– Плохо то, что ты предпочел действовать за моей спиной, – отрезала она, но потом смягчилась. – Тристан, я тоже тебя люблю. Я это знаю. Чувствую. Но жизнь – это нечто большее, чем романтическое чувство. Ну хорошо, я обниму тебя, объявлю всему миру о своей любви. И что дальше? – Джекка не стала ждать ответа. – Несколько недель, может быть, даже месяцев или целый год я буду парить на романтических облаках. У нас будет пышная свадьба, на которую придет сотня твоих родственников. Мы проведем великолепный медовый месяц. А что потом? Я рожу тебе пару детишек? Пойду на кулинарные курсы, чтобы каждый вечер тебя ждал дома горячий ужин? – Она перевела дух и заговорила медленнее: – Неужели ты не понимаешь, что это буду уже не я? То, что тебе так во мне нравится, убьет меня, превратит в другого человека.

– Ким сказала мне то же самое, – вздохнул Тристан и отвел взгляд. – Она уверена, что, если ты останешься здесь, это убьет твою душу.

– Так ведь и ты говорил нечто подобное. Ты сказал, что иногда карьера выбирает человека, а не наоборот. Нелл – творческая личность. Ей нравится создавать. Но ты сказал, что она станет доктором, что медицина сама выбрала ее, словно это вопрос решенный. – Джекка снова перевела дух и постаралась успокоиться. – Подумай, что бы произошло, если бы появилась женщина, которая сказала: «Я тебя люблю. Откажись от карьеры доктора и живи для меня»?

Тристан отступил, и она почувствовала, что он впервые ее по-настоящему услышал. Он не просто слушал слова и тут же забывал, словно они ничего не значили.

– Ты бы смог бросить медицину? – негромко спросила она. – Заняться чем-то другим?

– Нет, – ответил Тристан, и Джекка увидела, что он понял ее.

А Джекка осознала, что это конец. После этого разговора она и Тристан больше не будут парой. Останутся в прошлом прогулки по вечерам, занятия любовью при лунном свете. Она больше не увидит Нелл, Люси и миссис Уингейт. И никогда не зайдет в магазин Ким, поскольку не сможет вернуться в Эдилин и встретиться с Тристаном.

– Я должна уехать, – сказала она, чувствуя, как сердце бьется в горле. – Сейчас. Одна. – Ее голос срывался, показывая, что она, как никогда, близка к панике.

Джекка протянула руку, и Трис молча положил ей на ладонь ключи от машины. Расстояние до нее она преодолела бегом. Она была рада, что до дома миссис Уингейт совсем близко, и ей повезло, что там никого не было, когда она приехала.

Она не думала о том, что делает, а быстро побросала одежду и туалетные принадлежности в багажник своей машины. Ей потребовалось всего несколько минут, чтобы собрать краски и кисти, сложить их в чемоданчик, сделанный отцом (она не стала обдумывать тот факт, что и он тоже ее предал), сесть в машину и выехать на дорогу, ведущую на север. Она понимала, что если помедлит, то не сможет уехать.

Господи, как же можно покинуть человека, которого так сильно любишь?

Ответ на этот вопрос был ей хорошо известен. Она уехала именно потому, что любила. Все, что она говорила, было правдой. Если бы она вышла замуж за Тристана – а он стремился именно к этому, – она сделала бы его самым несчастным человеком на земле. Их любовь находилась бы в вечной борьбе с ее тягой к творчеству.

Джекка всеми силами боролась с желанием вернуться. И не вернулась. Тристан заслуживает лучшего, чем жена, у которой нет мира в душе.


В Нью-Йорк она приехала поздно вечером и сразу направилась в галерею Андреа. В ее квартире все еще жила кузина Шейлы, и туда путь был закрыт. Можно было, конечно, отправиться в отель, но Джекке не хотелось общаться с людьми.

Она была так измучена, что с трудом вспомнила код, который следовало набрать, чтобы отключить сигнализацию. Затем достала из чемодана куртку, завернулась в нее и растянулась на жесткой скамейке, положив под голову свитер.

Завтра она решит, как жить дальше. Может быть, завтра Тристан… Нет, она не станет думать об этом.

Джекка провалилась в тревожный сон и проснулась, лишь когда сработала сигнализация, которую сразу выключили.

– Джекка, – проговорил кто-то негромко. – Я надеялся, что это вы. Охранная компания сообщила, что в помещении появился посторонний.

Было очень трудно очнуться от сна, но голос принадлежал человеку, которого нельзя было проигнорировать. Она села на скамейке и взглянула, щурясь, на стоявшего перед ней Гаррика Престона, отца Андреа. Он был очень высоким – почти метр девяносто. С ним были секретарша, тоже высокая и очень красивая молодая женщина – их он менял каждый год, – и телохранитель, знавший несколько видов восточных единоборств.

– Извините, – пробормотала Джекка и попыталась встать. Долгая поездка, жесткая скамья и душевная травма явно не прошли для нее даром.

Мистер Престон пристально смотрел на нее. Андреа говорила, что, насколько ей известно, ее отец ни разу в жизни не улыбался. Он недавно развелся с четвертой женой и теперь, по словам Андреа, находился в поисках пятой – помоложе.

– Красные глаза, сон на жесткой скамье, – сказал мистер Престон. – Разрыв с бойфрендом?

– Да, – сказала Джекка, чувствуя, что к глазам подступили слезы. Она еще до конца не осознала, что произошло в ее жизни. Ей не верилось, что Тристан вот-вот не войдет в дверь.

Мистер Престон заметил слезы и отвернулся.

– Как насчет кое-какой работы, которая поможет отвлечься?

– С радостью.

– Моя дочь хочет, чтобы я купил ей дом в… – Он взглянул на секретаршу.

– В Тоскане, – подсказала она.

– Да. – Мистер Престон вздохнул. – Андреа читала книгу, видела кино, ну или слышала от кого-то об этом месте. В общем, она хочет поселиться там с парнем, за которого вышла замуж. Так что я могу продать эту галерею, или вы, Джекка, будете ею управлять. Какой вариант вас больше устраивает?

– Управлять, – сказала она, впрочем, уверенности в ее голосе не было.

Мистер Престон снова посмотрел на нее.

– Вы сделали какие-нибудь рисунки, пока были в… там, где вы были? – Он кивнул на чемоданчик, который она притащила из машины.

– Да, но немного. Я была занята другими делами. – Она не стала рассказывать о рекламной кампании Ким и дизайне детской одежды. Ему не интересны ее проблемы.

– Развесьте свои картины, – велел он и направился к двери. Потом повернул голову к секретарше: – Позвоните Босуэллу, пусть привезет контракты.

Телохранитель открыл дверь перед боссом, который на пороге остановился и сказал:

– Добро пожаловать домой, Джекка. – С этими словами он вышел. Свита последовала за ним.

Джекка опустилась на скамью.

– Одна дверь закрывается, другая открывается, – громко сказала она, борясь с желанием упасть на скамью и разрыдаться.

Но она не могла себе позволить поддаваться эмоциям. Она бросилась в объятия Тристана с открытыми глазами, с самого начала говорила ему и себе, что это ненадолго, предупреждала, что в конце лета уедет. Он ответил, что справится с болью. В своей наивности Джекка не подумала, сможет ли справиться с болью она.

Она порылась в сумке в поисках телефона. Интересно, сколько сообщений оставил Трис? И отец? Извинится ли отец за то, что устроил заговор за ее спиной?

Увидев, что для нее нет ни одного сообщения, она удивленно заморгала. Пропущенных звонков не было тоже.

Джекка долго сидела на скамье, глядя прямо перед собой, не в силах понять, что все это значит. В это время зазвонил телефон галереи. Мистер Босуэлл, юрист мистера Престона, сообщил, что собирается прийти с контрактами:

– И надо подумать о квартире, которой вы сможете пользоваться, пока ваша занята. – Чуть поколебавшись, юрист добавил: – Вообще-то, думаю, вы можете забыть о вашей старой квартире. Мы подберем вам что-нибудь в Престон-билдинг. Имейте в виду, ваша зарплата существенно увеличится.

– Хорошо, – сказала она, не чувствуя никакой радости.

Мистер Босуэлл вежливо произнес:

– Я слышал, у вас был тяжелый разрыв.

Джекка не смогла ответить. Попытайся она произнести хотя бы звук, дело бы кончилось истерикой. Она не могла поверить, что Трис даже не позвонил.

– Как вы смотрите на то, чтобы с головой уйти в работу? Это позволит не думать ни о чем другом.

– Полагаю, это как раз то, что мне необходимо.

– Очень хорошо. Я поручу кому-нибудь обзвонить художников и сказать, что галерея открывается. Они завалят вас душераздирающими историями о том, какой жалкой стала их жизнь после того, как вы закрыли галерею.

Джекка даже не стала говорить о том, что галерею закрыла не она.

– Вы в плохой форме, – констатировал мистер Босуэлл. – Мне нужно закончить кое-какую бумажную работу, а потом я приеду и отвезу вас на ленч. И знаете что, Джекка?

– Да?

– От разбитого сердца обычно не умирают. Это только кажется, что жизнь закончилась.

– Полагаю, у меня будет возможность в этом убедиться, – ответила она и положила трубку.

Мистер Босуэлл оказался прав. Не прошло и получаса, как в галерею явились три художника, нагруженные своими работами. Как и сказал мистер Босуэлл, они обвинили Джекку в закрытии галереи.

– Вы могли бы поговорить с Андреа, – заныли они, – и хотя бы попытаться ее переубедить.

Сначала Джекка терпеливо объясняла, что ей тоже нужно время для творчества, но после третьего обвинения отказалась от защиты.

– Вы правы, – усмехнулась она. – Во всем виновата я, эгоистка до мозга костей. Итак, что вы хотите мне показать?

Ровно в час приехал мистер Босуэлл с молодой женщиной, только что из колледжа, имеющей степень по изобразительному искусству.

– Это ваша помощница, – сообщил он. – Вы ей можете полностью доверять. – С этими словами он вывел Джекку из галереи.

Они поели в маленьком итальянском ресторанчике. Мистер Босуэлл не дал Джекке ни одного шанса подумать о своих неприятностях, развлекая рассказами о выходках Андреа.

У Джекки не было настроения смеяться. Она слушала, но каждые несколько минут украдкой проверяла телефон – никаких сообщений не поступило.

После ленча она вернулась в галерею. Ей сказали, что молодую женщину зовут Делла, и больше она вопросов не задавала. Всю вторую половину дня они развешивали картины и расставляли небольшие статуэтки.

– Как здорово! – восхитилась Делла. – Чьи это работы? Они не подписаны.

Делла открыла чемоданчик Джекки и достала работы, которые та сделала в Эдилине. На полу было разложено не меньше тридцати картин и рисунков с изображением Тристана. На одном он держал Нелл, на другом смотрел поверх книги, и в его глазах жила любовь. Джекка знала, что он смотрит на нее.

– Блестяще! – воскликнула Делла. – Он профессиональный натурщик?

– Нет, – ответила Джекка чуть резче, чем намеревалась. – Он врач, и вообще… это не для продажи.

– Но их обязательно захотят купить. Я сама куплю ту, на которой он смотрит поверх книги. Если бы мужчина взглянул на меня так, я бы… – Она замолчала, увидев огонь в глазах Джекки. – Ой, прости, это о нем говорил мистер Босуэлл? Тяжелый разрыв?

Джекка не ответила – только собрала рисунки и убрала их обратно в чемоданчик. Она хотела их продать, но пока не была готова с утра до вечера смотреть на изображение Тристана.

В пять часов пришел юноша, которого направил мистер Босуэлл, чтобы показать ей будущее жилье. Она даже не удивилась, когда он, между прочим, сообщил ей, что одинок. Похоже, мистер Босуэлл намекал ей, что лучшее лекарство от любви – новая любовь.

Она согласилась на первую же квартиру, которую ей показали. Апартаменты располагались в здании, принадлежавшем мистеру Престону. Их главными достопримечательностями были балкон и сказочный вид из окна. О такой квартире мечтает каждый житель Нью-Йорка, но Джекка осталась равнодушна. Там была кое-какая мебель, но отсутствовало белье. Молодой человек предложил сопроводить ее в магазин, а потом угостить поздним ужином, но получил отказ.

Джекка купила несколько простыней и полотенец, а вернувшись, поняла, что чертовски устала и не в силах даже развернуть пакет. Она проверила телефон – никаких сообщений – и легла спать.

Утром, убедившись, что сообщений от Тристана как не было, так и нет, она почувствовала себя немного лучше. Если он смог так легко исключить ее из своей жизни, она тоже сумеет пережить разрыв.

Она приняла душ, надела джинсы и футболку и отправилась завтракать, а по пути на работу завернула в магазин, чтобы купить одежду, соответствующую ее новому положению. Увидев свое отражение в зеркале, она подумала, что все-таки больше похожа на жительницу Нью-Йорка, чем на провинциалку из Эдилина.

В галерее ее ждали двое художников.


– Неплохо, – сказала Делла, – мне нравится. Хотя, похоже, кто-то наступил на тюбик с синей краской.

Она вместе с Джеккой просматривала серию пейзажей, написанных маслом, по большей части модернистских, хотя чувствовалось влияние Ашканской школы[13] и Сальвадора Дали. Их объединяло одно – тысяча оттенков синего цвета.