Наталия Орбенина - Увядание розы

Но была ли его любовь? Похоже, что все годы замужества она обманывалась, слепо полагая, что Вениамин, позвал ее замуж из-за любви. Теперь приходилось признать, что нет. Была тяга мужского естества к молодому телу, было стремление вернуть в дом порядок и уют, желание дать детям мать, словом, муж хотел многого от нее, но взамен не дал главного – любви!

Она и раньше иногда начинала подозревать нечто подобное, но тут же успокаивала сама себя. Безграничного моря ее чувств хватит и на супруга, и на детей! Увы, ее самоотверженная и преданная любовь не одолела самолюбивого эгоизма окружающих. И как теперь жить? Столько лет впустую, зря, коту под хвост? Неужели циничная Бархатова была права? Вот только теперь до Ольги дошел смысл ее речей!

Земля уходит из под ног, небо обрушивается на голову, жизненные устои разбиваются вдребезги! Уйти? Куда? С кем?

Уехать к отцу в Лондон?

И тут Ольга вздрогнула. От Николая Алексеевича давно не было вестей, это так на него непохоже! Да, бежать в Лондон, на край света, куда угодно!

К утру Ольга приняла решение – требовать развода. Это будет нелегко, но выбора не остается. Ольга с недоумением оглядела себя: одетая, она просидела всю ночь, уставившись невидящим взглядом в стену. Нет, она не отступит, она тотчас же пойдет к мужу и объявит о своем решении.

Но ее решимость погасла в тот миг, когда раздался шум, топот, отворилась дверь и внесли Кирилла. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что произошло.

Пуля попала в живот. Раненого уложили на постель, Ольга и Вера заметались около него. Секундант, товарищ, служивший в том же полку, давясь слезами, рассказывал о поединке. Противники встретились рано, только рассвело, за Шлиссельбургским трактом. Стрелялись с двенадцати шагов. Бархатов стрелок никудышный, его руки ходили ходуном. Секунданты надеялись, что все обойдется… Однако, стервец, попал! Правда, и Кирюша не сплоховал, уложил подлеца наповал!

Больной угасал прямо на глазах. Помогая перебинтовывать пасынка, Ольга Николаевна поняла, что рана чудовищна, пуля растерзала его, не оставив никакого шанса на жизнь.

Заливаясь слезами, она попыталась достучаться до супруга. Куда там! Ответом ей было знакомое безмолвие. Через день-два протрезвеет и узнает, что его не дозвались к умирающему сыну! Ольгу под дверьми кабинета сменила Вера. Извекова ушла, она не могла уже выносить ее пронзительные крики, которые, казалось, и мертвого бы подняли. Но не Вениамина Извекова, находящегося в глубоком запое. Тогда Ольга решилась. Призвали дворника и взломали дверь. Ольга вошла осторожно, словно боясь нападения. Но хозяин кабинета, лежащий на диване, оставался недвижим…

Она принялась трясти его, хлестать по щекам и щипать. С таким же успехом она могла бы пытаться заставить подняться тряпичную куклу. Убедившись в бесполезности своих усилий, Ольга Николаевна в отчаянии присела на стул у письменного стола. Глаза ее перебегали с предмета на предмет, рукописи, папки, чернила, перо, снова рукописи. Невольно Ольга передвинула несколько листков. Взгляд ее заострился, она прищурилась, стала читать… Не может быть! Впрочем, теперь это многое объясняет!

Муж пошевелился, она вздрогнула и замерла с бумагой в руке. Нет, сон беспробудный! Теперь понятно, почему ни одна живая душа никогда не переступала порога этой святыни! Даже ее, жену, сюда впускали только в его присутствии! Ольга Николаевна судорожно начала перебирать папки. Так и есть, все сходится! Она нашла папки, относящиеся к самым первым, наиболее известным романам Извекова, и аккуратно отделила в рукописи пачку листков чуть желтоватого цвета. Свернула, упрятала под юбку. Супруг оставался недвижим. Что ж, пробуждение будет страшнее вдвойне!

И в это мгновение примчалась горничная с известием, что барыня прибыла, просят допустить. Выбегая из кабинета, Ольга столкнулась с Павлом.

– Ведь ты не пустишь ее, правда, мама Оля? Если она появится на пороге нашего дома, я сам убью ее!

Оля вышла из квартиры. Матильда Карловна дожидалась на улице, сидя в изящной коляске. При виде Извековой, Бархатова поспешила сойти навстречу.

– Напрасный труд, сударыня, извольте уезжать! – Ольга жестом пресекла движение Бархатовой.

– Как он? Как? – выдохнула Матильда.

– Жизнь его на волоске. Шансов почти нет. – Ольга крепилась, ей не хотелось плакать при Матильде.

– Позвольте мне войти! – Бархатова еще раз попыталась пройти в дом.

– Да как вы смеете! Неужели вы не понимаете, что вам тут не место, вам вообще не место среди порядочных людей!

Господь покарает вас за бедного Кирилла!

– Уже, уже покарал! – простонала Мати, оседая на дверцу коляски.

Ольга вернулась в дом, но вскоре ее опять позвала горничная и, с округлившимися глазами, указала в окно. Извекова поглядела вниз на тротуар: Бархатова, упав на колени прямо в месиво дорожной грязи и конского навоза, билась головой о порог, моля пустить ее, стеная на всю улицу. Роскошное платье испачкалось, шляпа съехала на бок, волосы растрепались. Матильда ломала руки и отчаянно рыдала.

Глядя на это дикое зрелище, Ольга распорядилась тотчас же впустить несчастную.

На улице собирались любопытные…

Мати, шатаясь, вошла, горничная придержала ее под локоть. Перед комнатой, где умирал Кирилл, Бархатова сорвала шляпу, одним движением закрутила волосы в узел и перекрестилась широким жестом. Горничная на ходу оттирала ей платье.

Оля через незакрытую дверь видела, как Матильда переступила порог и упала около кровати, покрывая поцелуями лицо и руки возлюбленного. Кирилл слабо улыбнулся и чуть пошевелил пальцами.

– Прости меня, прости, прости! – только и было слышно. – Люблю навеки только тебя, не уходи, не оставляй меня!

Прости, слышишь!

Ольга не слышала, сказал ли что-нибудь пасынок, но лицо его передернулось и окаменело. Матильда с воем упала на бездыханное тело. Ольга отвернулась к стене и, не отдавая себе отчета, стала скрести ногтями обои.

* * *

Полиция начала расследование, взяв под стражу оставшихся в живых участников драмы. Газеты много писали о злополучной дуэли.

О том, что похоронами распоряжалась она, Извекова, что сам романист был в таком ужасном состоянии после смерти сына, что даже не смог присутствовать на похоронах. Матильды не было на кладбище в день погребения, она не посмела явиться.

Узнав о трагедии, пришел Пепелищев и предложил свою помощь и поддержку, принятые с благодарностью.

На девятый день Оля, Вера и Павел пошли на кладбище. Вениамин Александрович не вставал с постели с того момента, как Павел сообщил ему о дуэли и гибели Кирилла. В первый момент Извеков решил, что продолжается горячечный бред, но, увы, трезвая действительность оказалась страшней алкогольных галлюцинаций.

На свежей могиле, усыпанной цветами, Извековы увидели склонившуюся фигуру.

Павел признал несостоявшуюся невестку и сжал кулаки. Услышав шаги, Матильда подняла голову. Ольга вздрогнула. Потеря и страдания изменили женщину до неузнаваемости. Не осталось ни высокомерия, ни легкомыслия. Не осталось той призывной порочной красоты, которая и сгубила Кирилла. Лицо, искаженное болью, кожа, иссушенная слезами, помутившиеся, покрасневшие глаза, черные круги под ними.

Бархатова с усилием поднялась с колен и хотела опустить вуаль, чтобы удалиться.

– Матильда Карловна! Вы можете остаться и молиться с нами, – тихо произнесла Ольга.

Павел сверкнул глазами, но промолчал, Вера только удрученно покачала головой. Какое теперь все это имеет значение, если Кирюши нет!

Бархатова хотела благодарить Извекову, поклонилась, пыталась что-то сказать, но слова не складывались.

– А ведь вы правы оказались, по-вашему вышло!

Оля посмотрела на Матильду, и та отвела взгляд. Павел и Вера не понимали, о чем идет речь, но боялись спрашивать.

– Пропади пропадом правота эта! – простонала Матильда и опустила вуаль.

Борис Трофимов мог бы назвать себя счастливым человеком. Пережив драматическое расставание с любимой женщиной, он погрузился в медицинские исследования и пришел к выводу, что истинный ученый не нуждается ни в семье, ни в женщине как объекте обожания, ни в любви как особом состоянии души и тела. Его любовь и религия – книги, опыты, колбы, пробирки, анализы, диагнозы и прочее. Он поборол свою зависимость от поверженной любви. И стал совершенно свободен и здоров духом. Ничто теперь не мешало ему сосредоточиться на своих исканиях.

Обретенный покой не поколебал и приезд в Лондон доктора Миронова. Не сговариваясь, учитель и ученик не обсуждали неудачный брак дочери Миронова, не говорили об отвергнутых чувствах Трофимова. И только по прошествии довольно длительного времени Николай Алексеевич стал иногда вскользь упоминать о письмах, получаемых от Оли. Новости от нее не радовали обоих. Но что теперь поделаешь, ничего не переменится! Николай Алексеевич в глубине души боялся признаться, что совершил ошибку, что оказался виноват, пойдя на поводу событий и Олиных чувств. Прояви он тогда отцовскую твердость, задуши свой либерализм, и, глядишь, обошлось бы. Оля попереживала да и вышла бы за Трофимова. Как он мог позволить своей бедной девочке взвалить на себя груз воспитания трех чужих детей! Да еще и лишиться малышки!

Терпеть проказы мальчиков, капризы падчерицы и постоянное мужнино раздражение всем и вся!

Николай Алексеевич вспоминал, как Оля, веселая и подвижная, вся в светлых кудряшках, одетая в трогательное платьице и панталончики, сидит у него на коленях.

От ее кожи исходит упоительный запах невинного существа. Они хохочут и теребят друг друга за волосы. Как далеко это время! Разумеется, доктор, будучи реалистом, всегда думал о том, кто станет Олиным мужем. Но мысль эта вызывала у него неприятную дрожь и тоскливые раздумья. Ведь он был врачом, бывал в разных домах, разных семьях и многое повидал. Трофимов казался ему наилучшим кандидатом, потому что он знал его накоротке, видел его порядочность и преданность.

Миронов тосковал по дочери, но не надеялся, что она навестит его. Ехать же домой и вносить разлад в семейную жизнь Оли ему не хотелось.

– Я думаю, что она приедет, только если я помирать буду, – грустно пошутил как-то Николай Алексеевич.

И оказался прав. Болезнь свалила его, потихоньку подтачивая организм. Трофимов видел, как Миронов чахнет и тает на глазах. Причем оба, как опытные доктора, прекрасно понимали неизбежность печального исхода. Борис, не дожидаясь просьбы учителя, послал в Петербург телеграмму, оповещавшую Извекову о возможности скорой смерти ее отца.

– Вы что, голубчик, все мечетесь, словно ждете кого? – слабым голосом спросил однажды Миронов, который уже дней десять не поднимался с постели. – Неужто Олю вызвали?

– Каюсь, проявил самодеятельность, – смутился Борис.

– Так! Значит, по-вашему, дела мои совсем плохи. – Николай Алексеевич внимательно посмотрел в лицо своего ученика и друга, зная, что ложь между ними в профессиональных вопросах немыслима.

Трофимов смешался. Он не мог соврать, к тому же это было и невозможно.

Но и слов правды он тоже не мог из себя выдавить.

– Ваши подозрения, уважаемый коллега, полностью совпадают с моими, – тихо произнес Миронов. – Полагаю, что нам надо попытаться отрешиться от нашего взаимного дружеского и человеческого расположения и проанализировать все симптомы с профессиональной точки зрения.

Трофимов поспешно схватил протянутую руку Миронова. В этот миг он хотел быть кем угодно, дворником, городовым, извозчиком, но только не доктором!

Трофимов не отходил от постели больного, вкалывал ему морфий, и Миронов ушел тихо, не мучаясь. От Ольги не было никаких известий. Трофимов сам управился с похоронами, стремясь выполнить волю покойного – кремировать тело и похоронить его в Петербурге рядом с женой.

Прошло три дня после завершения печальных хлопот. Борис пытался заглушить работой боль утраты любимого наставника, но в голову лезли совсем иные мысли. Как ужасно умереть на чужбине! Как мучительно сознавать, что единственное любимое дитя не примчалось к смертному одру!

Хорошо, что хоть он, Трофимов, оказался рядом!

И вот однажды дверь в лаборатории отворилась.

– Боря! – раздалось за спиной. – Борис, очнитесь!

Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла Оля Миронова.

– Я опоздала? – Она тревожно огляделась, словно ища кого-то.

Он кивнул.

– Я опоздала! Опоздала! – Она запричитала, заплакала и заметалась по лаборатории.

– Ольга! Ольга, сядьте! – Он схватил ее в охапку и насильно посадил на скрипучий стул. – Вот, выпейте воды!

– Боже мой, Боря, вы не представляете, как складываются иногда обстоятельства! Ведь мы только похоронили нашего старшего мальчика, Кирилла! Ужасная дуэль, ужасная смерть! И тут я получаю вашу телеграмму. Я даже не поверила своим глазам, не может так быть, столько несчастий в один момент! Воистину, пришла беда – отворяй ворота! А тут еще Вениамин, с его.., с его пьянством, да-да, не удивляйтесь! Я тоже поудивлялась, да все прошло!