Теперь он озвучивал все свои сомнения впервые в своей жизни, и кому? Молоденькой благополучной московской девчонке… И чувствовал при этом всей душой, что только ей и может признаться в этом, только с ней и хочет быть откровенным и только она и поймет, только она сможет успокоить его тревоги.

Как? Почему? Почему именно она? И какое душевное отдохновение может дать человеку такая молоденькая девочка, ничего не знающая – и слава богу – о суровости жизни, не сталкивавшаяся с настоящими горестями и потерями?

А оказалось, что может! Он нутром чувствовал, как она истинно слышит, понимает и чувствует его и… – вот сказала же, нашла именно те слова и нить своей души к нему протянула, он ощутил это, как особое переживание.

Удивительно. «Пусть дорога сама о себе позаботится, не надо ей мешать – только слышать». А ведь верно. Слышал он свою дорогу? Определенно.

И сейчас совершенно точно может сказать, что не жалеет ни о чем, ни о своем выборе, ни о делах, какими занимался. Ни о чем, что сделал и чего достиг.

Только… Только снова он стоял на перепутье и теперь не знал, куда идти дальше…

А девочка Марьяна, Маня, Манечка…

На этом светлом образе Вершинин заснул замечательным, крепким сном молодого здорового человека.

На следующий день светлый образ и его носитель девушка Марьяна куда-то пропали. Утром к ней кто-то приехал на машине, Григорий услышал шум мотора. Попивая кофе из своей любимой чашки, которую бабушка любовно берегла для него все эти годы, он вышел на веранду и наблюдал, как большой черный джип заезжает к ней на участок. Ну, мало ли, какие-нибудь заказчики, клиенты приехали, судя по вчерашнему рассказу, у Марьяны их более чем хватает.

Позавтракав, он ушел в мастерскую. Открыл дверь и долго стоял на пороге, переживая прилив горчащей ностальгии – в нос ударил знакомый с колыбели запах железа, мазута-бензина, растворителя, и сразу же вспомнился дед, как живой: смотрел на Григория и улыбался своей ироничной улыбкой, вспомнилось, как они тут работали…

Вершинин переступил порог и прошелся по периметру мастерской, вспоминая и трогая какие-то детали, верстак, инструменты и станки, пропуская острую болезненную ностальгию, и, вздохнув, принялся искать нужную гайку или заготовку для нее.

Черный джип с соседского участка уехал, это Григорий услышал, а выйдя на звук из мастерской, и увидел, а вскоре за джипом уехала и небольшая машина, как выяснил путем опроса «свидетельницы» Женуарии Вершинин, автомобиль самой Марьяны.

Человек работает, у нее дела – какие вопросы? По делам и уехала.

Но отчего-то он нет-нет да и поглядывал весь день на дорогу, прислушиваясь, не шумит ли мотор, и, осознавая, что делает, посмеивался над собой и тем, что с нетерпением ждет ее возвращения. А бабуля завалила его разного рода поручениями по подготовке завтрашнего банкета в честь ее юбилея, а он и с удовольствием – и отвлечься, и делом заняться.

Марьяна вернулась совсем поздно и не на своей машине, а на такси. Григорий сначала услышал урчание мотора приближающейся машины, а потом заметил, как она остановилась у соседских ворот. Он дождался, когда девушка пройдет в дом, и позвонил, не удержался:

– Да, – усталым голосом ответила Марьяна.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался он.

– Да-да, – уверила она и пожаловалась: – День тяжелый получился.

– Что-то с машиной? – почувствовал легкую тревогу за нее Вершинин. – Ты на такси вернулась.

– А, это, – усмехнулась она. – Нет. Просто я в темноте не езжу, не умею, а пришлось в Москве задержаться. Я ее возле дома оставила, а сама на электричке, на станции такси взяла.

– Ладно. Отдыхай. Завтра увидимся, – расслабился он.

– Да, до завтра.

Он встал совсем рано, сделал упражнения и решил пробежаться. А то что-то за эти два дня разленился, расслабился. Никаким таким пристрастием к ЗОЖу Вершинин не страдал – кто не знает, так теперь модно сокращать «Здоровый Образ Жизни». Так вот никакой такой фигней в ее нынешнем фанатичном и чрезмерном понимании его разум замусорен не был. Он раз и навсегда запомнил наставление деда о том, что если хочешь долго и плодотворно работать, то следует найти для себя приемлемые и удобные твоему телу физические нагрузки, стараться ходить пешком, обязательно делать зарядку, питаться правильно и вовремя. Рецепт прост.

Зарядку Вершинин делал многие годы, лет эдак с десяти, постепенно усложняя и добавляя упражнений. Сейчас она занимала у него где-то минут пятьдесят-час, бегал, если была такая возможность, и ходил, тоже при любой возможности, лифты игнорировал уже лет пятнадцать и с удовольствием катался на лыжах и коньках зимой и плавал летом.

Сегодня вот захотелось пробежаться. Как перед боем, подумалось вдруг ему, и он аж хмыкнул, посмеявшись столь неожиданной мысли. Но что уж говорить: общение с родственниками бодрит, если не бой, то откровенное противостояние налицо.

Глафира Сергеевна объявила всем знакомым и друзьям, что в пятницу, то есть сегодня, в день рождения, она планирует собрать тесный семейный круг, а вот в субботу и воскресенье будет рада видеть всех желающих ее навестить и поздравить, планировались шашлыки и барбекю на воздухе.

Первыми сегодня приехали родители Григория, которые доставили продукты и некоторые готовые уже блюда, заказанные Глафирой Сергеевной и Женей для праздничного стола. Перетаскали все в кухню и сели попить чайку на веранде, обсуждая грядущее торжество. Вторыми прибыли Алевтина с мужем Андреем, за ними ее дочь Марина с мужем Антоном и детьми Кириллом и Ингой, следом Костик с Ольгой без детей, которые остались в Москве с родителями Ольги. Ну и последними явились Валентина с сыном Виталием и Игорем, присоединившимся к ним.

Нынче юбилярша решила накрыть стол в большой гостиной – на улице жарило солнце, день выдался душный, а в доме было попрохладней и обдувает приятным ветерком из распахнутых дверей и окон. Женщины деловито ходили туда-сюда, раскладывая приборы и выставляя на стол уже готовые закуски, мужчины тихо переговаривались, разбившись на группки. И неожиданно к увлеченно обсуждавшим последнюю научную статью их английского коллеги в журнале Григорию и Павлу Петровичу подошел смущенный Костик.

– Гриш, я того… – начал он, маясь неловкостью. – Две ночи не спал, все размышлял. Как эта девушка сказала, что это не ты, так я… словно озарение какое. Ты прости, я же всегда думал, что это не ты, но они…

Он ужасно мучился этим покаянным разговором, не знал, как его продолжить, и выглядел побитым и жалким, постоянно нервно поглядывая в сторону жены, с которой, по всей видимости, они не нашли консенсуса по поводу виновности Григория, отчего Ольга поджимала губы, всем своим видом выражая глубокое недовольство.

– Не надо, Кость, – остановил его Григорий, положив руку на плечо брату. – Не мучайся. Все это затянувшаяся глупость, и я давно ни на кого обиды не держу. – И переключил тему, вовлекая Костика в прерванный разговор: – Ты нашумевшую статью Скотта читал, про трассеры?

– Ну, еще бы! – азартно заметил Костик, в котором тут же включился ученый, и они заспорили уже втроем.

«Группировка», от которой предательски откололся Константин, недовольно поглядывала в их сторону, но троим ученым, увлеченным беседой, были глубоко до лампочки все недовольные взгляды, поджатые губки и вообще обыденность суетная – они обсуждали научную статью.

Но как ни была увлекательна беседа ученых мужей, ее прервало торжественное появление Глафиры Сергеевны, одетой в новый наряд, приобретенный специально к этому торжеству. Марьяна сопровождала хозяйку к столу.

И выглядела юбилярша потрясающе!

Прическа и легкий макияж, что сделала ей Марьяна, шли к фасону платья Глафиры Сергеевны, выполненному в стиле моды позапрошлого века, и она держала прямую спинку, пока величественно шествовала к своему креслу, и была похожа на дворянку позапрошлого века, дающую торжественный прием.

Красавица! Какие там девяносто лет! Вы что!

Посыпались поздравления, подарки-цветы, поцелуйчики. Алевтина, в числе прочих своих презентов, преподнесла маме огромную коробку конфет с намеком на прошлый укор Глафиры Сергеевны, что, мол, родственники даже конфет ей не привозили. Все рассмеялись такому нарочитому намеку, в том числе первой сама юбилярша, расцеловавшая дочь в обе щеки.

Марьяна также преподнесла подарок в большой картонной коробке, в упаковочной красивой бумаге и с бантом. Глафира Сергеевна поблагодарила, расцеловалась с ней и собралась отложить подарок в сторону ко всем остальным, но какая-то «вожжа» попала ее дочери Алевтине куда не следует, и постоянно вызывавшая в ней ревность и недовольство своим присутствием Марьяна подверглась некоторой атаке.

– Мама, давай посмотрим, что тебе соседка подарила. Интересно же!

– После, – пыталась мягко остановить дочь юбилярша.

– Нет, сейчас, – упертым тоном, которым с детства всегда добивалась желаемого, потребовала та.

– Ну, открывай, – усмехнулась Глафира Сергеевна, слишком хорошо зная свою дочь и просчитав все ее мотивы, как тайные, так и явные.

И та торопливо принялась снимать упаковку, едко прокомментировав:

– Коробка, как у большой куклы. Вы нашей маме кукол дарите, подозреваете, что уже пора? – спросила она у Марьяны, сняла крышку с коробки и вытащила из нее невероятный дивный плед.

И не просто замолчала, а онемела от неожиданности – уж такой роскоши Алевтина Петровна никак не ожидала увидеть. Шерстяной плед с великолепным тонким рисунком, изображающим осенний лес багряно-красных и оранжево-коричневых тонов и оттенков, небольшое озеро и яркие селезни с серыми уточками. Обалденная вещь. Роскошная!

– Где вы взяли такую красоту? – спросила Марьяну Марина вместо замолчавшей от потрясения матери.

– Почему вы дарите Глафире Сергеевне столь дорогие подарки? – строгим тоном надзирательницы спросила девушку Валентина, придирчиво рассматривавшая и даже трогавшая великолепный плед.

– Я дарю то, что считаю нужным, и то, что нравится мне самой, – ровно и вежливо ответила Марьяна.

– А ну-ка хватит! – остановила не успевшую начаться атаку на Марьяну Глафира Сергеевна и сказала дочери: – Так, положи мой плед обратно в коробку и не завидуй. Тебе такой точно не светит.

В это время Григорий начал фотографировать собравшихся на свой профессиональный фотоаппарат, раздавая указания, куда встать и как позировать. Причем никто спорить с Григорием как-то не сунулся и права качать не попытался – руководил он таким начальственным тоном, что отпадало любое желание возражать – сказано: встали вот так и улыбаемся – все и встали, сказано сели – сели.

Дальше – больше.

Он выбрал подходящий фон – стену веранды, и заставил всех по очереди сниматься там с бабулей, как на студийное фото. Валентину с Виталей, Алевтину всем ее семейством, своих родителей, Костика с Ольгой, даже Женуарию. А потом передал камеру отцу, показал, как снимать, и сфотографировался вдвоем с бабулей и сам, а после сделал несколько снимков Марьяны с юбиляршей.

Все. Фотосессия закончилась, родня потянулась в гостиную и начала усаживаться за стол.

Хотелось бы сказать: по семейному чину и старшинству, но из чина на своем главенствующем месте оказалась только Глафира Сергеевна, остальные же родственники расселись так же, как и третьего дня, расколовшись на два лагеря, невзирая на перебежчика Константина.

Но торжественный обед проходил на удивление в благодушной и вполне праздничной атмосфере. Никто выступать и выяснять отношения со «злодейским убийцей» не спешил, да и явного противостояния не выказывал. Наоборот, Григорий старался ни к кому из обвиняющей стороны не обращаться конкретно, чтобы не провоцировать конфликт, и кроме него и Марьяны, сегодня отчего-то сильно задумчивой и немного напряженной, все живо переговаривались, обмениваясь репликами и замечаниями.

Звучали тосты, один цветастей другого, с признаниями в любви и почти верности, с восхищением заслугами Глафиры Сергеевны и того, что она сделала для каждого из присутствующих – все по правилам проведения таких мероприятий.

Марьяна также произнесла тост, но скромненько, без особой цветистости, в конце которого попросила от всей души:

– Живите, пожалуйста, подольше, Глафира Сергеевна. Очень вас прошу.

– Я постараюсь, детка, – улыбнулась ей именинница и, подняв бокал, чокнулась с ее бокалом.

И банкет покатил дальше.

Атмосфера становилась все более расслабленной и душевной, по мере принятия спиртной составляющей, хотя, надо отдать должное: вполне скромно, никто на алкоголь не налегал, так, понемногу, без фанатизма и лишней активности. И все же свой расслабляющий эффект он оказал – вот уже и Валентина живо беседует с сидящей рядом с ней мамой Григория, а Марина рассказывает Марьяне про элитный магазин, в котором видела нечто подобное тому пледу, что получила бабуля, а Костик, откинувшись на спинку стула, за их спинами обсуждает нечто научное с Григорием.