Кимберли Кейтс - Утренняя песня

– Бекка, что ты делаешь?

Девушка отскочила от своего кавалера и густо покраснела.

– Простите, мадам, – произнес юноша. – Бекке попала в глаз соринка. Я вытащил ее и уже ухожу.

Юноша поднял лопату и удалился через пролом в тисовой изгороди.

– Ханна. Я просто... я не собиралась... бездельничать, – стала оправдываться Бекка.

– Я думала, ты присматриваешь за Пипом.

– Хозяин сказал, в этом нет необходимости, и увел мальчика.

– И ты отпустила его? – У Ханны болезненно сжалось сердце. – И это после того, что произошло вчера?

– Я не могу перечить хозяину! – выдохнула Бекка. – Он уволит меня, и я не смогу помочь брату уйти из шахты.

«Зачем ему понадобился Пип?» – в страхе подумала Ханна.

Теперь ей придется снова встретиться с Данте. Одно дело – совершить воровство и удрать. Другое – украсть, а потом встретиться с Данте, который, казалось, все видит насквозь.

Ханна взяла себя в руки. Ведь он не раскрыл ни одну ее ложь.

Ей очень хотелось вернуться в комнату и подождать возвращения Пипа. Так было бы спокойнее. Но им необходимо оказаться как можно дальше от Рейвенскара уже сегодня вечером. Промедление может стать катастрофой. Кроме того, она опасалась оставлять Пипа с Остеном Данте после того, что случилось в прошлый раз.

– Куда хозяин увел Пипа? – стараясь не выдать своего волнения, спросила Ханна.

– По-моему, они пошли к конюшне. – Бекка теребила фартук. – Хозяин хотел что-то показать Пипу.

– Конюшня? Опять лошади!

Она чуть было не побежала по дорожке. Но когда добралась до конюшни, там никого не было.

– Вы не видели мистера Данте? – поинтересовалась она у грума.

– Думаю, он на заднем дворе.

Приближаясь ко второй двери в задней части конюшни, Ханна услышала громкий, полный восхищения голос Пипа:

– Она не останавливается! Почему?

– Не бойся. Она просто знакомится с тобой. Ханна повернула за угол и увидела у одного из загонов.

Пипа и Остена Данте. Пип сидел на траве, скрестив ноги, а Остен позади него на корточках. Широкие плечи защищали мальчика от мягких дуновений ветерка, а темная голова мужчины закрывала светлые кудри Пипа. Коричнево-белый пушистый комок в руках мальчика энергично вылизывал его лицо.

– В чем дело? – громко крикнула Ханна.

Данте поднял голову и выпрямился во весь рост, на лице его появилось смущение. В это мгновение ее увидел Пип.

– Нанна! Нанна! Я самый счастливый мальчик на свете! Посмотри!

УнегоТвруках был щенок спаниеля, очень маленький, с блестящими пуговками глаз. В загоне позади лежала собака, вокруг нее весело прыгали щенки.

– Человек, который ухаживает за собаками, велел мне взять самого большого. Но потом я увидел этого. Ему так хотелось поиграть со мной, но другие его отталкивали, даже не давали ему поесть, потому что он самый маленький. Он был такой печальный.

– Теперь он счастлив, – сказала Ханна, почесывая шелковистые ушки.

– Мистер Данте сказал, что я могу назвать его как хочу. Это девочка, и я хочу назвать ее Лиззи.

У Ханны болезненно сжалось сердце. Только бы не проговориться.

– Элизабет, да? – поинтересовался Данте. – В честь королевы Елизаветы?

– Нет. В честь ангела. – Глаза Пипа стали большими и умоляющими. – Как ты думаешь, она не будет против, Нанна?

– Нет, Пип. Думаю, ей бы это очень понравилось. Она почувствовала на себе напряженный, испытующий взгляд Данте.

– А кто этот ангел?

Ханна похолодела. А что, если Пип расскажет Данте о Лиззи, которую они оставили?

Ханна замерла. Нужно предостеречь Пипа. Но они скоро будут далеко от испытующего взгляда Остена Данте.

– А что, у вас в Англии нет ангелов-хранителей? – нервно рассмеялась она. – Пип, пора отпустить щенка мистера Данте. Тебе нельзя находиться рядом с животными. Ты можешь заболеть.

– Но я хорошо себя чувствую. И кроме того, Лиззи не его щенок. Он теперь мой.

Глаза Пипа сияли. Ханна еще не видела его таким счастливым. У нее защемило сердце.

– Мистер Данте просил прощения за лошадь и все остальное. Он хотел загладить вину, поэтому сказал, что я могу взять себе любого щенка, какого захочу.

– Что? – задохнулась Ханна, но ребенок, очень чуткий к переменам в ее настроении, не заметил ее недовольства.

– Многие хотят получить щенков. Грум сказал, что за них дерутся. Но я выбирал первым и выбрал Лиззи.

Ханна взглянула на Остена Данте. Тот корчил рожицы, а опасно привлекательное лицо неожиданно приобрело заразительное мальчишеское выражение, когда он пожал широкими плечами.

– Мисс Грейстон, я могу объяснить.

– Объяснить? – тихонько прошипела Ханна, когда Пип отошел, снова разразившись смехом.

– Разумеется, вы можете объяснить, но Пип не может взять щенка.

– Почему? – искренне удивился Данте.

«Почему? Да потому что мы убегаем. Потому что я даже не знаю, смогу ли накормить Пипа, так что оставьте в покое щенка, особенно такого, который вырастет до размеров вон того охотничьего спаниеля».

– Вы, конечно, понимаете, почему я хочу помочь мальчику успокоиться. Не волнуйтесь. В этот раз я поговорил с Пипом до того, как привел его сюда, чтобы не произошло никаких недоразумений. Он сказал, что любит собак.

– Это совершенно не важно! – крикнула Ханна. – Он и коров любит, но это не значит, что он может взять себе корову!

Пип поднял голову.

– Пожалуйста, пожалуйста, разреши мне ее взять.

Он крепко обнял щенка, словно боялся, что она отнимет его. Ханна ощутила боль от осознания того, сколько уже было отнято у этого малыша.

– Лиззи не очень большая, – упрашивал он. – Она совсем мало ест. Я буду делиться с ней едой, так что никто и не заметит, что она здесь.

Ребенок, познавший голод, предлагает поделиться едой. В конце концов, какое значение имеет пища, если он изголодался по чему-то теплому и полному любви?

У нее разрывалось сердце при мысли, что ему надо отказать.

– Пип, я не думаю...

Она принялась объяснять, но Данте перебил ее.

– Это настоящая жертва – кормить собаку со своей тарелки. Но едва ли в этом есть необходимость. – Он одарил мальчика такой ослепительной улыбкой, от которой растаял бы и камень. – Думаю, кладовые в Рейвенскаре достаточно вместительны, чтобы накормить маленького мальчика и щенка.

– Может, оно и так, – огрызнулась Ханна, – но нас не будет з... – Она осеклась под ошеломленным взглядом Данте и быстро сменила тему. – Вы уже забыли про свой ультиматум, сэр?

Данте вскинул бровь.

– Ультиматум?

– Во время нашей последней встречи вы поставили мне условие. Либо я расскажу вам то, что вы хотите знать, либо нам с Пипом придется покинуть Рейвенскар.

Пип тихонько выдохнул.

– Вы... вы так сказали? – спросил он у своего кумира.

– Разумеется, нет! – воскликнул Данте, застигнутый врасплох, и изумленно взглянул на нее.

– Неужели вы думаете, что я лишу ребенка крова из-за наших с вами разногласий? Не думал, что вы считаете меня таким чудовищем.

Данте стиснул зубы, глаза его гневно сверкнули. В этот момент он напомнил Ханне Мейсона Буда.

Но тут она взглянула на Пипа, который перестал смеяться. В его взгляде, устремленном на нее, была мольба. Прошла уже целая вечность с тех пор, как она видела его таким счастливым. Она думала, что он навсегда останется пугливым, тихим и унылым. Как маленький старичок.

Но когда Остен Данте подарил ему щенка, у Пипа появилась надежда. Ему было кого защищать, о ком заботиться. Ханна не могла приободрить Пипа, сделать его нормальным ребенком, вся ее энергия была направлена на то, чтобы держать его вдали от жестокого отца.

Неужели Данте не собирается их выгонять? Ханна задумалась. Но она уже упаковала вещи, взяла еду и украла булавку с бриллиантом. Узнай Остен Данте, что она воровка, не задумываясь вышвырнул бы их за ворота. Или нет?

Данте положил руки на голову Пипа и заглянул ей в глаза. Его взгляд проник ей в самую душу.

– Ханна, не уходите.

Это прозвучало как просьба, а не приказ. Девушка с облегчением вздохнула. И в то же время ее обуял страх.

Она слишком долго бежала. Бежала от Мейсона Буда, от раскаяния, от горя, готового раздавить ее. Как нарочно Пип упомянул имя ангела.

Но остаться в Рейвенскаре рядом с человеком, который лезет в душу, соблазняет чувственной улыбкой и вспышками нежности, не оставляющими ее равнодушной, слишком опасно.

Она все подготовила для побега. Что же делать?

Она присела на корточки рядом с Пипом и погладила шелковистые уши щенка.

– Привет, Лиззи, – пробормотала она, вглядываясь в черные пуговички глаз. – Я скучала...

Что она говорит? А вдруг Данте услышит? Она бросила на него взгляд.

– Оставайтесь, – сказал он.

Она едва сдержала слезы.

– Лиззи, – прошептала она, когда щенок лизнул ее руку. – Тебе очень повезло, что ты выбрала такого чудесного мальчика.

Она почувствовала, что стены, которые воздвигло вокруг нее горе, рушатся.

– Мне нужно... идти.

Ханна встала и, несмотря на протесты Пипа и Данте, бросилась бежать.

Она не заметила, как миновала сад, вошла в дом и взбежала по лестнице. Очнулась, лишь когда оказалась в комнате, прислонившись спиной к двери.

Она закрыла глаза. Девушка гнала воспоминания, но они преследовали ее. Она никогда не задумывалась о том, насколько велика печаль малыша, сжимавшего в руках щенка.

«Ее зовут Лиззи... в честь ангела...»

Лиззи... Она напоминала Ханне бабочку, на мгновение успокоившуюся у нее в руках.

Годами Ханна наблюдала, как росли у сестры крылья – тонкие, раскрашенные нежными красками девичьих грез, казалось, Элизабет всегда будет подставлять лицо ветерку, ожидая, когда тот ее поднимет и унесет прочь.

Увы, они не знали, что она летит в огонь...

– Лиззи, – прошептала Ханна, – мне так тебя не хватает. Прости, прости за все...

Ханна опустилась на кровать, дав наконец выход слезам.

Открытое ветру болото за окном плясало у нее перед глазами, пока не изменило свои очертания, а оконные стекла не превратились в серые камни, а земля за дикой пустошью – в милую сердцу зелень Ирландии.

Ханна смотрела на сестру, затерявшуюся в огромной кровати. На ее щеках больше не играл румянец, золотистые волосы стали блеклыми и тонкими. Из глаз исчезли веселые искорки.

– Ты пришла, – прошептала Лиззи со слезами на глазах. – Я боялась, что ты не придешь.

– Как ты могла сомневаться? Разумеется, я приехала, как только получила письмо и узнала, что ты больна.

Ханна взяла ее руку, такую хрупкую, что, казалось, та могла рассыпаться от одного лишь прикосновения. У нее сжалось сердце, когда она вспомнила, что, когда видела эту руку в последний раз, она была нежной, изящной, на пальце блеснуло обручальное кольцо, когда новобрачный подсаживал ее в изящную дорожную карету. Неужели это было всего шесть лет назад?

Ханне показалось, что с тех пор прошла целая вечность.

И все же она не ожидала увидеть Элизабет в таком состоянии. Цветущая невеста превратилась в тень, балансирующую на грани жизни и смерти.

– О, Лиззи, почему ты не послала за мной раньше?

– Не решалась. Ты столько раз приглашала меня приехать, но я так и не собралась.

Ханна поморщилась при воспоминании о том, как сильно ее оскорбляли эти отказы, – необходимость присутствовать на вечере, посещение двора, светская жизнь захватили Элизабет с того момента, как она стала женой баронета.

После смерти отца было больно смотреть, как Элизабет чахнет во вдовьем домишке на краю поместья их дяди, обходясь выгоревшими лентами и дважды перелицованными платьями.

Ханна старалась радоваться переменам в жизни сестры, но с того дня, когда Элизабет впервые объявила об этом, Ханну смутили слова сестры.

«Одна из нас должна заключить достаточно удачный брак, чтобы спасти фамильное состояние. Поскольку ты никогда не покоришься воле мужчины, это должна сделать я...»

– Я знаю тебя, Ханна, – прошептала Элизабет. – Знаю, чего тебе стоило... поступиться гордостью и продолжать писать, продолжать спрашивать. Но после рождения Пипа письма приходили все реже и реже, а потом только на Рождество и на мой день рождения.

Ханна вспомнила, как ей было больно: ведь ей ни разу не позволили взглянуть на крошечного племянника. Ребенка, которого она любила так же, как и сестру. Ничто, даже смерть отца, не потрясло ее столь сильно.

Но все это в прошлом. А сейчас Элизабет страдает.

– Я обидела тебя, Ханна. Я знаю. Но мне было так... – она помолчала, – так стыдно.

Эти слова ранили сердце Ханны – ее любимая сестра, некогда восхищавшаяся поведением Ханны, чуждым условностей, которая поняла, что за твердостью и практичностью Ханны скрывается нежное сердце, стала стыдиться сестры, которую когда-то обожала.