Оксана Сергеева - Узел

— Я не обижаюсь. Я немного расстроена, но не обижаюсь. — Крепко обнимаю его, и Макс, босой, уже одетый в пижаму, ответно прижимается ко мне, задерживаясь в объятиях чуть дольше, чем обычно.

Может, я ему не настоящая мама. Но настоящая мать именно так бы и сделала, хотя, признаться, мне требуется немало сил, чтобы сказать то, что я сказала и сделать то, что я сделала. Именно это значит — быть мамой. Когда нет сил или настроения, делать и говорить то, что нужно, а не то что хочется.

Не только колкие слова мальчика вывели меня из себя, а вся ситуация в целом. Не только на него все навалилось. На меня тоже. Пытаешься успеть везде и всюду. В конце концов усталость берет свое, физическая, моральная. Но надо двигаться дальше и что-то решать. Что-то делать со всеми этими проблемами.

— Уложишь меня спать?

— Зубы почистил?

— Да. Аринка уже сама легла. И зубы почистила. А папа в душе.

— Умница. Золотой ребенок. В любой непонятной ситуации сразу ложится спать.

— С завтрашнего дня пусть живет в своей комнате. — Макс забирается в постель, я укрываю его одеялом и целую в щеку. Еще один ритуал, который нельзя нарушать.

— Она же боится спать одна.

— Ничего она не боится, она давно уже привыкла. Пусть спит у себя, а то мало того, что мою комнату куклами завалила, так еще и пакостит.

— Она не специально.

— Ага, конечно. Конструктор мой сломала, учебники разрисовала…

— Хорошо. Завтра мы решим этот вопрос, обещаю.

— Я надеюсь, — как всегда ворчит.

— Спокойной ночи. Приятных тебе снов.

— И тебе, — шепчет он.

Я понимаю, что Максим не злой и не жестокий. Он просто выплескивает накопившуюся боль. С такой болью порой и взрослые не в состоянии справиться, а уж ребенок тем более. Такое поведение — как вредная привычка. И мне хочется поскорее его от этой привычки отучить. Он не один. Его никто не бросит.

И все же меня посещают сомнения, которыми я спешу поделиться с Никитой:

— А если б мы не взяли их…

— Ты не должна так думать, — он и договорить мне не дает.

— Дослушай. Я про то, что вдруг им нужны не мы. Вдруг этим детям нужны другие родители, которых бы они полюбили и были бы с ними счастливы. Если бы мы их не взяли, у них бы эти родители появились.

— Перестань.

— Вдруг я никогда не стану ему мамой.

— Он так ведет себя, потому что не хочет страдать. Он боится тебя потерять. Он даже не понимает, что делает. Сама подумай, зачем привыкать, если это ненадолго? Если снова придется жить без мамы?

Прав Никита, конечно. В глубине души и сама все понимаю, но я уже привязалась к этим детям, и не могу все происходящее воспринимать отстраненно и с холодным разумом.

— Успокойся. У меня даже мысли нет отказаться от них. Я думаю только о том, как было бы лучше им. К тому же нет никакой гарантии, что у нас не было бы подобных проблем с родным ребенком.

— Детям спокойно дома, и это видно. Им с нами хорошо. А насчет Макса и его поведения… Не забывай, он же мальчишка. Совершенно нормально, что он хочет бегать, прыгать, играть, а не учиться. Притрется к одноклассникам. Или они к нему. Обзаведется друзьями, и все будет хорошо. Надо его в секцию какую-нибудь отдать, пусть свою энергию тратит с пользой, раз ему девать ее некуда. И, кстати, по характеру он мне кое-кого очень напоминает.

— Ты ж его выбрал. Мало тебе со мной мучиться, ты решил и ребенка такого же взять, — смеюсь я.

Это не кошмар, это семья…

Настя

Постепенно Максим входит в колею, привыкает к новой жизни, к школе и находит себе друга Илью, к слову, такого же непоседливого и шаловливого. С Тосиной Иришкой он тоже дружит, но это другая дружба. Ириша ему как сестра, от которой не избавишься, — хочешь не хочешь, а дружить придется. Вот Илюша другое дело. Тут уже свои планы, свои секретики, общие интересы и общие враги.

Конечно, поведение Максима не становится идеальным в один день, но мы двигаемся вперед небольшими шажками. Приучаем его разговаривать. Объясняем: ругают не за правду или плохой характер, а за плохой поступок. Все можно решить, если просто об этом поговорить. Макс открывается, понимая, что важен нам, даже если совершает что-то плохое. Он неглупый, просто нужно ему правильно все объяснить.

Я тоже прихожу к осознанию некоторых вещей. Понимаю, чего мне так не хватало. Свободы! Мне не хватало свободы, какую ощущаешь только с родными людьми. Когда в выходной позволяю себе поваляться лишний час в постели, а Никита сам готовит для детей завтрак, я уже не боюсь, что меня посчитают плохой матерью. Опаздывая за Аришей в садик, не беспокоюсь, что моя дочь решит, что ее бросили, про нее забыли.

С родными не переживаешь, что про тебя плохо подумают или неправильно поймут.

Ты доверяешь им — они доверяют тебе.

Заканчивается первая четверть у Макса, наступают долгожданные каникулы. У нас на это короткое чудесное время куча планов. Полнометражные мультики в кинотеатре, поездки к бабушке Оле и многое другое, но, к сожалению, ни одну задумку не удается осуществить. Макс внезапно сваливается с температурой. А я так надеялась, что сезонная хворь обойдет нас стороной. Так что вместо развлечений с друзьями — встреча с врачом, а вместо вкусных сладостей — лекарства и ягодный морс.

Аришу мы решаем на всякий случай увезти к бабушке. Не хочу, чтобы малая в эти дни находилась рядом с чихающим и кашляющим братом, — моему материнскому сердцу так спокойнее.

Мальчик устал болеть, и мне тоже тяжело дается его болезнь. Жуткое состояние, когда хочешь помочь, но не можешь сделать больше, чем уже делаешь.

— Голова болит? — спрашиваю я, ставя у кровати на столик тарелку куриного бульона.

— Не знаю, — отвечает он и кривится: — Я есть не хочу.

— Надо. Хоть пару ложек. Иначе откуда силы будут, чтобы выздороветь. Или ты хочешь все каникулы в постели проваляться?

— Нет. А можно завтра Илюха ко мне придет?

— Пока нет. Общайтесь по телефону. Скажет потом, что ты его заразил.

— Да он не против! Ничего он не скажет!

— Он — нет, а его мама точно скажет. Так что терпи.

Уговариваю сына выпить немного бульона, а потом укладываю спать, надеясь, что эта ночь пройдет спокойно. Никита остался с Ариной, но все время на связи. Каждый час звонит, узнавая, как у нас дела. Я жарю себе яичницу, делаю бутерброд с сыром и кофе. Кофе не помешает, спокойный сон мне все равно не светит.

Всю ночь температура у Макса то опускается, то поднимается снова. Под утро ему становится легче. Трогая лоб, чувствую, что он прохладный, да и тело не горит жаром, а дыхание ровное и спокойное. Теперь можно уйти к себе и немного отдохнуть, но у меня нет ни сил, ни желания оставлять сына.

— Мама, — шепчет он. — Мам, — говорит снова и открывает глаза.

— Что мой милый? — Ком застревает у меня в горле. Макс еще ни разу не называл меня мамой. Мне даже кажется, что я ослышалась.

— Мамочка, обещаю, я больше не буду болеть, ты только не отдавай меня обратно.

— Я никому тебя не отдам. Никогда-никогда. — Ложусь рядом и крепко прижимаю его к себе. — Скоро все будет хорошо. Хочешь что-нибудь? Пить? Или есть?

— Чего-нибудь сладенького я бы съел.

— Как только выздоровеешь, будет тебе торт, обещаю. Самый вкусный.

— Хочу с клубникой. Как у Аринки на день рождения был.

— Договорились.

***

Когда Максу становится лучше, и к нему возвращается привычно хороший аппетит, я выполняю свое обещание насчет торта. Сначала хотела заказать в кондитерской, но потом мы с детьми решили, что спечь самим гораздо интереснее. Бисквит уже готов и разделен на несколько коржей. Макс режет клубнику, чтобы проложить ягоды между слоев. Я перекладываю крем в кондитерский мешок, а Аришке достается самое ответственное — собрать со стенок миски остатки взбитых сливок и съесть.

— А с какого возраста можно с девчонками целоваться? — спрашивает Макс, аккуратно утапливая ягоды в креме.

Я, конечно, не подаю вида, что меня удивляет его вопрос:

— Думаю, лет с тринадцати можно.

— А может с двенадцати? — уточняет сын.

— Может, и с двенадцати, — серьезно отвечаю, сдерживая смех. Не хочу спугнуть мальчика насмешкой. Здорово, что он наконец спрашивает о том, что его волнует, не стесняясь и не боясь.

— А если девчонка сама хочет меня поцеловать?

— Если сама хочет, то можно хоть завтра, — говорит Никита, входя к нам.

— Никита! — хохочу я.

— Чего? — смеется муж. — Главное, чтобы девчонка была не против. Все должно быть только по согласию. А зачем ты интересуешься? Собрался с кем-то целоваться?

— Нет. Я на всякий случай. Все, когда вырастают, целуются. А я ничего про это не знаю.

— Это правильно. Молодец. И не переживай, все узнаешь в свое время. Доча, вкусно? — Ник садится на стул и берет Аришку на колени.

— Да! — восторженно отвечает девочка и дает отцу облизнуть ложку.

— Наверное, это будет самый вкусный торт в моей жизни, — улыбается Ник.

Боже, мне так нравится видеть его с детьми. Он такой спокойный, кажется, ничего не может вывести из себя. А еще наш папа безотказный, в отличие от меня, и дети уже поняли, что у папы можно выпросить все что угодно. Ну и ладно, кто-то в семье должен быть «плохим полицейским» — пусть это буду я.

Не знаю, любила ли я Никиту когда-то сильнее. Даже в той нашей прошлой жизни, когда мы сходили друг по другу с ума. Это не та любовь. Сейчас я люблю его особенно. За наше прошлое и настоящее, за то, что он такой. За наших детей. За Макса, которого выбрал он, а потом нам достались двое. За мое маленькое золотоволосое чудо, у которого нос в муке и футболка в креме.

Убираем торт в холодильник, чтобы он за ночь пропитался, и отправляем детей мыться. Уложить их в кровати, когда наш десерт почти готов к употреблению, оказывается непосильной задачей. Только после обещания, что каши на завтрак не будет, дети расходятся по комнатам.

Никита выходит из душа и тихо забирается в постель. Вернее, он только хочет улечься тихо, напоминая, что у меня есть не только материнские обязанности, но натыкается на игрушечное пианино Аришки, почему-то спрятанное где-то в нашем одеяле. И оно, зараза, как запоет… не на всю спальню — на всю квартиру! Услышав вой своей игрушки вскакивает Ариша, следом несется Макс. Оба они вваливаются к нам в спальню.

— Забрался муж тихонько в кровать, — давлюсь я смехом, — к жене. Спасибо, что мы еще одеты.

Смеясь и толкая друг друга, дети устраиваются между нами.

— Как думаете, торт уже пропитался? — вдруг говорит Ник.

— Стопудова пропитался! — активизируется сын.

— Давайте проверим, — соглашаюсь я, и детей тут же словно ветром сдувает на кухню. — Вот уж не думала, что бунт на корабле поднимет папа.

— Должен же я хоть что-то сладкое получить, раз секса не случилось.

— Утром, — обещаю я, накидывая халат.

— Желательно в душе, с закрытой на замок дверью и без пианино. — Ник натягивает футболку.

На кухне горит неяркий свет, Макс и Аришка уже в предвкушении стоят перед открытой дверцей холодильника.

— Кошмар какой. На часах двенадцать ночи, а мы на кухне. — Ставлю чайник и достаю чашки.

— Ничего не кошмар. — Никита принимается за разрезание торта.

— Угу. Это не кошмар, это семья…

Если захочешь победить, то сможешь.

Даже подняться, когда ломают…

Никита

Весна, когда Максиму исполняется пятнадцать лет, отмечена небывалой жарой. Царит безветренное пекло. Мы с Настей страдаем от духоты, а дети наслаждаются солнцем и теплом, давным-давно сменив куртки на футболки.

Пятнадцать лет — время, когда из мальчика рождается мужчина. Время становления натуры, нелепых замыслов, провальных планов и первой влюбленности. Время первых серьезных побед.