– С Ланой Тёрнер? – переспросил он, опускаясь на колени рядом со мной. – Почему тогда не с Мэрилин?

Я пожала плечами.

– Кто знает? Этот тип, похоже, был настоящий плейбой.

Он сел на пол рядом со мной и принялся изучать содержимое сундука. Поднял кусок бумаги, на который я до сих пор не обратила внимания.

– Смотри, – сказал он. – Похоже, это объявление о Всемирной выставке 1962 года, которое рассылалось жителям Сиэтла.

Я изучила рекламный листок, на котором было изображено самое знаменитое сооружение города – Космическая игла. «Творите историю с нами – мэр Сиэтла приглашает всех на церемонию разрезания красной ленточки, знаменующую начало подготовки ко Всемирной выставке в нашем городе».

– Хотела бы я знать, удалось ли ей посетить это мероприятие? – произнесла я. – Иначе почему вдруг она положила рекламу в сундук?

– Вполне вероятно, – ответил Алекс, опираясь спиной на диванчик. – А тебе когда-нибудь приходилось подниматься на Космическую иглу?

Я покачала головой.

– Тогда я приглашаю тебя туда.

Я улыбнулась.

– Правда?

– Сегодня же вечером, – сказал он. – После обеда я поеду на съемки, но смогу вернуться к шести, чтобы забрать тебя.

– Это свидание? – спросила я с улыбкой. Он уже выходил из двери, а слово «свидание» все еще звенело в моих ушах. Надо же, настоящее свидание.

* * *

Я вышла на причал в туфельках на высоких каблуках и черной юбке. Вечер был теплым, поэтому я выбрала блузку без рукавов, которую заставила меня купить Джоани в универмаге «Мэйсиз» прошлой весной. Я вспомнила, как она облокотилась на дверь примерочной кабинки и с гордостью разглядывала меня, словно старшая сестра.

– Ты обязательно должна ее купить, – сказала она. – Она смотрится на тебе потрясающе.

– Правда? – пробурчала я. – Никогда не буду носить ничего подобного. – Кофточка была из блестящего шелка и облегала меня, как вторая кожа. Сложно представить, что я буду носить ее на работу. Конечно, я могла бы пойти в ней вечером с Джеймсом, допустим, в ресторан. В отличие от мужей моих знакомых, мой супруг всегда обращал внимание, когда я красиво одевалась, и мне нравилось, что он неравнодушен к моей внешности.

Джоани словно прочитала мои мысли.

– Купи ее просто для собственного удовольствия, – сказала она. Я безропотно отнесла кофточку на кассу и оплатила покупку кредитной картой, хотя и не видела смысла в этом приобретении. Она висела в моей кладовке с неснятым ярлыком до тех пор, пока я не начала собирать вещи для поездки в Сиэтл. Я бросила ее в чемодан в последнюю минуту и быстро застегнула его, чтобы не передумать.

Я нервно одернула блузку, когда увидела Алекса. Он широко раскрыл глаза от изумления.

– Ты изумительно выглядишь, – произнес он, и ко мне тотчас же вернулась уверенность.

Он взял меня за руку, и мы пошли вдоль причала. Я боялась, что высокие каблуки попадут в щели между досками, и была благодарна, что он помог мне удержать равновесие, когда одна из острых, как кинжал, шпилек все же застряла там. Мы весело смеялись, когда проходили мимо плавучего домика Джима, и вдруг заметили, как Наоми поливает цветы, растущие в горшках на палубе.

– Вы только посмотрите на них, – воскликнула она. – Вы что, отправляетесь поужинать?

Алекс с улыбкой взглянул на меня.

– Да вот, пригласил соседку посмотреть Космическую иглу.

Она смотрела на нас, и в глазах ее была заметна ностальгия, словно ей снова хотелось стать тридцатипятилетней женщиной, идущей под руку с красивым мужчиной, таким как Алекс, который в тот вечер выглядел просто отлично в пиджаке спортивного покроя и стильной белой рубашке.

Мы помахали ей рукой и прошли до конца причала, когда вдруг я заметила огни в окнах плавучего домика, где еще вчера почтовый ящик был переполнен корреспонденцией. Я подумала, уж не вернулась ли таинственная Эстер Джонсон?

Когда мы поднялись на улицу над набережной, Алекс указал на серый автомобиль, дважды мигнувший фарами, когда он нажал кнопку на своем брелке.

– Должен признаться, от этой женщины у меня всегда мурашки по коже бегут, – сказал он, распахивая передо мной дверцу автомобиля.

– Ты имеешь в виду Наоми, мать Джима?

– Разумеется, – сказал он, обходя автомобиль. Алекс открыл дверь, уселся на водительское место и завел мотор. Из динамиков полилась композиция «Уплыви со мной»[15] Дэвида Грэя. Я слушала ее и думала, а не хотела ли Пенни вот так же уплыть в неведомые дали? Возможно, ей хотелось покончить с прошлым, оставить своего неверного мужа и неприятных соседей по причалу и навсегда покинуть Лодочную улицу…

На мгновение я вспомнила доктора Эвинсона, который предупреждал, что невозможно убежать от себя. А я не могла понять, что плохого, если ты убегаешь, чтобы найти лучшую жизнь, в какое-то место в мире, где тебе не так больно.

– Прости, – сказал Алекс. – Музыка, наверное, слишком громкая.

– Не убавляй звук, – сказала я. – Мне нравится эта песня.

– Мне тоже, – сказал он. – Несколько лет назад, когда мои дела шли из рук вон плохо, я часто подумывал о том, чтобы купить яхту и отправится отсюда куда глаза глядят.

– И почему же ты этого не сделал? – поинтересовалась я.

Он пожал плечами.

– Подумал, что сам себе осточертею. Представь, все время в полном одиночестве посреди пустоты. – Он взглянул на меня. – Я бы решился на это, если бы кто-то согласился пуститься в плавание вместе со мной.

Я улыбнулась и отвела взгляд. Не стала спрашивать его о Келли или дочери и о том, находилось ли им место в этих планах.

Алекс въехал на парковку, и мы вышли из машины. Космическая игла нависала над нами. Вблизи она казалась огромной, намного больше, чем на фотографиях, словно инопланетный корабль на гигантских стальных опорах.

– У нас еще есть время, – сказал он, бросая взгляд на часы. – Хочешь прогуляться в центр города?

– Конечно, – ответила я.

Он предложил мне взять его под руку, и я не стала противиться. Даже в Нью-Йорке я старалась не совершать долгих прогулок на высоких каблуках. Я относилась к числу не отягощенных комплексами обитательниц Манхэттена, которые могли позволить себе носить кроссовки с юбкой и переодевались в туфли на шпильках только в вестибюле офисного здания. Как-то на улице меня даже остановил ортопед и похвалил за разумный выбор обуви. Джоани не переставала веселиться по этому поводу.

Алекс указал на дорожку, ведущую через парк, раскинувшийся у основания Космической иглы.

– Скоро пятьдесят лет, как построили Космическую иглу. Город готовится праздновать годовщину, – произнес он. – Сейчас волонтеры собирают тысячи плиток, расписанных жителями Сиэтла в конце пятидесятых годов, чтобы вымостить ими дорожку к монументу.

– Как мило, – сказала я. – А где эти плитки были раньше?

– Насколько я помню, в какой-то статье в «Сиэтл таймс» говорилось о том, что их обнаружили на складе в одном из административных зданий города.

– Посмотри, – сказала я, указывая за ленточное ограждение.

Я подошла вплотную к ленте и опустилась на корточки, чтобы получше рассмотреть плитку, явно расписанную детской рукой. На другой значилось женское имя Бетани, выведенное красивым почерком с завитками и звездочками вокруг букв. Чуть поодаль я заметила плитку, на которой было нарисовано сердечко, а внутри него – всего три слова: «Люблю тебя навеки». Простенькая надпись, и в то же время это безыскусное выражение любви трогало душу не меньше, чем любой сонет Шекспира.

– Это прекрасно, – прошептала я.

– Согласен, – кивнул Алекс.

Мне вдруг стало холодно, и Алекс набросил свой пиджак мне на плечи.

– Пойдем в ресторан прямо сейчас. Наш столик уже, должно быть, освободился.

Мы вошли в лифт у основания Космической иглы и взмыли на самый верх гигантского сооружения. Алекс взял меня за руку, и мое сердце забилось чаще. Сорок три секунды, которые длится путь наверх, показались мне сорока тремя минутами блаженства. Так, рука в руке, мы вышли в вестибюль и прошли в ресторан. Потом уселись рядом за столиком у окна, из которого открывался прекрасный вид на город. Под столом он снова взял мою руку, и я ее не отняла.

Мы сделали заказ, официантка принесла бокал вина для меня и стакан чая со льдом для Алекса. Я сделала глоток. Приятное тепло разлилось по телу.

– Ну, как тебе здесь нравится? – спросил он.

– Просто замечательно, – с восторгом ответила я, любуясь открывающимся видом. – Даже Лодочная улица видна!

– Она такая крохотная отсюда, правда?

Я кивнула.

– С такой высоты мы со всей своей суетой и надуманными ссорами кажемся ничтожными муравьишками.

– Наверное, именно так нас видит Всевышний, – добавил Алекс.

Я отвела глаза и замолчала. Всевышний. Удостоил ли он своим взором Эллу и Джеймса в день их гибели? Если он заметил их, то почему не предотвратил несчастье? Почему не послал ангела, который отвратил бы их от опасного пути? Почему он забрал их души у меня на глазах?

– О чем это ты думаешь? – спросил Алекс.

Я закусила губу.

– Извини, я просто…

– Ты несешь на своих плечах такую невыносимую ношу, – сказал Алекс, глядя мне прямо в глаза. – Она может раздавить тебя.

Я хотела покачать головой и сказать, что воспоминания об Элле и Джеймсе вовсе не тяжелое бремя для меня. Я люблю их всей душой, и они всегда будут жить в моем сердце. Но он в какой-то степени прав. Меня не покидает всепоглощающая боль. В любой момент я могу под ее тяжестью сломаться. Боюсь, мне долго не продержаться – мои силы явно на исходе. Словно кто-то вручил мне огромную драгоценную хрустальную вазу, чтобы я несла ее всю свою жизнь, но каждый день, каждую секунду она может выскользнуть у меня из рук.

– Знаешь, что мне сказали в церкви? – тихо произнес Алекс.

Я с сомнением посмотрела на него.

– Что Всевышний понесет наше бремя за нас, если мы его об этом попросим.

Я сделала вид, что обдумываю эти слова, стараясь не показывать своего раздражения Алексу. Он ведь всего лишь старался помочь.

– Не умею рассуждать на религиозные темы, – продолжал он. – И не знаю, как ответить на многие вопросы. Мне еще многому предстоит научиться, но должен сказать, что от тех несчастий, которые посылает нам Господь, есть определенное благо. Он словно говорит: «Послушай, я приму на себя все твои беды, все страхи, и они никогда больше не омрачат твою жизнь».

Я горько усмехнулась.

– Если бы все было так просто.

– Но так и есть, – с уверенностью сказал Алекс. Прищурив глаза, он с нежностью посмотрел на меня. – Я знаю, что твоя душа болит. Возможно, эта боль никогда не покинет тебя, и это нормально. Просто хочу сказать, что ты всегда можешь найти утешение, если хочешь обрести его. И среди всех этих бед можно научиться быть счастливой. Ты же заслуживаешь этого, Ада.

– Ну что ж, – робко произнесла я, беря его за руку. – В таком случае должна тебе кое в чем признаться.

– В чем же?

Я слегка улыбнулась.

– Сейчас я чувствую себя счастливее, чем за все последнее время.

– Я рад это слышать, – тихо сказал Алекс.

– А ты? – спросила я, поворачиваясь к нему. – Ты сейчас счастлив?

Он сделал большой глоток чая.

– Да, – признался он. – Я гораздо счастливее, чем тот человек, который поселился на причале несколько лет назад.

Я не могла сдержать улыбку.

– Я много размышлял на тему счастья в последние годы, – продолжал он. – Если бы ты задала мне этот вопрос несколько месяцев назад, я бы ответил, что навсегда распрощался с мыслью о возможности быть счастливым. Клянусь, я думал, что черные тучи повисли над моей головой навсегда.

Я не стала расспрашивать о демонах, терзавших его. Если я и извлекла какие-то полезные уроки из сеансов психотерапии, так это была уверенность в том, что человек должен изливать душу, когда он к этому готов, а не когда его к этому принуждают.

Он нахмурился.

– Знаешь, бывает, тебе кажется, что твоя жизнь рушится. Тебя переполняет печаль. Ты сидишь и ждешь, когда жизнь снова обретет совершенство. Но этого не происходит. И не может произойти. В этом мире нет совершенства. Все устроено совсем по-другому. Но жизнь тем не менее может быть прекрасной. – Он улыбнулся каким-то своим мыслям. – Если бы я понял это раньше, я бы избавил себя от многих терзаний.

– Что же тебе помогло осознать это?

Он откинулся на спинку стула.

– Однажды я плыл на каяке в полном одиночестве на середине озера. Стоял прохладный ноябрьский день. Небо было совершенно ясное, когда я пустился в плавание, но внезапно его заволокло тучами, и начался дождь. Проливной дождь, понимаешь? Холод пробирал до костей. Я решил плыть обратно. Проклинал небо за то, что такое прекрасное утро было испорчено. – Он улыбнулся, вспомнив что-то. – А потом я заметил странную вещь. Я посмотрел на небо, с которого лили нескончаемые потоки дождя, но птицы – они, хлопая крыльями, носились в воздухе взад-вперед. Я никогда раньше не замечал, что дождь не влияет на поведение птиц. Они просто не обращают на него внимания. Может, лишь слегка распушают перышки, когда случайная капля падает на них. Иногда они дружно возвращаются в свои гнезда и отсиживаются там, пока не развеются облака. Но разве они это делают в знак отчаяния или протеста? Нет. Они летят, позволяя порывам ветра нести себя. Щебечут и поют, как обычно. Они просто не позволяют непогоде портить свое существование, омрачать свою жизнь.