— Пойдем, пойдем, тетя Лена, — канючил Настин сынишка.

В кухню заглянула Катя Медкова. Хоть одно знакомое лицо.

— Ой, девочки, это вы… Как хорошо, что вы приехали… А Сережа?

Аня начала извиняться. Но Катя не слушала, сказала только:

— Жаль… он бы помог…

Входная дверь распахнулась, кто-то крикнул из клубов пара:

— Батюшка ждет! — и исчез.

Катя всплеснула руками:

— Кошмар!

— Катя! — донеслось из глубины дома. Она обернулась, нахмурила лоб и скрылась.

И забегали, загомонили, заговорили все разом. Аня, так толком и не разобравшись, уже была вытолкнута в сени, а оттуда на крыльцо…

Перед крыльцом стоял Федор с весьма недовольным лицом.

— Мы тут… — начала было Аня.

— Федь, там бардак, как обычно, — перебила ее Ольга.

Но из дома повалили, запахивали на ходу пальто и шубы.

— Настя, Настенька, застегнись, не дай бог, простудишься! — сердобольно кудахтали старушки.

Аня посторонилась, давая проход невесте. Отступила с тропинки в сугроб. Мимо проплыла Настя, закутанная в шубу, голова непокрытая, высокая прическа, локоны… Напудренное лицо, губы припухшие, пигментные пятна проступали сквозь пудру.

— Месяцев шесть? — шепнул кто-то.

— Если не больше…

За Настей несли огромную круглую коробку, следом бежал ее сын. Когда все вывалили на улицу, Аня пристроилась в хвост процессии.

Жених с друзьями ждал в церкви. Ждали давно, Аня сразу поняла, едва взглянула Толику в лицо.

И снова поднялась суета и возня.

— Свечи где?

— Свидетели, вы чего стоите!

— Батюшку позовите!

— Да не сюда!

— Пропустите вперед!

Вокруг Насти столпились женщины, она скинула шубу, шагнула к бледному от волнения Толику. У Ани слегка отвисла челюсть. На невесте было черное, глухое платье с белым отложным кружевным воротником.

— Шляпу давайте! — шикнула она.

Тут же из картонки было извлечено нечто: черная тулья, с гигантскими черными же полями, подбитая снизу белым гофре и короткой сетчатой вуалькой.

Шляпу водрузили со всеми предосторожностями, прикололи к прическе, разошлись в стороны, шушукаясь.

Из алтаря вышел молодой священник. Взглянул на молодых. Замер, буквально на секунду стушевался, но все же пришел в себя.

Аня вздохнула и перекрестилась.

Венчал он не торопясь, обстоятельно. Попутно объясняя молодым и гостям суть таинства.

Действо снимали сразу на несколько камер. Но Аня запомнила только, как качалась над головами черными крыльями гигантская шляпа… И как неудобно было свидетельнице держать над головой невесты венец.

В арендованной столовке оказалось ужасно холодно. Как будто вовсе не работало отопление. Женщины, одетые по случаю свадьбы в легкие платья, мерзли, кутались в платки и шали, а кто-то, не стесняясь, набросил на плечи пальто и шубы. И не согреться, свадьба была безалкогольной. Поскольку «вы же знаете, нам нельзя» — всех и каждого предупреждала Настя. Никто особенно не напрягся. Мужчины в основном за рулем, те, кто не за рулем, тяпнули бы с мороза, но ничего, терпели. Бабушки скучали. Им допинг точно не помешал бы.

Аня сидела за столом в окружении незнакомых людей и думала, как бы поскорее удрать. Рядом отчаянно мерзла Лена. Аж губы посинели — отметила про себя Аня. Она не наряжалась, была одета довольно тепло, но в таком холодильнике, без движения, да еще и без согревающего, ей тоже было зябко.

— Знала бы, коньяку с собой прихватила, — стуча зубами, пробормотала Лена.

— Думаю, тут многие подстраховались. — Аня кивнула головой на то и дело шмыгающих туда-сюда гостей. Бегали якобы курить, но у многих щеки загорелись и глаза заблестели.

— Я скоро примерзну к стулу. — Аня поерзала на месте и с мольбой взглянула на сидящего напротив Федора. Он сосредоточенно подъедал с тарелки пресловутый салат оливье. Ольга со скучающим лицом сидела, подперев рукой щеку.

— Феденька, может, домой, а? — робко спросила Аня, дождавшись очищения тарелки. Ольга встрепенулась. Лена взглянула с надеждой.

Федор глубокомысленно кивнул.

— Пожалуй…

Все повернули головы и посмотрели на черную шляпу, сиротливо брошенную на спинку стула, где должна была сидеть невеста. Сама Настя, потряхивая завитыми локонами, весело болтала о чем-то с какими-то людьми. Ане так и не удалось выяснить, кто они и кем приходятся. Условности соблюдены. Все, что могла, она сделала, на остальное сил не осталось — уж простите, новобрачные!

Тяжело выбрались из-за стола. Гурьбой подошли к невесте, натянуто улыбаясь, поздравили и извинились, но «труба зовет» и «пора, брат, пора!». Простились с новоиспеченным мужем, его мамой, Настиными родственниками. Напоследок так разошлись, что чуть ли не кланялись всем в пояс. Кровь по жилам, разогрелись в предчувствии тепла от автомобильной печки.

Ушли.

По дороге, несмотря на угрюмое молчание Федора, Аня все-таки проговорилась:

— Ребята, мне одной так кажется, или?..

Ольга повернулась к ней и взглянула вопросительно.

— Ну, у меня ощущение дежавю, — призналась Аня.

Федор что-то буркнул в ответ. Ольга развела руками.

— Главное, чтоб Насте было хорошо, — философски заметила Лена.

— Ну да, конечно… — отозвалась Аня и больше уже не заговаривала с ними об этом.

* * *

Она приехала злая и замерзшая. Точнее, замерзшая и злая, обе составляющих ее состояния были преобладающими, если можно так выразиться.

Я помог ей раздеться. Сопела молча. Закрылась в ванной, плескалась там около часа. Потом я отпоил ее чаем с коньяком.

Подобрела. Расслабилась. Разговорилась.

Я слушал ее нехитрый рассказ, хмыкал время от времени, угукал, проявлял интерес и сочувствие. На ее главный вопрос: «Зачем?» — пустился в пространные рассуждения о тайнах человеческой психики, о сложной женской душе… Аня поморщилась:

— Я тебя спрашиваю, зачем ей надо было разводиться с Егором, выходить замуж за Леву, разводиться с Левой, чтоб в конце концов выйти замуж за второго Егора?! Зачем? Я сегодня ребятам сказала, что у меня дежавю. Это правда.

— Это же просто. — Я вздохнул и объяснил: — Настя никогда не ужилась бы с сильным мужчиной. Она не может делить себя с кем-то. Она сама — важнее всего. Егор был мальчишкой, смотревшим ей в рот. Скоро она устала от него и прогнала. Но те, кто появился на месте Егора, почему-то не подчинялись, не заискивали, не выполняли все по первому требованию. Лева — человек серьезный и самодостаточный. Он любил ее, действительно любил. Но не мог заменить Егора.

— Так почему бы не вернуть Егора? — удивилась Аня.

— Поезд ушел. Причем буквально. Егор, как ты знаешь, уехал. Достать его из Красноярска было бы затруднительно. У него там своя жизнь, другая женщина… И не забывай, Настя увлекающийся человек. Увидела Толика и влюбилась. Но дело не в конкретном Толике, а в типе мужчины. Толик — абсолютная копия Егора.

Аня тяжело вздохнула:

— Как думаешь, надолго это у них? В смысле, у нее?

— Трудно сказать, зная ее характер и… в то же время ей скоро рожать.

— Венчались же! — покачала головой Аня.

— Будем надеяться, — это все, что я мог ответить на тот момент.

* * *

Этот третий Настин брак словно вернул все на круги своя. Толик был копией Егора, в том смысле что тоже существовал при маме, особенно нигде и никогда не работал, если не считать маминого магазина, где он время от времени скучал за прилавком. Да, и еще он таксовал на купленной мамой машине, когда нужны были карманные деньги.

От Егора его отличало одно: Толя был страстным игроком. И эта страсть никуда не делась после свадьбы.

Не зря в народе говорят: «Первая жена от Бога, вторая — от людей, третья — от черта». То же самое можно сказать и о мужьях.

А еще говорят: «Хрен на хрен менять — только время терять».

Приданое

Раз уж мы говорим о свадебных традициях, то нельзя не вспомнить о приданом. Приданое приданому — рознь, за кем-то хладокомбинат дают, за кем-то ящик тушенки китайской просроченной…

А если серьезно, приданое невесте готовили с рождения. Существовал обязательный список вещей, таких как: постель, перина, подушки, белье, рубашки, платки, покрывала, одеяла, шубы (салопы), платье и прочее. Практически все из вышеперечисленного невеста ткала и шила сама, с помощью матери, сестер, родственниц. Со временем большую часть приданого стали покупать, особенно в городах. Опять же все зависело от благосостояния невестиной семьи. Крестьяне и рабочий люд обходились чем попроще. Купцы кичились богатством. Аристократы из неразорившихся предпочитали заграничные товары. Пусть носки дырявые, но шелковые, рубаха ветхая, но голландского полотна.

Приданое ухитрялись собирать даже в самые тяжелые годы, самим есть нечего, а перышки в подушку невесте всей семьей набивали.

После Второй мировой, уж казалось бы, ну какие свадьбы, какое приданое! Города в руинах, от деревень одни трубы печные оставались. Люди в погребах жили. Изба сгорела или разбомбили, а погреб цел. Вот в него все оставшиеся в живых и переселялись, пока новое жилище строили.

Но свадьбы гуляли! Из последних сил, можно сказать. Мама жены рассказывала, как замуж отдавали, то в приданое полагались шкаф и кровать никелированная со всей постелью. Покрывало с подзором — кружевным краем. Подушки — горкой, а на них набрасывалась тюлевая накидка. Занавески, все, какие были в сундуке, — вешали на окна, чтоб люди видели приданое. Любой мог зайти и посмотреть, не возбранялось.

Сейчас не найти таких кроватей с высокими грядушками и металлическими блестящими шариками, которые можно было скручивать и играть ими. А я еще успел увидеть их у деревенских бабушек. Стояли, покрытые голубыми тканевыми покрывалами, гордо вздыбив пышные подушки. Над кроватью на стене снимок за стеклом в рамке: жених и невеста, голова к голове. И коврик с лебедями, оленем или влюбленной парочкой в лодке — тоже примета того времени, обязательный показатель благополучия в послевоенном доме.

Помните, у Чехова в его «Свадьбе» мамаша в ответ на замечание одного из гостей о том, что жених, дескать, из-за любви женится, все знают — приданое пустяшное, хвалилась гостям: «Не пустяшное! Мы тыщу рублей даем! А помимо денег еще три салопа даем, всю посуду, постель, перину! И какую перину — пушинка к пушинке, ни одного перышка!»

Моя жена смеялась:

— Я бесприданница, как же ты меня взял?!

— Как! — не растерялся я. — За тобой холодильник давали! И диван! Постельное белье опять же! Чем не шкаф с кроватью!

— Да-да-да, — хихикала она, — и два салопа: дубленый тулуп, а другой — китайский на синтепоне.

— Условности соблюдены, — напустив на себя важность, ответил я.

Кстати, или некстати, о свадебных подарках. Сейчас принято дарить деньгами. Определенного тарифа нет, все зависит от уровня доходов гостей и родни жениха и невесты. Помню, кто-то говорил, что обычным гостям на двоих надо сто баксов положить в конвертик, меньше неприлично.

А еще мне недавно один знакомый, гражданин Израиля, сообщил, как у них там некий раввин призвал свою паству не сорить деньгами и не устраивать пышных свадеб. Он рекомендовал в качестве подарка сумму в 300 шекелей, не больше. Чтоб молодые могли покрыть расходы, связанные со свадьбой. Такая вот разумная экономия и планирование бюджета.

* * *

Я уже писал, как на первую Настину свадьбу мы подарили ей фортепиано. На вторую — устроили грандиозную фотосессию. На третью — жена и Лена положили в конверт денежку.

Конечно, Настя устраивала свои свадьбы не ради того, чтоб получить с гостей деньги. Нет. Она их устраивала из-за любви к свадьбам вообще. Не было тут никакой корысти. Только желание праздника, яркого, запоминающегося, чувственного. Настя человек страстный, увлекающийся, открытый. Ей хотелось поделиться своей радостью, собрать всех друзей, непременно, чтоб все они перезнакомились и полюбили друг друга. Прекрасное и искреннее желание. И не ее вина, что все мы такие буки и не разделяем ее свадебных восторгов.

* * *

Вскоре после свадьбы Настя родила своего второго ребенка — девочку. Мы опять-таки долго не виделись. Встретились случайно. Я ехал домой, она стояла на остановке. Узнала, махнула рукой.

— Ой, как хорошо, что я тебя встретила, — радостно проворковала она, садясь ко мне в машину. — Подбросишь?

— Не вопрос, тебе куда?

Она назвала адрес. Мне было почти по пути.