Я смотрю, как сияет Симона, разговаривая с Дэнни. Мне бы очень хотелось, чтобы сейчас Джейк был рядом со мной. Но это не так.

Толпа аплодирует, энтузиазм парней просто заразителен, когда я слушаю, как они быстро обмениваются словами. Но моё сердце медленно умирает в груди, потому что хоть я и сказала Стюарту, что останусь и поговорю с Джейком, я знаю, что не могу. Если я сделаю это, то ему удастся меня уговорить, а я точно знаю, что не готова к этому.

Последняя часть концерта уже скоро должна начаться и крики становятся всё громче и громче. Пол практически вибрирует у меня под ногами, когда фанаты зовут "УШ" обратно на сцену. Место становится безумным и напряженным. Вы в буквальном смысле можете почувствовать энергию толпы, словно прикосновение к коже.

Дэнни и Смита вызывают обратно, и они исчезают на сцене, чтобы занять свои места. Затем луч света падает на Джейка. Он сидит на стуле, человек устанавливает синтезатор, лицом в левую кулису, прямо в мою сторону. Толпа сходит с ума: кричит и аплодирует.

Джейк никогда не играл на синтезаторе на сцене. Он умеет играть, но он больше по части гитары. Из нас двоих – на пианино лучше играю я.

Вдруг по мне проходят нервные импульсы, распространяющиеся от кончиков моих ног до головы. Говоря в микрофон, Джейк обращается к фанатам:

– Этот тур был удивительным для нас во многих смыслах. Также он был одним из трудных, но вы, ребята, наши фанаты, помогли сделать из него настоящую память для Джонни. Поэтому мы благодарим всех вас.

Толпа снова возобновляет крики и хлопки.

– Ещё одной удивительной вещью тура, – Джейк говорит под крики, – стало то, что он вернул мне то, что я отпустил много лет назад по ошибке, что–то очень важное.

Он смотрит на меня в приглушённой темноте. Моё тело начинает дрожать под тяжестью его взгляда. Его глаза прерывают контакт, когда он снова начинает говорить:

– Один раз она меня спросила, если бы мне пришлось выбрать одну песню всех в мире написанных, которая лучше всего описала бы меня, какая бы она была. Я говорю о песне, которую собираюсь спеть.

По коже пробегает дрожь, когда я вспоминаю наш разговор той ночью в постели... 

… 

– Если тебе, Джейк Уэзерс, пришлось бы выбрать одну песню, название которой лучше всего описало бы тебя, какая она бы была?

– "Боль."

– Почему?

– Некоторые говорят, что Резнор написал лирическую предсмертную записку, другие, что он написал о причине, которая заставляет жить. Но я думаю, что обе версии верны... смотря с какой стороны посмотреть.

– И с какой стороны смотришь ты?

– Теперь... причина, что заставляет жить.

– Версия Резнора или Джонни Кэша?

– Джонни Кэша... У меня есть с ним что–то общее.

– Например?

– Наркотики... женщины... время с девушкой моей мечты... ты – моя Джун, Тру. 

Я слышу его глубокий вдох, раздающийся эхом по стадиону, прежде чем он говорит:

– Так что сегодня, я пою эту песню ей, моей Джун.

Это ничего не будет значить для всех, но для меня – всё.

Джейк смотрит на меня, его пальцы касаются клавиш. Он выглядит потерянным, испуганным и отчаявшимся. Я не могу двигаться. Я приросла к месту. Он закрывает глаза, скрывая боль, затем нажимает на клавиши и начинает играть "Боль". Наклоняясь к микрофону, он начинает петь. Я чувствую такую боль в груди, словно от ножа и не могу дышать.

Голос Джейка, глубокий и сильный, эхом разносится по всему стадиону. И в этот момент я знаю, что он делает. Он не играет версию Кэша, он играет Резнора. Он говорит мне о том, что потерял смысл жизни. Меня.

Я вижу это в его глазах, когда он снова их открывает, глядя прямо на меня, его пение невероятно прекрасное. И я не могу удержать слёзы, катящиеся вниз по щекам. Моё сердце разрывается, когда мы смотрим друг на друга. Он изливает мне душу, и сейчас есть только он и я в переполненном стадионе, во всем мире, во всей Вселенной.

Не могу поверить, что он так обнажает себя миру. Разоблачая нас.

Это не Джейк. Он рассказывает о личном. А я не хочу этого. Это именно то, чего я не хочу. Это слишком тяжело и я начинаю двигаться прежде, чем осознаю это. Поворачиваясь, я протискиваюсь мимо Стюарта и Симоны и бегу из–за кулис. Я не имею понятия, куда собираюсь. Мне просто нужно убежать. От его боли, от моей. Просто подальше от этой агонии, что он причиняет мне.

Я слышу, как кто–то зовёт меня по имени, но не могу остановиться. Я бегу мимо людей, Бог знает, как мне это удаётся на таких каблуках, зрение становится размытым из–за слёз.

Следующее, что я осознаю – это Джейк хватающий меня сзади и притягивающий лицом к себе.

– Мне жаль, мне жаль, – говорит он, задыхаясь. В его глазах стоят слёзы. Мои капают с подбородка на моё красивое платье. Люди кругом наблюдают за нами.

– Ты не должен был этого делать, – я выбираюсь из его объятий и иду по коридору у всех на виду. Джейк следует за мной. Я вытираю слёзы рукой. – Ты не должен был петь эту песню.

– А что мне ещё оставалось? Ты не хотела говорить со мной. Ты не слушала. Ты просто отрезала меня, – его лицо искривляется, – Я знал, что единственный способ заставить тебя, наконец–то, меня выслушать – это музыка. Об этой песне мы говорили той ночью... – он подходит ближе ко мне, поглаживая меня по щеке.

Я практически ломаюсь от ощущения его кожи на моей, после такого долгого времени без него, обделенной им.

– Ты – моя жизнь, Тру. Моё всё. И всегда будешь. Я хочу, чтобы ты это знала, и мне нужно, чтобы ты поверила мне, когда я говорю, что у меня не было секса с той девушкой.

Я глотаю солёные слёзы.

– Я знаю, Джейк. Она позвонила Стюарту и сказала, что готова опровергнуть историю. Она признала, что всё это ложь.

– Правда? – его слова выходят с выдохом. Я вижу миллион эмоций у него на лице, но в основном облегчение. Полное облегчение, – Значит, ты знаешь, что это правда.

Мне сложно глотать из–за его слов, но я знаю, что должна сказать.

– Джейк, я верила, что ты говорил правду всё это время. Не сначала... когда увидела тебя с ней, это было ужасно, – я вздрагиваю от воспоминаний, – Но сейчас я верю. Я верила тебе до того, как она призналась. Слышать её признание, конечно, облегчение, но это ничего не меняет. Мы всё ещё не можем быть вместе.

Снова миллион эмоций мелькает на его лице.

– Почему нет? – спрашивает он.

– Потому что я не создана для жизни с тобой. Я не настолько сильна, чтобы справиться с вещами, которые придут с этим, с тобой. В глубине души я знала, но то, что на прошлой неделе произошло, мгновенное внимание прессы, детали нашей личной жизни, ставшие достоянием всего мира, ещё раз доказали мне это. Я думала, что смогу жить с этим, с публичной жизнью, если это будет означать, что в ней будешь ты, но... я не могу.

Я не смотрю ему в глаза, опуская взгляд. Не смогу вынести боль на его лице. Слёзы начинают литься новым потоком.

– Я всё брошу, – его голос резко становится серьёзным.

Таким я слышала его только раз, когда он хотел убрать пиар для тура и приехать ко мне в Лондон.

– Я всё оставлю: группу, Лейбл – всё, – добавляет он решительно.

Мои глаза снова смотрят в его.

– Нет, Джейк, ты не можешь этого сделать.

– Могу и сделаю, – говорит он так же. – Я брошу всё без раздумий, если это означает быть с тобой. Мы можем уехать подальше от всех, как и говорили. Помнишь, по телефону? Когда мы говорили о строительстве дома на острове. Это не должно быть несбывшейся мечтой, мы и в правду можем сделать это. Мы построим дом, где ты только захочешь, подальше ото всех.

– Джейк... – я качаю головой, – Это не сработает, потому что ты не такой. Ты ради этого живёшь: музыка, выступления. Это то, кто ты есть, и если ты всё это бросишь ради меня, то со временем пожалеешь.

– Не пожалею.

– Нет, пожалеешь. И даже если каким–то чудом нет, это всё равно ничего не изменит... потому что они не готовы тебя отпустить, – я указываю в сторону ревущей толпы на стадионе, которая кричит его имя, – Мир, твои фанаты, они любят тебя. И они не готовы отпустить тебя, Джейк Уэзерс, не сейчас... может, даже никогда.

Он хмурится.

– А я не готов отпустить тебя и никогда не буду.

На мгновение закрывая глаза, я говорю:

– Тебе меня будет недостаточно, Джейк, поэтому ты вернулся снова к наркотикам после истории с твоим отцом, появившейся в прессе. Я не знаю, чего тебе будет хватать, но точно не меня. Меня будет недостаточно, чтобы удержать тебя, как ты и сказал однажды.

– Ты действительно веришь в это? Господи, Тру! – его голос такой мощный, что я снова вынуждена смотреть ему в глаза. Его глаза такие же яростно решительные, как и голос.

– Я был слабым гребаным придурком! Это касалось меня и его – моего демона, которого я не изгнал, но никак не тебя или нас. И я обещаю тебе, что никогда больше к этому не вернусь. Потерять тебя из–за того, что я сделал, из–за наркотиков – одна из худших вещей, которая случалась со мной. Если и было время, когда я собирался их принять, так это последняя неделя, когда ты ушла. Но я остановился, Тру. Я не трогал их с той ночи и никогда не буду. Когда я чуть не утонул тогда в ЛА, мне казалось, этого достаточно, чтобы остановиться, но вышло, что это не так... потому что я не знал значение слова "умереть", пока ты не ушла. Последняя неделя без тебя... – он резко вздыхает, крепко зажмуривая глаза, – Я ничто без тебя, Тру. Ничто.

Его слова на подсознательном уровне доходят до меня, прикасаются ко мне, потому что я знаю, что он чувствует. Я чувствую потерянность, произвол судьбы... смерть внутри него.

Но как мы можем быть вместе со всеми этими проблемами, ставшими между нами? Я знаю, что не могу справиться с жизнью, которую он ведёт.

Я качаю головой.

– Я просто не знаю, Джейк.

– Я знаю, – он обнимает меня, удерживая моё лицо своей ладонью, запутываясь руками в моих волосах.

Мои эмоции возрастают до невероятных размеров, так что я сжимаю зубы, не давая слезам течь.

– Когда нам хорошо, с нами всё в порядке, Джейк. Но когда нам плохо, всё становится просто дерьмово. С того момента, как мы вернулись в жизнь друг друга, всё, на что мы способны, это причинять боль и слишком долго думать об этом, – я выдыхаю, – Я когда–то думала, что нам предназначено быть вместе, но сейчас... я не уверена. Может, мы просто хотели быть вместе, когда были детьми, поэтому мы так отчаянно хотим перенести это на сейчас. Может, наше время уже давно прошло?

– Нет, – он яростно качает головой. – Мы должны быть вместе.

Он кладёт вторую руку на моё лицо, заставляя посмотреть на него.

– Я никогда не был достоин тебя, я знаю это. Но без тебя я плохой, и если желание вечно обладать тобой делает меня эгоистом, то это только потому, что я не могу прожить жизнь, в которой не будет тебя.

Он смотрит глубоко в мои глаза, тяжело дыша. Я чувствую, как дрожит его рука на моей кожи.

– Выходи за меня замуж, – говорит он, не задумываясь.

Каждая унция воздуха со свистом вылетает из меня, тысяча мыслей разбегается в моей голове. Убирая руку с моего лица, Джейк тянется к карману своих джинсов и достаёт кольцо.

Кольцо.

Я смотрю на него, широко распахивая глаза.

– Я купил его перед тем, как мы уехали из Парижа.

Это розовый бриллиант, на который я смотрела в "Тиффани" тем вечером, когда он купил мне медальон.

– Н–не могу поверить, что ты купил его, – я хватаю ртом воздух.

Он держит кольцо между нами.

– Я знал, что попрошу тебя стать моей женой с той секунды, как ты вошла в номер и вернулась в мою жизнь. И когда я увидел тем вечером, как ты смотрела на это кольцо, я знал, что оно принадлежит твоему пальчику. Я ждал подходящего момента, чтобы сделать предложение. Я знаю, сейчас не очень романтично или идеально для предложения, – он смотрит на тусклую бетонную обстановку, – Но сейчас единственный момент, когда я могу потерять тебя навсегда. Поэтому спрошу снова… – он делает глубокий вдох, – Труди Беннет, я люблю тебя больше любых текстов песен, которые я когда–либо написал, или любых слов, которые я когда–либо говорил. Я всегда любил и всегда буду любить тебя. Ты выйдешь за меня замуж?