцога, а не дочерью крестьянина; просто таков ход вещей, и я не отвечаю за то, что другие люди живут в бедности.

Неожиданно Жаклин поняла, что оправдывается и чуть ли не извиняется за свое происхождение.

— Мадемуазель, а вы когда-нибудь видели крестьян? — Казалось, Жюльена заинтересовали ее слова.

— Конечно, видела, — не задумываясь ответила она. — Кем, по-вашему, были эти грязные свиньи, которые засадили меня в тюрьму?

— А до революции? Вы хоть раз покидали замок, чтобы взглянуть, как живут люди, которые арендовали землю вашего отца и регулярно платили вам за это?

Жаклин на мгновение задумалась.

— Вообще-то нет, — наконец призналась она. — Раз в год мой отец устраивал праздник для крестьян. Они приходили со своими семьями, ели, пили, веселились. Мы с Антуаном часто катались верхом по их полям, но никогда не останавливались, чтобы поговорить с ними.

— Вы скакали по полям, вытаптывали побеги и наносили этим людям невосполнимый вред, — как бы невзначай заметил Жюльен.

— Во-первых, это были поля моего отца, а за владельцем остается право ездить везде, где ему вздумается. Во-вторых, не думаю, что стоит брать в расчет несколько побитых колосьев.

Жюльен покачал головой:

— Нет, мадемуазель, стоит, особенно если учесть превратности погоды и постоянно растущую ренту. После того как эти люди выплачивали все, что полагалось вам, королю и церкви, у них оставалось так мало зерна, что приходилось жить впроголодь.

— Не я придумала такую систему, — раздраженно произнесла Жаклин. — Все в руках Божьих.

— С точки зрения вашего происхождения вы, конечно же, абсолютно правы.

— Гражданин Жюльен, вас наняли для того, чтобы спасать меня, а не рассуждать о том, какие грехи лежат на том классе, к которому я принадлежу.

Лицо Жюльена застыло, глаза сверкнули.

— Тогда я оставлю вас, чтобы как следует отработать деньги, заплаченные мне за ваше спасение, — сказал он и направился к двери.

— Одну минуту. Он остановился.

— Вы еще не разъяснили мне, стоит ли ждать от вас содействия в устранении Бурдона.