Джоанна Линдсей - Узник моего желания

— Раздвинь ноги. — Она внутренне застонала, но не осмелилась перечить ему. — Шире, — добавил он.

Она выполнила и это. И все же ей стало трудно дышать, когда его пальцы дотронулись до ее лодыжки и держали ее до тех пор, пока вокруг нее не сомкнулись холодные железные оковы. Они не впивались ей в ногу, как это было в случае с ним, но своим весом сильно прижимали ногу к постели. Так же быстро он заковал и другую ногу, но, когда цепь, свисавшая со спинки в изголовье кровати, не дотянулась до ее запястий, он выругался. Цепь подгонялась под его рост, который был гораздо больше, чем ее.

— Кажется, придется сделать еще один допуск.

В его тоне явственно слышалось раздражение. В душе Ровены шевельнулась надежда, что он откажется от своей затеи использовать цепи. Но надежда была напрасной. Он просто вышел и вернулся с двумя полосками ткани, которые он одним концом привязал к ее запястьям, а другим — к наручникам. Око за око, и теперь ей придется слышать, как поскрипывает цепь при ее движениях, — так же, как и тогда, и чувствовать, как они своим весом растягивают ее суставы, — так же, как было с ним.

Она попробовала оковы на прочность, и ее охватило чувство ошеломляющей паники. Боже, неужели он тоже себя так чувствовал? Таким беспомощным, таким испуганным? Ну нет. Страха он не испытывал. В нем клокотала только ярость. Ей хотелось, чтобы у нее тоже появилось это более сильное чувство, которое помогло бы пройти через все, что ей предстояло, но в данный момент она меньше всего была в состоянии прийти в ярость. Значит, все будет не совсем похоже. Она не будет извиваться и сопротивляться его прикосновениям, не будет пытаться испепелить его своим взглядом или сталкивать его с кровати. Ей оставалось только надеяться, что эти различия в ее поведении ему будут безразличны и не озлобят его еще больше.

Когда ей в рот поместили кляп, она от удивления открыла глаза. Об этом она забыла. Он не хотел больше ее слушать, так же как и она его, правда, причины для этого были совсем не одинаковыми. Он, в отличие от нее, не чувствовал за собой никакой вины. Им руководило отмщение, а она только пыталась спасти жизнь своей матери. Ее полная беспомощность вызывала у него удовлетворение, которое светилось в его глазах. Ровене не хотелось видеть этого, так же как и того, что он сбросил свою одежду перед тем, как вставить ей кляп. Однако свидетельство его готовности принесло ей мало утешения. Ей придется страдать только из-за того, что ее изнасилует он, а не многие другие в его присутствии, а как он будет чувствовать себя, войдя в нее, она уже знала. Она сможет вынести это, ей придется это сделать.

— Интересно, ты здесь тоже девственница, как и там?

Обеими руками он дотронулся до ее груди, туда же был устремлен его взгляд. Ровена широко открытыми глазами смотрела на него. Других действий он не предпринимал, так как для него не было никакой необходимости ласкать ее и довести себя этим до готовности, как это приходилось делать ей с ним. Он уже был в состоянии готовности. А ей это было не обязательно. Кроме тепла его рук и мимолетного удивления оттого, что его прикосновения были нежными, она ничего не испытывала. Ровена была просто слишком сильно испугана, чтобы чувствовать что-нибудь еще.

Он долго играл ее грудью, легко дотрагиваясь, чуть сжимая и оттягивая мягкие соски. Но, когда он, нахмурившись, прекратил это занятие, она испытала очередной приступ страха, так как не знала, что он огорчился, не добившись ласками того, чтобы ее соски хоть чуть-чуть набухли. С хмурым выражением, которое все еще пугало ее, он положил свою руку между ее ног и изо всех сил ввел ей внутрь палец.

Почувствовав резкую боль, она застонала, а он еще больше нахмурился.

— Ну, что, девка, будешь отрицать, что не испытываешь такого же позора, какой заставила испытать меня? Будешь?

Еще одна угроза, но сейчас она находилась в полной растерянности и не могла попросить у него объяснений. Ровена не имела ни малейшего представления о том, что вызвало у него такое неудовольствие. Она не могла понять, о каком позоре, которого она не испытывала, он говорил. Она бы сделала все, чтобы он ни захотел, лишь бы с его лица исчезло это пугающее ее выражение. Но, будучи прикованной к кровати, она мало что могла сделать. Ее начал бить озноб, но не так сильно, как тогда, когда она думала, что умирает, но все же достаточно ощутимо, чтобы он заметил и прорычал:

— Закрой глаза, черт бы тебя побрал. Это хорошо, что ты боишься меня, но я не потерплю, если ты будешь реагировать на каждый мой хмурый взгляд. Я тебе причиню зла не больше, чем ты мне, и ты знаешь, как это должно выглядеть. Забудь обо всех своих страхах. Я приказываю тебе.

Он сошел с ума, если думает, что она сможет это сделать, даже принимая во внимание все его заверения. Во всяком случае, он действительно был сумасшедшим, так как, по его собственным словам, он хотел, чтобы она его боялась, но не сейчас. Боже милостивый, а какая разница — когда? Но он же приказал ей. О Боже! Как, каким образом она сможет выполнить его приказ?

Ровена закрыла глаза. Он был прав, говоря, что она реагирует на выражение неудовольствия, ясно написанное на его лице. Даже страх оттого, что она была не в состоянии предугадать его следующего шага, не мог сравниться с тем ощущением ужаса, который она испытывала при виде его нахмуренного лица. А потом он, как и обещал, стал делать с ней то же, что делала она с ним. Он стал ласкать ее, сначала грудь, а потом и все тело. Она отказалась от попыток понять, для чего он прикасался к ней, когда для его замысла это было совсем необязательно. Его руки действовали на нее успокаивающе, и она не возражала против его прикосновений, — лишь бы умиротворить его, и понемногу стала расслабляться. Ровена стала вдруг испытывать чувства, совсем не похожие на страх, — она чувствовала поверхность его ладоней, мозолистую, но все же приятную, его теплое дыхание, когда он близко наклонялся к ней, и появление мурашек, когда он прикасался к чувствительным зонам.

Она до того расслабилась, что, когда он прикоснулся губами к ее груди, Ровена встревожилась лишь на какое-то мгновение, не более. Ее обдало жаром, она почувствовала резкое покалывание в области напрягшихся сосков груди, и внизу живота появилось странное ощущение. Это напомнило ей о некоторых приятных моментах, которые она испытывала тогда, когда ласкала его. Чувствовал ли он нечто подобное тогда? И чувствует ли он это сейчас?

Его ласки стали чуть грубее, когда он почувствовал, что они, как он и хотел, вызвали ее ответную реакцию. Она и им не стала противиться. И действительно, неосознанно ее тело изогнулось дугой навстречу ему, как будто неожиданно она страстно возжелала того, что он собирался сделать. Но когда его рука скользнула к тому месту, где у нее расходились ноги, она вновь напряглась. Но в этот раз он не пытался ввести ей внутрь свои пальцы. Он просто продолжал осторожно ласкать ее, дотрагиваясь до чего-то, скрытого в этом месте, отчего у нее появилось чувство сладостной истомы. Ровена еще больше расслабилась, забыв, за что с ней так обращаются и кто делал это. Ощущения были очень острыми, они растекались по секретным уголкам ее тела.

Почувствовав, как толстый корень его мужской силы стал медленно, но легко скользить в теплую глубину ее тела, она широко открыла глаза и встретилась с его взглядом, в котором светилось животное торжество. Ровена внутренне съежилась. Он опирался на расставленные во всю длину руки, и единственное место, где он к ней прикасался, было там, где он вошел в нее. Она не могла оторвать взгляда от его глаз.

— Ну, теперь ты знаешь, что ты чувствуешь, когда не можешь контролировать предательское тело. — От удовольствия он почти мурлыкал. — Ты заставила меня захотеть этого, несмотря на мою ярость. Поэтому я заставил тебя захотеть этого, несмотря на твой страх. — Она неистово затрясла головой, но он только рассмеялся и еще глубже вошел в нее. — Давай, можешь говорить, что это не так, но доказательством этому служит та легкость, с которой я вошел в тебя, и та влага, которая меня сейчас окружает. Это то, что я хотел, девка, — силой заставить тебя захотеть этого, так же как ты заставила меня. И ты каждый раз будешь испытывать стыд оттого, что не сможешь противостоять мне, когда я буду брать тебя.

Видеть его восторг от мщения Ровене было не менее тяжело, чем наблюдать проявления его гнева. Она снова закрыла глаза, но это было ее ошибкой, так как она почувствовала, как он заполнял всю ее глубоко внутри. Это ощущение было для нее не ново, но раньше ее никогда к нему «не подготавливали».

А разница оказалась громадной. Каждое медленное погружение его фаллоса заставляло ее страстно желать следующего, еще более сильного, еще более глубокого… еще… еще… до тех пор, пока она, наконец, не вскрикнула из-за охватившего ее огромного удовольствия, унесшего ее в незнакомые смутные дали.

Ослабевшую и удовлетворенную, ее оставили в одиночестве, и, когда некоторое время спустя способность мыслить вновь вернулась к ней, она почувствовала тот самый стыд, которого он добивался от нее. Было немыслимо то, что она получила удовольствие от этого тяжелого испытания, удовольствие от человека, который ненавидел ее каждой своей клеточкой. Теперь она знала все, абсолютно все о том, что чувствовал он. И ненавидела его за то, что он и ее заставил это понять.

Этот первый день в покоях лорда для Ровены тянулся бесконечно, даже несмотря на то что де Шавилль оставил ее одну в тот самый момент, когда натешился ею, — так же, как всегда поступала с ним она. Конечно, она останется прикованной к кровати. Око за око, И если он будет придерживаться в точности того, что он испытал в ее руках, то сегодня он больше не будет ее насиловать. Правда, ее удивило то, что он не стал дожидаться полночи, чтобы ее доставили к нему, так как именно в это время Гилберт привел ее к нему в первый раз.

Тот первый раз… она была совершенно безграмотна в этих делах и испытала неожиданную и ужасную боль… Однако справедливости ради следует отметить, что каждый раз, когда он пытался сопротивляться ей, он тоже испытывал боль. Сегодня же для него все обошлось безболезненно. И она прежде не получала удовольствия от обладания им, в то время как он каждый раз испытывал, хоть и помимо своей воли, свое мужское удовольствие. К тому же, насилуя ее здесь, он все равно будет получать физическое удовольствие, а это было совсем несправедливо. То, что он мстит и получает удовольствие, вызывало у нее чувство глубокого возмущения.

Око за око. Если он будет справедливым до конца, то она может ожидать, что он продержит ее прикованной к кровати только в течение трех ночей, а затем наутро третьего дня освободит ее. Она также могла ожидать, что на вторую и на третью ночь он постарается посетить ее по три раза, если сможет совершить это без ее ласк. Если же ему это не удастся, то ей страшно даже было подумать, что он может тогда сделать.

Часы пролетали в полном безмолвии. Руки у нее занемели, но она поняла это только тогда, когда попыталась вытянуться. Сопровождаемая колющей болью, к ней стала возвращаться чувствительность. После этого она периодически осторожно шевелила руками, и можно было только догадываться, что бы с ними случилось, засни она надолго.

Однако спать ей совсем не хотелось. С приближением ночи в комнате стало темнеть, но она не закрывала глаз. Ей нужно было облегчиться, но она постаралась подавить в себе это желание. Вдруг она осознала, что может опозорить его в постели. О Боже, вспомнила она, с него же никогда не снимали цепей, чтобы дать возможность облегчиться, — в этом ему помогала Милдред. Но когда Ровена представила, как это выглядело, ее обдало жаром от одной возможности такого унижения. А ему пришлось пройти через это. Тогда Ровена об этом даже не задумывалась. Ну, а если бы она и знала об этом в то время, что она могла сделать, чтобы предотвратить это? Гилберт не хотел, чтобы о присутствии в замке пленника знал кто-нибудь еще, кроме Ровены и Милдред, поэтому она не могла прислать к нему слугу, в присутствии которого эта операция могла бы быть менее затруднительной. Ей показалось, что он обладал способностью читать ее мысли даже через толстые каменные стены, ибо в этот момент в сопровождении служанки, несшей поднос с едой, в комнате появился лорд Фалкхерст и подошел к спинке кровати. Заметив Ровену, женщина замерла. В ее округлившихся темных глазах светилось любопытство, смешанное с ужасом. Уоррик даже не прикрыл Ровену, когда уходил от нее, в то время как она всегда, перед тем как уйти, накидывала на него банную простыню, с которой его захватили.

— Поставь это, Инид, и принеси, что здесь еще нужно, — приказал он женщине.

Инид поспешно ушла. Ее хозяин не заметил ее ухода, так как он смотрел на Ровену, которая старалась не замечать этого до тех пор, пока он не провел пальцем вдоль ее ноги, — это был его способ привлечь внимание. И тогда она взглянула на него, и в ее взгляде отражалась вся ненависть, которую он старался вызвать по отношению к себе.