Леднёв такой — запросто может развернуться и уехать. Но мне не хочется, чтобы он уезжал. Получился своего рода ультиматум, не имею понятия, сработает или нет. Все без умысла. Просто на черта куда-то ехать, если кофе можно попить у меня.

Две минуты. Бесконечные. Резиновые. Потом, наконец, звонок в дверь…

— Ты мне свидание сорвал, — получает Ник вместо радостного приветствия.

— Правда? И как мне теперь жить? Меня же совесть до смерти замучает.

— Обожаю твою манеру острить с каменной рожей, просто обожаю. В этом тебе нет равных, никто так не умеет. — Оставляю его раздеться, освоиться и убегаю на кухню. Шкаф я оставила открытым, надеюсь, сам сообразит убрать туда свою куртку.

Не целую, не обнимаю. Нет, мы больше этого не делаем. Не прикасаемся друг к другу. И близко не подходим, бережем личное пространство. Все чинно и благородно, без каких-либо намеков на интим.

— Черный или с молоком? — спрашиваю, не сразу замечая, что у Никиты в руке.

Зато сразу замечаю, как ладно темно-зеленая футболка обтягивает бугристые мышцы на его плечах.

А у него в руке мое водительское, мать его, удостоверение!

— Как? Как ты это устроил, скажи? — Зачарованно смотрю на свои права, зажатые между указательным и средним пальцем в его руке. Мы же просто поговорили, но мои слова не были криком помощи, да и Леднёв ни словом не обмолвился, что собирается что-то сделать.

— Надеюсь, теперь ты простишь, что я сорвал твое свидание, — с полуулыбкой произносит он и отводит руку чуть в сторону, когда я протягиваю свою, чтобы забрать документ. — И больше не балуйся.

Не знаю, отчего сильнее радуюсь — что решилась проблема или что эту проблему решил именно Леднёв.

— Хорошо, больше не буду, — смеюсь и обнимаю его.

Обхватываю плечи, прижимаюсь в неконтролируемом порыве и понимаю, почему Ник не хотел заходить ко мне. Это самое бессмысленное, самое глупое, что можно сделать.

На людях между нами все нейтрально — никаких синусоид в поведении. Любое проявление чувств размыто присутствием посторонних, а сейчас, наедине друг с другом, малейшее движение бросается в глаза.

Видимо, Леднёв понял раньше меня, что невозмутимая беседа между нами — ложь. Вся наша дружба — лишь маска. Есть в наших отношениях кое-что незавершенное и нерешенное.

Но он об этом не спросит. А я не отвечу.

Одновременно разомкнув руки, мы расходимся в разные концы комнаты, смущенные неловкой ситуацией, близкие друг другу и чужие. Молчание, сгустившееся в комнате, давит на нас. Что-то нужно сказать, чтобы развеять его, что-то нужно сделать…

— Не переживай, это не стоило мне никаких усилий, — находится первым Леднёв.

— Усилий нет, а денег?

— Тоже нет.

— Я смотрю, у тебя неплохие связи.

— Есть немного, — снова отвечает он с полуулыбкой.

— Пойдем, — зову его к столу, — расскажешь, как понабрался.

Ник не торопится присесть на удобный диванчик, а рассматривает висящие над ним картины в стиле поп-арт.

— Ох уж это современное искусство, — иронично вздыхает, — Филя намалевал?

— Угу, — смеюсь я, разглядывая Ника, пока он разглядывает мазню Филиппа.

Как и раньше, все в его чертах дышит силой и энергией. В серо-зеленых глазах вдумчивая сосредоточенность и ясно выраженная твердость. Но есть и что-то другое. Что-то основательное, жесткое и необъяснимое возрастом.

— Я их купила у него.

— Серьезно? — удивляется он.

— На выставке. Мы тогда еще не встречались, он был женат.

— Климова, ты его у жены увела, что ли? — переводит на меня веселый взгляд.

— Блин, не знаю.

Никогда об этом не задумывалась. Помнить не помню, когда именно он развелся и почему. На кой хрен мне это знать.

— Да ну, — ухмыляется Ник и усаживается пить кофе. — С каких это пор ты стала увлекаться живописью?

— Ни с каких. Я дизайном своей квартиры увлекаюсь, а не живописью.

— Но Филя-то думает, что живописью, — смеется он.

— Филя-то да, — смеюсь и я. — А ты почему не женат до сих пор? В твоем возрасте любой нормальный мужик уже обязан иметь жену. Хотя бы бывшую.

— А ты почему не замужем?

— Мне простительно, у меня характер дурной.

— Угу, плевать на равноправие, когда охота полноправия. Тогда и мне простительно.

— С Сашенькой помирился?

— Помирился.

— Молодец, — лицемерно хвалю его, с трудом отгоняя какое-то холодное, причиняющее боль чувство.

— Что ты ему сказала? Ты же должна была как-то объяснить, что тебе сегодня мешает встретиться.

— Ничего особо объяснять не пришлось. У Филиппа тоже вдруг появились какие-то дела.

Мы продолжаем беспечный разговор, но в каждом слове, в каждом жесте я ищу образ прежнего Леднёва, так непохожего на этого чужого мужчину.

Моего. В которого была по уши влюблена.

Теперь могу точно сказать, что влюбилась с первого взгляда. А тогда… тогда это был вихрь новых незнакомых и пугающих эмоций. И растерянность, и сумасшедшее влечение, и жуткий страх…

Мной и сейчас овладевает страх, но уже другой.

***

Испугавшись, я отказала Леднёву. Оттолкнула его, правда, не сразу, несмотря на обещание Тоське не морочить ему голову. Его возраст был для нас обоих словно приговор, хотя при встрече мне хотелось пищать и визжать от тайного восторга. Хотелось тискать его, обнимать, ерошить волосы, целовать шею, лицо, губы…


Мы гуляем, ходим в кино, бесстрашно шляемся ночами в парках. Подруга говорит, что я бессердечная свинья, а мне банально не хватает смелости. Кто бы мог подумать. Первый раз в жизни я никак не подберу слов, чтобы отказать парню, при этом четко понимая, что продолжения все равно не будет.

Не могу я. Не привыкла.

У меня всегда были ухажоры постарше, но чувства к этому мальчику ломают все, чем я жила раньше, мой образ мыслей, мои взгляды на жизнь. Когда я смотрю на него, кажется, в груди у меня горит обжигающий огонек, который только и ждет, чтобы превратиться в пламя.

Сравниваю Ника и Демьяна… Сравнение не в пользу Дёмы, но это угнетает еще больше.

Все две недели, пока Леднёв не уехал на сборы, я отчаянно стараюсь найти в нем что-нибудь гадкое. Что-нибудь омерзительное, что отвернет меня от него раз и навсегда. Но найти не могу. Никита парень неглупый, с ним интересно, и я даже уверена, что мы бы поладили. Я хорошо представляю нас вместе, но, к сожалению, совсем не представляю, как введу его в свой круг общения, как познакомлю с родителями. Поэтому чувствую себя в ловушке. В тупике.

Чувствую себя заложницей — воспитания, взглядов, сложившегося окружения, стремлений и стереотипов, которые въелись в меня второй натурой.

Говорят, выход всегда есть.

В моем случае — какой?

Выход из собственной жизни?


На улице давно потемнело до черноты. А мы все не можем друг от друга оторваться. В кино ходили. На ужастики. Решили нервы себе пощекотать, но свалили минут через сорок после начала сеанса, не выдержав бессмысленной мистической мути.

Мне она не слишком интересна, а Леднёву слишком интересна я.

Ему бы зажать меня где-нибудь… И еще лучше уложить в горизонтальное положение. Без одежды…

Обычно время с Никиткой пролетает незаметно, но сегодня тянется. Потому что в голове у меня только одно. Я зациклена на мысли, как сказать ему, чтобы больше не приходил.

— Следующий раз на ужасы точно не пойдем, — говорит Ник, и я цепляюсь за его слова.

— Следующего раза не будет, — тоном отметаю возможность притязания на кусок моего свободного времени.

Леднёв не дурак. Не переспрашивает, не делает вид, словно не понимает меня.

Он поворачивается так, чтобы во время разговора видеть мое лицо, и замолкает. Ждет продолжения. Моих объяснений или доводов.

Я тоже отлично вижу его лицо, подъездная площадка, на которой мы стоим, хорошо освещена. Его спокойное молчание ужасно раздражает, оно неудобное, легче было бы отвечать на наводящие вопросы, но Леднёв не собирается облегчать мне задачу.

— Надо было сразу сказать тебе… что у нас ничего не получится, — презираю себя за неожиданно прорвавшуюся в голосе дрожь. Такие вещи нужно говорить непреклонно, а не мямлить вполголоса. Раньше мне без труда это удавалось. Правда, удавалось не с Никитой.

— Почему? — ожидаемо спрашивает он.

— Разве есть разница, почему именно тебе говорят «нет»? Важнее, что «нет» — это «нет!». — Я становлюсь мастером объяснений без объяснений. Сама от себя в удивлении.

— Разница огромная.

Всего на миг, на какую-то долю секунды мне приходит в голову сказать ему правду. Признаться, что мне неловко, непривычно, что он мне очень нравится, но его возраст для меня помеха. Барьер. Пока что — непреодолимый.

— Я занята. У меня есть парень.

Легкое помешательство, проявившееся в желании сказать ему все, как есть, быстро проходит. Надо смотреть правде в глаза. Леднёву семнадцать… хорошо, без месяца восемнадцать. Он малолетка. Да, развитый, рослый, харизматичный… но малолетка. Я для него лишь трофей. Очередное достижение, чтобы потешить свое самолюбие и похвастать перед друзьями.

— Вуаля-бл*. Мы вспомнили, что у нас есть парень. — Наконец-то я вижу его эмоции. Но это не разочарование, не сконфуженность или уязвленность. Это откровенное веселье. Леднёв стоит и нагло смеется мне в лицо. — Интересно, когда именно ты о нем вспомнила. Когда меня раздевала? Или когда мы в кино ходили? Или вчера? — Бесцеремонно дергает меня за ворот рубашки, срывая верхнюю пуговицу и обнажая следы своей внезапной вчерашней страсти.

— Полегче, — осаживаю ледяным тоном и отбрасываю от себя его руку. — Не надо так нервничать. Неужели ты думаешь, что это что-то значит? Ты интересный, симпатичный, с тобой приятно общаться, почему бы и нет? — снисходительно отвешиваю ему комплименты, но звучат они как насмешка.

Знаю, откровенной насмешки ему не вытерпеть. Характер не тот.

— Смотри на жизнь трезвее, ты же неглупый. Девочки все такие. Мой совет. Не принимай все за чистую монету. Это убережет тебя от… ненужных страданий, — заканчиваю со смехом.

Но на самом деле мне не смешно — меня рвет от бессилия. Хочу, чтобы Леднёв тоже взорвался и этим всплеском поставил окончательную точку в наших отношениях. Но Леднёв снова молча застывает, ничем не выдавая своего состояния.

— Не расстраивайся, — все еще пытаюсь вызвать в нем ответную реакцию, — найдешь себе другую «Настю». Уверена, с этим проблем не будет, — но говорю в пустоту. Никита так и смотрит на меня — тяжело и молча. Охватывает взглядом всю, и на его лице возникает полуулыбка. Будто сейчас он увидел во мне то, чего раньше не замечал, и это что-то его весьма и весьма забавляет.

— Со мной ты только время потеряешь…

— Я тебя понял, — обрывает Ник мой бесконечный треп. — Не надо два раза повторять. Я с первого все понимаю.

— Хороший мальчик, — глумливо улыбаюсь, втайне надеясь, что мои слова его заденут. — Я привыкла к парням постарше и никогда не буду встречаться с малолеткой. Не могу я встречаться с малолеткой, извини… — бью его словами.

Его — за мою слабость.

Его — за мои чувства.

Я наказываю его за свою трусость.

Тогда я еще не признавала, что это трусость, как и все, благородно называя ее чувством самосохранения.

— Пока. Удачно тебе съездить на сборы, — бросаю я и влетаю в подъезд.

Убегаю. От него. От себя. От своего нераспознанного разочарования, которое холодком притаилось где-то в дальнем уголке сердца.

Тоська не спит. Смотрит телевизор, жуя что-то сладкое.

— Хватит жрать сладкое ночью, потом снова будешь ныть, что жопа в шорты не влезла, — падаю рядом с ней на диван и набрасываюсь на клубничный мармелад.

— Мармелад можно, — возражает она.

— Можно пару штук, а не килограмм за раз.

— Климова, ты че такая злая? Леднёва отшила, да?

— А то ты не знаешь!

— Надеюсь, вы мирно разошлись? — Подруга сверлит меня внимательным взглядом: ждет подробностей.

— Козлина твой Леднёв!

— Значит, не мирно, — со вздохом констатирует Таисия.

— Зря ты за его чувства переживала. Ему вообще наплевать. Он и бровью не повел. Я тебя понял. И пока.

— Серьезно?! — округляет глаза Тося. — Не может такого быть.

— Еще как может.