Идея использования для контакта с преступниками настоящего «клада» принадлежала Апухтину. В Москве на нее согласились практически с ходу. Ведь обман мог стоить жизни Марины Бояриновой. К счастью, это понимали все.

Козельков с драгоценной ношей на плече уже минут двадцать пять разгуливал по пустынной плохо освещенной набережной. От речного вокзала в сторону складских помещений и обратно. Апухтин обозревал ночной ландшафт со своего поста возле кафе «Ласточкино гнездо» метрах в пяти над уровнем набережной.

Внизу неслышно катила свои воды могучая река.

Внезапно из тьмы материализовался Глушков. Они с Козельковым с минуту о чем-то поговорили. Потом Козельков перекинул свой «адидас» на правое плечо, и оба скрылись в густой тьме возле причала.

Апухтин очутился возле реки, уже когда лодка отплыла от берега. Он слышал поскрипывание весел и приглушенные всплески воды.

Над рекой царила беспробудная тишина.

Стоявшая наготове возле причала моторка отозвалась бы в ночи пулеметной очередью.

Он, типичный житель современного города, напрочь забыл о таком древнем и надежном способе передвижения, как обыкновенная весельная лодка. Ситуация требовала немедленного решения.

Апухтин сунул рубашку и брюки подоспевшему Кахидзе, распорядился не принимать каких-либо мер до его условного сигнала. На этот раз им должен был стать затасканный в детективных сюжетах крик совы. Что поделать — ракетница осталась в кармане брюк.

Вода напоминала парное молоко. Течение подхватило Апухтина и понесло в ту же самую сторону, куда плыла лодка.

В детстве он без отдыха переплывал Дон туда и обратно. Тогда он казался ему шире и полноводней. И звезды, отражавшиеся в глади воды, мерцали ярче и дружелюбнее.

Но это было еще до того, как его старшую сестру выловили из реки с проломленным черепом.

И хотя насильники и убийцы понесли заслуженную кару, Апухтин уже в ту пору поклялся мстить всем злодеям мира, вступив с ними в самый решительный бой.

До сих пор ему почти всегда сопутствовал успех.

Однако Апухтин не собирался тешить себя верой в собственную непогрешимость.

Лодка пристала к берегу. Апухтин помнил, что в этом месте был довольно большой, площадью около шести квадратных километров, остров, весь в зарослях вербняка и тополей. В половодье он часто становился речным дном, поэтому капитальных построек здесь быть не должно.

Глушков с Козельковым углубились в заросли. Глушков несколько раз пытался взять у Козелькова сумку, но тот держал ее очень крепко.

Апухтину давненько не приходилось ходить босиком. Тем более в темноте. Те двое были куда более в выгодном положении: обуты, защищены одеждой от хлестких ударов веток и камышин. И вообще может случиться так, что он, безоружный, очутится лицом к лицу с четырьмя преступниками.

Все может быть…

Но тревогу бить рано.

Если верить Козелькову, они с Мариной Бояриновой «прониклись взаимной симпатией друг к другу».

Подростки очень чуткий народ, чурающийся душевной нечистоплотности. Но они в этом возрасте фантастически наивны и оторваны от реальности.

Марина Бояринова наверняка сотворила в своей неискушенно доверчивой душе идеальный образ своего Козлика.

Апухтин вдруг подумал о том, что в пятнадцать крушение идеала воспринимается как вселенская трагедия. А потому он должен сделать все возможное, чтобы Марина Бояринова избежала той трагичной участи — она и так перенесла немало для своих пятнадцати.

Глушков с Козельковым растворились на фоне какого-то большого предмета. Потом их шаги застучали по железу. Приглядевшись, Апухтин понял, что это допотопный колесный буксир, волею судеб, а точнее — вешних вод, навечно бросивший свой якорь среди земной тверди.

В брюхе буксира мигал огонек.

На таких заросших вербняком и камышом островах по ночам любят охотиться совы.

Теперь кое-какое преимущество было на стороне у Апухтина. Старый проржавевший чуть ли не насквозь металл лестницы хранил глухое молчание под пятками его босых ног. Зато рассохшиеся доски палубы могли заголосить во всю мочь.

Этот отрезок пути Апухтин проделал по-пластунски.

Он лежал на какой-то перекладине на уровне иллюминатора и видел общество в кают-компании, освещенной тусклым мерцанием свечного огарка.

Там были Воейкова и Баранский тоже. Апухтин узнал их с ходу. Хотя Баранский что-то сделал со своим профилем и вытравил волосы до благородной седины. Воейкова теперь была жгучей брюнеткой с гладко зачесанными на прямой пробор волосами.

Такой явный маскарад мог усыпить бдительность какого-нибудь простачка, но не работника уголовно-следственного отдела с десятилетним стажем.

Марины Бояриновой в кают-компании не было.

Сумка с кладом висела на плече у Козелькова, по обе стороны которого стояли Воейкова с Баранским. Глушков спрятался в тень.

Козельков быстро снял с плеча сумку, расстегнул «молнию» и выхватил из нее ржавый штырь. В ту же секунду Баранский повис у него на плечах. Воейкова дернула сумку к себе.

Апухтин перехватил штырь буквально на лету, не дав ему коснуться пола. Воейкова с сумкой уже была в дверях.

Штырь опустился на затылок Баранского секундой раньше, чем его нож успел вонзиться в шею Козелькова. Баранский издал рык и кинулся с кулаками на Апухтина. Глушков с проворностью кошки выскочил из тени и подобрал с пола нож.

Апухтину удалось отбить первую атаку Баранского. Разумеется, он вполне мог раскроить ему череп этим тяжелым штырем, потом обезоружить Глушкова и кинуться в погоню за Воейковой, которой наверняка известно, где Марина Бояринова. Баранский, возможно, заслуживает самой суровой кары, но не он, Апухтин, должен вершить ее.

Нож матово поблескивал в руке Глушкова. Рядом с ним оказался Козельков.

Еще одна атака Баранского отбита. Апухтин приготовился отбить следующую.

Он видел краем глаза маневры Глушкова, но на этот раз опоздал — на дороге оказался Баранский. Железный штырь опустился на предплечье Глушкова уже после того, как злодеяние свершилось.

Баранский бросился к двери, но дорогу ему преградил лейтенант Кахидзе.

— Держите Воейкову! Она ушла с «кладом»! — крикнул ему Апухтин. — И вызовите «скорую». Прочесать каждый куст! Марина Бояринова должна быть здесь…


Я жаждала самой искренней откровенности.

С родителями ничего не получилось — они смотрели на меня полными слез глазами. Мне же нужна была не жалость, а понимание. К Малинке я уже не испытывала доверия.

Дело было не только в том, что она бросила на произвол судьбы подаренные мной рисунки — Малинка была моим детством, а я вдруг за одно лето стала взрослой. Я жаждала поговорить с кем-то мудрым и всепоймущим обо всем том, что произошло со мной минувшим летом. Я попробовала было вести дневник, но из этого ничего не вышло — вопросы, которые я задавала сама себе, так и остались без ответа.

Мне нужен был живой друг. И он нашел меня сам. В ту самую минуту, когда мое отчаяние достигло наивысшего предела.

Я только что вернулась из школы и, чтоб не чувствовать себя совсем одинокой, включила радио.

Этот пластмассовый ящик пел только о любви. Мне же хотелось еще и дружбы.

Каролина первая откликнулась на наш звонок-кукушку. Она бросилась с радостным лаем к двери и стала царапать ее передними лапами.

После всех этих событий мама категорически запретила мне открывать входную дверь в их с папулей отсутствие.

В тот момент у меня было очень сильное предчувствие, что наша обитая темно-вишневым дерматином дверь служит препятствием между мной и человеком, в котором я очень нуждаюсь. Я поспешила это препятствие устранить.

Капитану Апухтину очень шла милицейская форма, но она же и сдерживала мою откровенность. Думаю, он почувствовал это еще тогда, когда я давала свои показания в милиции.

На этот раз он был в джинсах и ветровке. И с сумкой на плече.

Каролина радовалась всем входящим в дверь. Но больше всего маме, у которой в сумке обязательно была припасена для нее конфета.

Апухтин достал из кармана своей куртки конфетку и, улыбнувшись, протянул ее мне, а не Каролине.

Я рассмеялась, хотя, наверное, мне следовало обидеться.

Потом он достал из своей сумки книгу Дарелла «Моя семья и другие звери» и, присев на корточки, протянул ее Каролине.

Скоро мы уже сидели втроем за столом в кухне и пили чай с абрикосовым вареньем.

Первый вопрос все-таки задал Апухтин.

— Как ты думаешь, почему Козлик не захотел подчиниться приказу «инвалида» перевезти воронцовский клад из Москвы в Ростов? — спросил он, глядя на меня уж очень серьезно.

— Почему вы не спросите об этом у него?

— Спрашивал. И знаешь, что он мне ответил?

— Даже отдаленно не могу себе представить. Он непредсказуем, этот… Козлик.

— Он сказал, ты не позволила ему это сделать.

— Я понятия не имела…

— Да, он так и сказал: «хоть она и понятия об этом «кладе» не имела». Ясно выразился, а?

Я почувствовала, что краснею, и поспешила уткнуться носом в свою чашку.

— Но мне не совсем ясно, почему Козлик якшался с такими бандюгами, как этот «инвалид» и «супруга», — сказала я, оправившись от смущения. — Уж не говоря про этого гада Глушкова.

Апухтин погрозил пальцем Каролине, которая поднялась на задние лапки и теперь старалась дотянуться носом до вазочки с печеньем. Она спрыгнула с табуретки на пол и, повалившись на спину, застыла в покорной позе провинившегося.

— Вот и ответ на твой вопрос. Как-то Козлик пытался спихнуть на барахолке джинсы. Как говорится, с наваром. «Инвалид» схватил его за локоть, «супруга» стала грозить милицией. При этом они наверняка разглагольствовали на предмет того, что эти проклятые спекулянты так сдавили горло трудовому народу, что не вздохнешь. Ну, Козлик и задрал кверху лапки. Так сказать, готов сделать для вас все и даже больше, только в милицию не капайте. Нужно убежище — Глушков предоставит свою квартиру, «клад» переправить — и это можно. Все бы прошло как по маслу, если бы не одна наша общая знакомая, которая вдруг вмешалась в игру и перепутала все карты. Правда, Каролина?

Обрадованная вниманием, Каролина вскочила на табуретку.

— Эта ваша общая знакомая была лишь послушным роботом, приведенным в движение смышленым изобретателем.

— Случается, роботы поднимают восстание против тех, кто их сконструировал.

— И тогда этих роботов разбирают на части и переплавляют на металлолом. Что случилось бы и со мной, если б не подоспели вы.

— Я думаю, Козлик в конце концов обратился бы в милицию. К тому времени он уже окончательно созрел для того, чтобы подставить вместо твоей шеи свою. Потому и потащил вас с бабушкой в Москву.

— Он многому научил меня. Когда я лежала с кляпом во рту в том шалаше на острове, где вы меня нашли, я думала почему-то о том, что люди делятся на злых, добрых и тех, в ком намешано и то, и другое.

Апухтин молча похлопал меня по плечу.

— Те, в ком добро со злом пополам, могут стать как преступниками, так и праведниками. Это зависит… Словом, это от многого зависит. Но прежде всего от того, в каком окружении они окажутся.

Апухтин, похоже, слушал меня с большим интересом.

— Мне было невероятно страшно и так хотелось к маме. Хотя мне все время казалось, что все это неправда и не со мной. Глушков, мне кажется, тоже из тех, кого можно переделать.

— Глушков трус и безвольный человек. И еще он страшный эгоист. Такие часто становятся преступниками, а точнее, выразителями преступной воли. К тому же за его душу никто не боролся.

В моей голове вертелся еще один вопрос. Самый важный. Самый страшный.

Апухтин допил чай и отодвинул чашку. Я испугалась, что он сейчас уйдет, и мой вопрос останется без ответа.

— А Козлик… что с ним сделают, когда он выпишется из больницы? — неожиданно громким голосом спросила я.

Апухтин засунул руки в карманы своих джинсов и подмигнул Каролине. Та моментально спрыгнула с табуретки и завертелась возле его ног.

— Козлик заслуживает хорошей порки, а еще больше…

— Доверия, — угадала я. — Он такой чистый и… Вы, наверное, думаете, что он… что мы с ним… я уверена, мои родители так думают.

Я смешалась вконец и спрятала лицо в ладонях.

— Я так не думаю, Марина, — услыхала я голос Апухтина.

— Он даже ни разу не поцеловал меня так, как мужчина целует женщину, — шептала я. — А мне очень этого хотелось. Я… приходила к нему ночью. Мы лежали рядом, и он гладил меня по голове. Еще рассказывал всякие забавные истории. Может, я не нравлюсь ему как женщина?..

— Мне кажется, ты ему не просто нравишься.