— О, что-то случилось? Мы, наконец, перестали бояться? — Он улыбнулся, но недобрая улыбка скорее являлась выражением злорадства, которое он все еще испытывал по поводу одержанной им победы. — Запомни, меня не расстраивает твоя ненависть ко мне. Мне это, скорее, даже нравится.

Она закрыла глаза, чтобы он не мог видеть в них ненависть, которая радовала его. С ее стороны это было как бы маленькое возмездие, но он не позволил ей и этого.

— Смотри на меня, — резко приказал он, а когда она сразу же подчинилась ему, он произнес: — Вот так-то лучше. В моем присутствии, женщина, ты будешь смотреть на меня до тех пор, пока я не разрешу тебе этого не делать. И не заставляй меня повторять это.

Еще одна угроза. Они следовали одна за другой, хотя он никогда не говорил ей, что произойдет в случае неповиновения. Она одарила его еще одним недобрым взглядом, чтобы показать свое отношение к тому, что он говорил. А почему бы и нет, если ему этот взгляд нравился?

Но он сменил тему разговора и объяснил ей цель своего визита.

— Мне кажется, придется сделать еще одно исключение, принимая во внимание твой пол. Ты приставила ко мне женщину, чтобы та обслуживала меня. И я, будь в этом уверена, без всякого сомнения, приставил бы к тебе мужчину, но мне на ум не приходит никто, кому бы я мог доверить обслуживать тебя, так как в таком виде ты можешь пробудить похоть в любом мужчине. Поэтому тебе будет прислуживать Инид, у нее есть опыт ухода за ранеными и больными. К тому же она не сможет никому ничего рассказать, так как лишилась языка в то время, когда у Фалкхерста был другой хозяин.

Выражение его лица снова стало жестоким, — таким, каким она его видела раньше, лицо человека, способного совершить любую жестокость. Так как она не сделала ничего такого, что бы могло послужить причиной такой перемены, она решила, что это произошло от воспоминания о том, что замком Фалкхерст владел кто-то другой.

Но это выражение вскоре сменилось деланной улыбкой.

— Однако я считаю, что не буду удовлетворен, если ты не пройдешь через все унижения, как и я. Поэтому я буду лично присутствовать, когда Инид будет обслуживать тебя, и ты не сможешь проигнорировать мое присутствие, я не разрешу тебе закрывать глаза или отворачиваться. Ты все время будешь смотреть на меня. Поняла?

От страха Ровена не могла даже кивнуть, но, если бы была в состоянии, то разразилась бы бранью. Теперь она узнала еще одну причину его страданий — отчаяние оттого, что нет возможности ответного действия.

Очень скоро появилась Инид и приступила к исполнению своих новых обязанностей. Помня об угрозе Уоррика, Ровена устремила свой взор на то место, где он стоял, прислонившись к стойке кровати, и стала думать об Инид. Несмотря на седые волосы, это была не очень старая женщина. Ей было около сорока лет. За исключением небольшой горбинки на носу, черты ее лица были правильными, кожа гладкая, без морщин. А еще у нее были очень проворные, умелые и к тому же нежные руки, за что Ровена будет ей вечно признательна.

Наконец, самое худшее осталось позади, но это вторжение в ее частную жизнь было для нее хуже, чем изнасилование. По крайней мере, при изнасиловании он тоже был обнаженным, но она понимала, что заслуживает этого. И все же Уоррик сделал так, что при ее позоре присутствовало двое свидетелей, тогда как в его случае свидетель был только один.

Она попыталась убедить себя в том, что он тоже страдал от подобной вещи и чувствовал то же, что и она, и именно поэтому он заставлял ее пройти через все это. В данном случае разницы между ними не было никакой. Как только у нее вытащили кляп, она отбросила все мысли, с помощью которых пыталась уйти от реальности, и высказала своему мучителю все, что о нем думала.

— Вы самый презренный, самый жестокий из всех живущих людей. Вы в тысячу раз хуже Гилберта!

Вместо ответа он обратился к служанке:

— Мне наплевать, что она там говорит. Заткни ей рот едой, Инид, чтобы она жевала, а не болтала.

— Ублю…

Она чуть не задохнулась, когда ей в рот затолкнули большую ложку с едой. И не успела она прожевать пищу, как ей затолкнули вторую ложку. Инид пунктуально выполняла приказания своего хозяина, а Ровена уже собиралась быть вечно признательной ей. И прежде чем Ровена успела произнести еще слово, ей заткнули рот новым кляпом.

После этого служанка была отпущена, а Уоррик, покинув свое место у спинки кровати, склонился над Ровеной. Его лицо снова было почти прекрасным.

— Глупая женщина, — мягко произнес он. — Ты ловко придумала — переключить свое внимание на другое. Но если бы ты подчинилась мне, ты бы заметила, что в этот момент я только присутствовал и ни на что не обращал внимания. А теперь ты заслуживаешь наказания за свою несговорчивость. Догадываешься, что тебя ждет?

Его рука дотронулась до ее поясницы, затем его пальцы, причинив ей сильную боль, проникли в сухое влагалище и замерли там. Однако, когда она не отреагировала, он не нахмурился, ибо помнил, как раньше она поддалась этим его действиям и убедила его, что она так же, как и он, не могла долго устоять.

Медленно, с необыкновенной уверенностью он свободной рукой стал развязывать завязки своей одежды, а другую руку он держал у нее между ног. И по его приказу она должна была на все это смотреть.

— Сопротивляйся, маленькая воровка, — тихо приказал он. — Сопротивляйся, как я, и ты поймешь, что телу наплевать на ненависть, злость и стыд. Тело — это простой сосуд с примитивными, но мощными инстинктами, основным из которых является старый как мир инстинкт воспроизведения потомства.

Его плоть под туникой напряглась, и по выступу черной материи она поняла, что плоть достигла максимальной величины. Осознание этого довело ее до состояния экстаза; он ощутил влагу на своих пальцах, она застонала, поняв, что означала эта влага. Об этом же свидетельствовал его победный смех.

Больше он нигде к ней не прикасался, а моментально оказался на ней и легко проник в ее тело. Это было всего лишь наказанием, а не частью его возмездия «око за око», ибо по его плану не предполагалось, что он будет принуждать ее к этому до следующего утра. Правда, для ее тела это не имело значения. Оно ликовало, хотя она сама изо всех сил боролась с этим, противилась этому, яростно протестовала против этого. Ровена испытывала удовольствие от его глубоких проникновений в ее плоть, сотрясавших ее, и этого нельзя было отрицать. И, Боже, помоги ей, Уоррик наблюдал, как она достигла оргазма, и она, затрепетав, вся запылала от удовольствия. Ее полная капитуляция перед его силой говорила о его умении. Но в этот раз она впервые тоже наблюдала за ним, и, когда он испытал такое же удовольствие, она увидела, как на какое-то мгновение жестокое выражение исчезло с его лица, и перед ней предстал действительно симпатичный мужчина, скрывавшийся до этого под маской ненависти.

Ровена закрыла глаза, чтобы не видеть этого, и ей было все равно, убьет ли он ее за это или нет. А он всего-навсего рухнул лбом на подушку, прижавшись к ее виску, и тяжело дышал ей в ухо. И поднялся он не так быстро, как раньше. Когда он поднялся, дыхание его пришло в норму, и на лице было прежнее выражение. Он быстро завязал шнурки и, оглядев ее с ног до головы, провел пальцами по ее мягкой поднятой руке и остановил взгляд на все еще пылавшем лице.

— Может быть, в следующий раз ты будешь выполнять мои приказания более точно. А может быть, и нет. — Его жестокие губы скривились в презрительной усмешке. — Ты не будешь отрицать, что я никогда не сдавался так легко, как ты. Интересно, что происходит с тобой, когда ты думаешь о том, сколько раз я приду к тебе ночью. А я не буду ждать ночи, так как не собираюсь жертвовать своим сном, как это делала ты. Ты напугана, маленькая воровка, или ты больше не считаешь мою месть такой отвратительной?

Если бы не кляп, она бы плюнула ему в лицо. Он понял это по ее глазам и засмеялся.

— Отлично. Мне бы не хотелось думать, что ты с нетерпением дожидаешься моего прихода. Твои визиты ко мне были отвратительными. И я думал только о том, как бы схватить тебя за твое мягкое горло и выдавить последнее дыхание из твоего маленького тела.

То, что он дотронулся руками до ее горла и сжал его, не вызвало у Ровены тревоги. Она знала, что он был слишком жесток и безжалостен, и поэтому никогда не пойдет на убийство, чтобы прекратить ее мучения. Заметив, что она его не боится, он снял руки с ее горла и сдавил ей грудь.

— Ты думаешь, что ты знаешь меня, не так ли? — съязвил он, явно недовольный ее поведением. — Подумай еще раз, женщина. Ты никогда не узнаешь меня настолько хорошо, чтобы понять, на что я способен, никогда не узнаешь, какие демоны ослепили меня и превратили в то, что я есть. Лучше молись о том, чтобы я был удовлетворен своей местью. А то, если мне все надоест, тебе очень может захотеться умереть.

Если он хотел просто напугать ее этими словами, то он был чертовски изобретателен.

Глава 18

Ровену начинало трясти, когда она думала о том, что Уоррик де Шавилль снова придет к ней. Поэтому она старалась не думать об этом. Но он пришел.

Он явился к ней на следующее утро, когда едва стало светать и она еще толком не проснулась. Но как только она, наконец, осознала, что он здесь, она сразу же поняла, что он уже своими ласками подготовил ее тело к тому, чтобы принять его. И он быстро справился с этим, так быстро, что она почувствовала разочарование скорее из-за того, что был нарушен ее сон, чем из-за того, что над ее телом было совершено насилие. Она была так измучена и опустошена, что после его ухода не смогла больше уснуть.

Вскоре пришла Инид, но Уоррика на этот раз с ней не было. Ровене теперь не хотелось обращать внимание на сочувственные взгляды этой женщины, однако она опять испытывала чувство благодарности к ней. До тех пор, пока Инид не начала массировать Ровену, она и не предполагала, что у нее так болят плечи. И, хотя Инид вполне могла этого не делать, она все же тщательно вымыла Ровену.

Но в полдень он снова пришел. И еще раз в сумерках. Единственным вознаграждением для Ровены было то, что ему пришлось немало потрудиться, чтобы ласками вызвать эту постыдную для нее влагу. То же самое произошло и на следующий день. А третий его визит, когда она в последний раз должна была перенести его вторжение в свое тело, оказался самым тяжелым.

Этого мужчину явно заботило не только то, как подготовить ее к тому, чтобы она приняла его; у него что-то еще было на уме, и Ровена совсем не удивилась бы, если его целью оказалось свести ее с ума. Даже когда он знал, что она уже готова принять его, он еще долго продолжал ласкать ее так, что ей это было трудно вынести. Он разжигал в ней страсть, доводя ее до такого состояния, что она — если бы кляп не мешал этому, стала бы умолять его овладеть ею. Но ей осталось принимать то, что давал ей он, в том числе и новое для нее понимание своего собственного тела, осознание того, что она была слабой и духом и плотью. Этот ублюдок сделал так, что она хотела его. И он это знал. В этом заключалась его окончательная победа.

Единственное, что поддерживало Ровену, — это уверенность, что все будет закончено на третье утро, когда его чувство мести будет удовлетворено. Однако она с ужасом думала о том, какое еще возмездие он приготовил для нее, ибо ни на минуту не сомневалась, что Уоррик не ограничится тем, что уже совершил. Он ведь сказал, что теперь ее жизнь, которую он абсолютно не ценил, в его руках, как плата за намерение Гилберта убить его. Он также сказал, что она теперь полностью в его распоряжении, и он может делать с ней все, что пожелает.

Нет, он не отпустит ее, как она отпустила его, — по крайней мере, пока не родится ребенок. Если он намеревается оставить ребенка себе, а ее не допускать до младенца, тогда он позволит ей уйти или просто отправит ее в какое-нибудь свое владение. Она не могла допустить, чтобы такое случилось, хотя и не знала, что можно предпринять в такой трудной и неожиданной ситуации. Ведь ей даже неизвестно, что произойдет завтра.

А назавтра произошло вот что: Инид пришла с ключами от цепей. Ровена надеялась, что Уоррик явится сам, чтобы сообщить ей, какие еще унижения ей предстоит пережить. Инид, конечно, ничего не могла сказать ей об этом. Она принесла также еду, которую Ровена смогла кое-как проглотить, одежду.

Именно эта одежда заставила Ровену заподозрить, какая судьба ей уготовлена. Ее собственную одежду забрали уже давно. Принесенная сорочка и верхняя туника были из домотканой шерсти мрачно-коричневого цвета, не сказать, чтобы ткань была очень грубой, но все же она была очень низкого качества. Это была одежда для дворцовых слуг, — туника была короткой — такую не надела бы истинная дама, но она была чистой, новой и предназначалась для Ровены. Поясом служила полоска из переплетенной кожи. Были здесь и толстые шерстяные чулки, и простые матерчатые башмаки, но не было ни мягкого лифа, ни нижней сорочки. Она должна была надеть все это на голое тело. Похоже, это было еще одним унизительным напоминанием о том, что обстоятельства изменились.