Джоанна Линдсей - Узник моего желания

Поэтому она не ответила на его вопрос и удрученно произнесла:

— Если вы собираетесь отвести меня к нему, то действуйте. Я уже поела.

Вернулся повар с дворецким и торопливо направился к ней.

— Вы очень много не доели.

— Все было прекрасно, господин Блауэт, просто я уже сыта. И я непременно в дальнейшем буду питаться в определенное время, чтобы вас снова не беспокоить.

Он замахал руками:

— Ребенок должен питаться. Я прослежу, чтобы вам давали дополнительную порцию.

— Нет, не нужно…

— Лорд Уоррик прикажет это сделать. А то, что прикажет лорд Уоррик, должно быть исполнено.

Ровена, сжав зубы, направилась к выходу из кухни. Но прежде чем она дошла до каменных ступеней, она почувствовала, как ее снова подняли с пола. Однако в этих руках она не чувствовала себя в безопасности. Ей казалось, что она может упасть.

— Поставьте меня на пол, Бернард. Я прекрасно могу…

— Испорченная, — пробормотал он себе под нос, поднимаясь по лестнице. — Она предпочитает умереть, чтобы с меня живьем содрали кожу. Ужасно испорченная.

— Более вероятно, что я сломаю себе шею, когда вы уроните меня, ненормальный.

— Очень благородно помогать всем женщинам, но в следующий раз, госпожа, надевайте обувь.

Он что, жаловался? Ровена могла бы дать ему пощечину, если бы не боялась, что он от удивления уронит ее. Бог уберег ее от того, чтобы связаться с рыцарем.

— Пришли, — наконец сказал он и быстро опустил ее на пол. — Деревянный пол не такой холодный. Мне нужно перевести дыхание, а вы можете идти.

Может? Ровена решила оправдать свою репутацию испорченной, как он назвал ее.

— Откуда вы знаете, что пол не холодный, если вы в башмаках? У меня мерзнут пальцы. Вам придется и дальше нести меня.

Он стоял, судорожно ловя открытым ртом воздух. Перед ним простирался длинный, темный коридор, в конце которого горел единственный факел, освещавший узкий проход между телами спящих слуг.

Бернард в ужасе посмотрел на нее.

— А может быть, вы вместо этого наденете мои башмаки?

— Может быть, я вернусь в собственную кровать?

Его ужас увеличился.

— Вы не можете этого сделать.

— Следите за мной, сэр.

Она повернулась и пошла по коридору. Не прошло и пяти секунд, как она снова почувствовала, что ее поднимают на руки. На этот раз Бернард разозлился, и его злость вылилась в ехидные замечания.

— Вам не удается выглядеть настоящей леди. Думаете, что благосклонность лорда дает вам право претендовать на такие вот выходки? Отнюдь нет, и лучше будет, если вы запомните это.

Его слова больно уязвили ее, и она, не задумываясь, быстро ответила:

— Это ваш добрый и благородный лорд сделал из меня то, чем я сейчас являюсь. А в действительности я леди… — Здравый смысл вернулся к ней прежде, чем она успела произнести «Турез». — Киркборо, — поправилась она. — Который он недавно уничтожил.

— Вы лжете, женщина.

— А вы говорите так же, как ваш хозяин, деревенщина, — отпарировала она. — По правде, я солгала только в том, что у меня мерзнут ноги. А теперь поставьте меня на пол!

Чуть не уронив ее, так как сила в его руках иссякла, он выполнил ее просьбу. Но для нее уже от этого было мало пользы, так как они дошли до комнаты, ведущей в спальню, а ее дверь была широко распахнута, и в ней моментально возникла фигура лорда, привлеченного ее голосом.

— Что случилось? — спросил Уоррик своего оруженосца, который не мог произнести ни слова и только шумно дышал.

Ровена смогла ответить раньше Бернарда.

— Он думал, что, как и вы, может нести меня на руках, но понял, что для этого ему нужно немного подрасти. Тогда у него появится возможность стать варваром и попытаться подчинять женщин своей воле.

Двойная насмешка не ускользнула от внимания мужчин. Бернард от злости покраснел, а Уоррик улыбнулся той мрачной улыбкой, которую она ненавидела.

— Значит, у моей новой крепостной есть когти, не так ли? — заметил он. — Придется подумать, что можно сделать, чтобы вырвать их. Пройди в комнату, Ровена.

Она не сдвинулась с места, ужаснувшись тому, что она только что наделала. Почему она решила, что может насмехаться над ним и оскорблять его, не заплатив за это? Но, во всяком случае, пока над ней висело это проклятие…

— Я, я больше не желаю получать наказание за то, что не имеет ничего общего с… — прежде чем закончить фразу, она бросила взгляд на Бернарда, — тем, что лежит между нами. Если вы хотите, чтобы я была в вашей комнате, вам придется затащить меня туда. Я вам уже сказала, что добровольно я туда не пойду.

Было бы хорошо, если бы Бернард не загораживал ей выход, но он стоял на пути, и когда Уоррик принял ее вызов и подошел к ней, чтобы схватить ее, бежать ей было некуда. И, хотя она старалась изо всех оставшихся сил вырваться из сжимавших ее кисть пальцев, в мгновение ока она оказалась в спальне, и дверь за ней захлопнулась. Не останавливаясь, он подошел к кровати и бросил на нее Ровену.

Затем медленно, с очевидным удовольствием, он склонил свое тело над ней, и она безошибочно поняла, что ей даже не удастся шевельнуться под ним.

— Ну, видишь теперь, что все твое нежелание подчиниться мне ничего не значит? — насмешливо спросил он.

— Я вас ненавижу.

— От всего сердца могу ответить тебе тем же и заверяю тебя, что нахожусь сейчас в гораздо лучшей форме, чем ты. — На его лице все еще играла мрачная улыбка, и поэтому она ничуть не сомневалась, что он выполнит все, что намеревался.

Неожиданно она почувствовала, что ей хочется разрыдаться. В ее глазах появилось несколько сверкнувших, как бриллианты, слезинок.

Он заметил это и какое-то время внимательно смотрел на нее, прежде чем произнес:

— Не думаешь ли ты, что таким образом облегчаешь мне жизнь? Где то сопротивление, которое ты обещала мне?

— Моя ненависть доставляет вам слишком много удовольствия, так же как и то, что я вам сопротивляюсь. А я предпочитаю не давать вам ни малейшего повода для удовольствия.

— Ты эгоистка, женщина, — промолвил он, хотя в его глазах неожиданно появилось шутливое выражение. — Значит, ты собираешься лежать здесь, как бревно, а мне это надоест и я разрешу тебе уйти отсюда?

Она впервые столкнулась с таким настроением и поэтому осторожно произнесла:

— Ну, раз уж вы говорите об этом…

Он рассмеялся, сбил ее с толку и стал смеяться еще громче, когда увидел, как она смутилась. Затем он дотронулся до ее щеки. Прикосновение было таким нежным и успокаивающим, особенно когда он дотронулся до ее нижней губы.

— И что мне с тобой делать?

Казалось, что вопрос был обращен не к ней, а он просто размышлял вслух. Но, невзирая на это, она произнесла:

— Отпустите меня.

— Нет, только не это, — тихо произнес он, уставившись на ее губы. — Ты оказалась девственницей не только в одном месте.

Его глаза потеплели, и улыбка, которая делала его красивым, почти загипнотизировала ее. Его губы коснулись ее губ. Она видела, как они приближались к ней, и решила сопротивляться, но тело, как оказалось, стало неподвластно ей. Его язык облизал ее губы, а отозвалось все в ее животе. Он языком раздвинул ее губы и стал ласкать ее язык, а у нее появился жар в паху.

Действительно, у нее не было любовников, которые могли бы обучить ее искусству целоваться. Поцелуй Гилберта, когда он оставил ее на милость Уоррика, был совсем не похож на этот.

Он был кратким, очень жестким и вызвал у нее отвращение. А этот поцелуй был мягким, бесконечным, и она очень пожалела, что у нее была возможность сравнения. Все поцелуи должны быть одинаковыми. Она не смогла бы отрицать, что ее враг мог делать вещи, которые не вызывали у нее отрицательной реакции.

— Так я и думал. Еще одна девственная область, которую я должен исследовать, — произнес он, и казалось, что он был доволен этим. — Должно быть, тебя держали взаперти, пока я не нашел тебя.

Казалось, что единственным средством защиты у нее были слова, и она решила пользоваться ими, пока все это будет продолжаться.

— Не вы нашли меня, а вас нашли для меня. Вспомните, и вам не захочется делать все это. Отпустите меня, Уоррик.

В ответ он снова поцеловал ее, и она так быстро была захвачена страстью этого поцелуя, что забыла все свои насмешки, которые использовала, чтобы избежать близости.

Но он не забыл. Он рассердился на нее, как она и предполагала, и результатом стало то, чего ей так не хотелось. И она не вспомнила об этом до тех пор, пока не услышала, как он шепотом приказал ей:

— Моли меня…

Желание ее, проникнув во все частички тела, достигло такого оглушающего воздействия, что для мольбы уже не требовалось никакого приказания.

Уоррик испытывал противоречивые чувства: с одной стороны — полное удовлетворение, с другой — недовольство и раздражение. Эта раздвоенность его не устраивала. Погружаясь в эту светловолосую ведьму, он испытывал невероятное удовлетворение. Особенно приятным было то, что он при этом приводил в исполнение свой план возмездия. Такое огромное удовольствие Уоррик мог испытывать только по этой причине. Но вообще-то он не должен был бы испытывать ничего подобного, ибо поначалу у него не было намерения еще раз прикасаться к ней, после того, как ее освободили от цепей. Конечно, Уоррик намеревался продолжать ее мучить, вызывая в ней все больше и больше угрызений совести и чувство стыда. Он даровал ей жизнь, и эта женщина должна расплачиваться за это.

Но сегодняшний вечер показал, каким глупцом он был, думая, что заставит Ровену при исполнении интимных услуг испытывать чувство стыда. Она вместо этого сама возбуждалась, и то, что она желала его, наполняло Уоррика страстным желанием. Пока еще он сопротивлялся этому сладкозвучному зову сирены и отсылал Ровену прочь. Однако мысль о ней не выходила у него из головы; она продолжала мучить его разум и тело.

То, что она заставляла его страстно желать ее, должно было бы приводить его в ярость. Это можно было сравнить с тем его беспомощным состоянием, когда он находился в ее власти. И он таки боролся, стараясь победить в себе огромное желание привести ее опять сегодня вечером к себе. Но как только ему пришла в голову мысль, что само ее положение в замке давало ему все необходимые права, чтобы он мог позвать ее, борьба с самим собой закончилась: он потерпел поражение.

Сейчас он склонился над ней и смотрел на нее. Она делала вид, что спит, надеясь избежать дальнейшего к ней внимания с его стороны. Он улыбнулся про себя. Он даже не ожидал, что она окажется такой забавной. Ее решимость, ее попытки открыто ему не повиноваться, казались ему смешными. В основном она действительно его боялась, но часто она слишком сердилась на него, и страх пропадал. Он обнаружил, что ему гораздо больше нравится, когда она сердится на него, а не боится, ибо он не мог понять причины ее страха.

Было ему непонятно и то, зачем она специально пыталась навлечь на себя его гнев, учитывая серьезность положения, в котором она находилась. Хотя он сказал, что ему не нужна ее покорность, однако ему было приятно слышать, и это смиряло его гнев, когда она умоляла его овладеть ею. Он положил руку на ее обнаженное бедро и наблюдал, как она затаила дыхание. Но она не открывала глаз, все еще притворяясь спящей. Вот и еще одно проявление неповиновения, на которое он пока не среагировал.

Безусловно, он ненавидел ее за то, что она тогда сделала ему, и в то же время получал удовольствие от той власти, которую имел над ней. Но желание прикоснуться к ней, когда он уже физиологически был удовлетворен, вызывало у него раздражение.

Нахмурившись, он отнял руку, решив, что именно в ее присутствии заключалась причина его странного настроения. По крайней мере, это можно исправить и сделать это побыстрее.

— Можешь идти, женщина. Моя потребность в тебе не включает того, чтобы я делил с тобой свою постель и дальше. Мне не понравилось последние три ночи спать на жестком тюфяке.

— Не могу не посочувствовать, — дерзко ответила она, скатываясь с матраца на пол. Затем быстро поднялась и направилась к двери.

Ее сарказм был слишком явным и не позабавил его.

— Вспоминай мою мягкую постель, когда будешь спать на своем жестком тюфяке, — прокричал он ей вслед.

Она оглянулась и напряженно улыбнулась ему:

— Ваша постель уже забыта.

— Ты была другой, когда умоляла взять тебя.