— Мне больше нечего надеть. Буду в джинсах и футболке, — без особого сожаления резюмирую я, но Тося уже что-то откопала на дне моей сумки.

— Что это вот там черненькое?

— Даже не смотри на него. Я его просто так кинула, в последний момент. На всякий случай.

— Надевай. Думаю, настал тот самый случай.

Сама не знаю, зачем я сунула это платье. Узкое, черное, с открытой спиной. Я никуда его не надевала. Много раз мерила, собиралась, но так и не надела. Вот и в этот раз зачем-то кинула, уже зная, что оно так и проваляется без дела.

Сегодня я без особого энтузиазма кручусь у зеркала, хотя мы с Тоськой любим это. Всегда обсмотрим друг друга со всех сторон, посмеемся, постебемся и выберем нужное. Мы никогда друг другу не врем. Она сейчас честно сказала, что в розовом платье я выгляжу как пугало в сахарной вате, а я всегда говорю, что Тосе нельзя носить юбку-карандаш, в ней ее ноги кажутся короткими.

— О, да-а, — вздыхает Григорьева. — Это оно. Ты только посмотри. Стерва высшего класса.

Да, Тося права. Из зеркала на меня смотрит первоклассная стерва.

Черный цвет съел краски с моего лица, но это ничего, косметика все исправит. Скулы заострились, лицо чуть осунулось — за этот месяц я очень устала, учеба и работа меня порядком вымотали. Если честно, я в шаге от того, чтобы тупо завалиться спать и вообще не выходить из комнаты до первого января. Или до второго.

Нет, до третьего.

— Леднёв и так знает, что я стерва высшего класса, зачем еще раз это доказывать.

— Причем тут Леднёв, — отмахивается подруга. — С Никитой и так все ясно. Ему похрен, в каком ты платье, ты нужна ему без платья. Он без тебя с ума сходит. Мисс

Ноябрь — вот наша цель.

— О, боже, — притворно пугаюсь я, — целых два месяца серьезных отношений. Думаешь, у меня есть шанс?

— Давай без стеба.

— Боюсь, я не смогу произвести на нее впечатление. У меня нет столько душевных сил. Я не очень хорошая актриса.

— Все правильно, Настя. Ты не актриса, ты — режиссер.


Дальше все происходит именно по тому сценарию, который я предвидела. Собираются гости, кураж бурлит в крови пузырьками шампанского, Тося напилась и подначивает меня на скандал.

— Климова, ты меня конкретно разочаровываешь. Так и будешь просто смотреть? Какого черта ты сидишь сложа руки?

— Отстань.

— Он делает это назло, — убеждает Григорьева. — Она ему не нужна. Он просто злит тебя, понимаешь. Мстит! Ты обидела его, теперь он хочет сделать тебе больно.

Не исключено, мысленно поддакиваю, ведь Никита знает, что он мне нравится. Я открыто говорила ему о своей симпатии. Говорила, что скучаю по нему.

— Он не делает это назло, он пытается жить своей жизнью. — Я не собираюсь потакать ее безумию, хотя ревность сжирает меня живьем.

Легко думать, что Леднёв притащил эту девку потрепать мне нервы. Но я не стремлюсь тешить себя пустыми надеждами. Слышу, как они общаются друг с другом, вижу, как прикасаются. Их ничто не отличает от многих других влюбленных парочек. Ничто в поведении Никиты не говорит, что все это игра. За весь вечер мы не обмолвились ни словом наедине, не улыбнулись друг другу. Наверное, именно это тяготит меня больше всего. Мне казалось, я подготовилась к этой встрече и приучила себя к мысли, что он будет не один. Но все равно оказалась совершенно не готова увидеть его с другой. Да еще так близко. Иногда я ловлю на себе его пронзительные долгие взгляды, но уже не уверена, что могу объяснить их правильно.

— Иди танцуй, — гоню от себя подругу, — развлекайся.

Сама не хочу. Стою на балконе второго этажа и смотрю на гогочущую внизу компанию. Полчаса назад куранты отбили двенадцать, веселье в самом разгаре, но сегодня я просто наблюдатель. Как говорится, чужая на этом празднике жизни. Все, о чем я мечтаю, это завалиться в кровать и проспать суток трое.

— Я знаю! Тебе надо еще выпить! — делает очередное открытие Тося и, оставляя меня, сбегает по лестнице. Через минуту она возвращается, сует мне в руку бокал шампанского и заставляет выпить.

— Это самый отвратительный Новый Год из всех, что я могу припомнить, — ворчу, мечтая, чтобы эта ночь поскорее закончилась.

У меня не получается смаковать, хотя я очень люблю этот напиток. Сегодня он кажется кислым. Это вкус проигрыша и неудачи. Вкус задетого самолюбия.

— Ты можешь это прекратить. Просто скажи, что хочешь его, и он бросит эту дуру. Кстати, комната родителей свободна и закрывается на ключ. Я специально туда никого не пускала.

— Она далеко не дура.

— Дура, — уверенно говорит Таисия. — Дура, если не замечает, что ее парень сохнет по другой. Дура! Если не видит, как он на тебя смотрит.

Это правда. Здесь я не могу не согласиться с подругой. На месте этой девки, я сделала бы все, чтобы увести отсюда Леднёва. Но я не на ее месте.

— Ты слышала, как она называет его? — неумолимо продолжает Тося. — Малыш! Представь! Она нашего Леднёва называет малышом!

— Угу, она назвала его малышом. Климова, пойди и убей ее за это. Я его вообще мальчиком называю и что.

— Ой, у тебя это так трогательно получается, мило… А представь, они ночевать останутся. Что, будешь лежать в соседней комнате и слушать ее стоны? Забери его, Настя. Забери его у нее. Он твой, слышишь. Леднёв принадлежит тебе.

— Не говори мне таких вещей. Это плохо кончится. Еще недавно кто-то боялся скандала и просил меня вести себя цивилизованно.

— Я передумала. Хочу крови и мяса. Уничтожь ее, Климова.

Коктейль из уязвленных чувств и алкоголя может сыграть злую шутку, я это знаю. Тем не менее, слова подруги достигают своей цели, и меня захлестывает дикий честолюбивый азарт вкупе с бешеной ревностью.

— Я не могу начать с пустого места, я подожду, когда она сделает ошибку. — Одним решительным глотком допиваю остатки шампанского.

— Милая, — елейным голосом шепчет Тося, — предоставь это своей подруге. Эй, народ! — тут же кричит она, привлекая всеобщее внимание. — Все на улицу! Пора устроить фейерверк!

Прежде чем облачиться в куртку, я переодеваюсь, меняя платье на джинсы и кофту. Погода на улице просто сказочная. Легкий морозец, пощипывающий щеки, хрусткий снег под ногами, и деревья — не тщедушные, как обычно, жалкие без листвы, а пушистые, все в инее.

Признаться, я немного завидую беспечной радости, с которой веселятся остальные. Орут, запуская салют, смеются, забрасывая друг друга снежками. Визжат, скатываясь с огромной ледяной горки. Они, наверное, и правда верят, что после двенадцати их жизнь изменится. Начнется с чистого листа. Все будет лучше. Или они просто умеют веселиться… Кто-то пытается построить новые отношения, кто-то налаживает старые. Даже у Тоси своя цель — она сводит меня с Леднёвым. Постепенно я отступаю, прячась за большим сугробом. Не хочу, чтобы кто-нибудь влепил снежком мне в лицо. Втягиваю в себя морозный воздух, пытаясь усмирить загнанное дыхание. В носу щиплет, в груди горит. Спина взмокла от пота. Пора заканчивать с этими безумными играми.

— Ты чего тут спряталась? — Леднёв плюхается рядом со мной на снег.

— А ты меня сразу искать кинулся? — Я вроде не хотела грубить, но не совладала с голосом, и Леднёв, разумеется, не распознал моей тонкой шутки. Принял сказанное за едкий сарказм.

— Настя, праздник же. Новый Год. Давай хоть сегодня обойдемся без сцен.

— А кто устраивает сцены? Точно не я. Держи свою мадам в узде, и все будет отлично. — Поднимаюсь и отряхиваюсь, слыша, как Тося дает команду идти домой.


Я поднимаюсь в спальню Тосиных родителей, в ту, что закрывается на ключ. Там я оставила свое платье. Но только я собираюсь стащить с себя кофту, как раздается стук в дверь.

— Да? — откладываю платье.

В комнату вплывает, — кто бы вы думали? — Мисс Ноябрь!

— Мне тут твоя пьяная подружка разболтала, что у вас с Никитой что-то было, — заносчиво говорит она.

Мадаме невдомек, что Тося не может что-то разболтать. Если она что-то говорит, то делает это целенаправленно.

— Если это теперь так называется, то да — у нас с Никитой что-то было, — улыбаюсь я и подхожу ближе.

Она не ожидает этого и сразу начинает нервничать, потому что я безжалостно вторгаюсь в ее личное пространство, сокращаю дистанцию, на которой она чувствует себя уверенно. Мисс Ноябрь все еще пытается смотреть на меня свысока, но я выше, и эти несколько сантиметров дают мне огромное преимущество. Только я могу смотреть сверху вниз — у нее не получается.

— И? — напираю на нее. — Что дальше? Ты так смело начала этот разговор, продолжай.

— Не лезь к нему! Мне пофиг, что между вами было, он все равно с тобой не будет.

— Что ж ты тогда так напугалась? Мне кажется, ты припоздала со своими предостережениями.

— Даже не смотри в его сторону, иначе…

— Иначе что? А ты попробуй мне запрети, — усмехаюсь я и вижу, как эта усмешка задевает ее. Она чувствует исходящую от меня опасность, но не имеет понятия, как уязвить меня. Что именно сказать, чтобы остановить. Этого ведь Тося ей не разболтала. — А лучше запрети ему. Запрети ему смотреть на меня, думать обо мне. Прикажи ему не хотеть меня. Иди! Прикажи ему не смотреть на меня и не разговаривать со мной. Как ты думаешь, почему вы сегодня здесь? Потому что он этого хочет. Ты пыталась обсудить с ним, где встречать Новый Год, но он оставил тебя без вариантов, — бью наугад, надеясь, что попаду в цель. — Потому что сегодня он хочет быть здесь, поближе ко мне. Так что мужайся.

Она уходит, хлопая дверью. Будет требовать, чтобы они уехали. Поздно. Нужно было делать это раньше. Нужно было делать это тише. Она будет кричать в пароксизме гнева, истерией прикрывая недостаток аргументов.

Давай, Леднёв, не подведи. Ты же не станешь потакать женским капризам. Ты же не позволишь манипулировать собой. Ее претензии глупы и безосновательны, ты ведь так хорошо себя вел сегодня. Ничего лишнего не позволил, практически не говорил со мной и уж тем более ко мне не прикасался.

Я стягиваю с себя джинсы и кофту, но не спешу надевать платье.

Когда дверь в комнату снова возмущенно распахивается, я все еще не одета. Честно говоря, я уже замерзла, ожидая, пока ко мне кто-нибудь вломится.

— Настя! — рявкает Ник, но обрывается на полуслове, потому что видит меня практически голую. На мне нет лифчика — только трусики. В руках черное платье, которым я будто стыдливо пытаюсь прикрыть обнаженную грудь.

— Никита, я, конечно, понимаю, ты считаешь себя достаточно близким мне человеком, чтобы врываться без стука, но все же…

— Бл*ть, Климова, ты как всегда… — вздыхает он и пятится к двери. Мешкает, точно не знает, то ли ему выйти, то ли просто отвернуться. В конце концов, он разворачивается ко мне спиной.

— Что — как всегда? Как всегда, голая? — смеюсь я и влезаю в платье. — Можешь повернуться, я уже одета.

— Что ты ей наговорила? — говорит уже не так резко. Мое голое тело смягчило его гнев. Он почти сменил его на милость. Ну еще бы!

— Ничего особенного. По-моему, у нее бурная фантазия, я же предупреждала тебя: держи в узде свою лошадку. Я весь вечер даже не разговаривала с тобой, какого хрена она пришла ко мне с претензиями?

Разве с этим поспоришь? Вот и Леднёв не может. Он только шумно вздыхает. До этого момента я даже не предполагала, что можно одним лишь вздохом выразить все свои чувства.

— Зачем ты это делаешь?

— А зачем ты притащил ее сюда? — Иду к двери, но не для того чтобы выйти — мне надо быть ближе к Никите. — Думаешь, это тебя остановит? Или это остановит меня?

— От чего?

— Сам знаешь!

— Нет. Скажи.

— От этого, — указываю взглядом на его руку, сжимающую мое запястье. — Ты даже не замечаешь, что трогаешь меня. Ты не можешь не прикасаться ко мне.

— А ты не можешь без моих прикосновений.

Набираю в грудь побольше воздуха, но не издаю ни звука. Я пока не готова признаться в самых тайных моих желаниях. Никита тоже молчит. Но молчание — это уже реакция, даже если ты не позволяешь эмоциям отразиться на лице. Мы стоим так некоторое время, глядя друг на друга и взвешивая свои силы. Потом Леднёв отпускает меня и уходит.

Выждав несколько минут, я спускаюсь вниз.

— Настя, принеси еще шампанского, — перекрикивая музыку, кричит мне Тося и бросает выразительный взгляд в сторону кухни.

— Конечно, — улыбаюсь я и иду туда.

Так и есть. На кухне разыгрывается драма.