Джоанна Линдсей - Узник моего желания

Ровена, вздрогнув, вспомнила прошлую ночь и тот стыд, когда ее заставили вымаливать удовольствие, которого она всеми силами старалась избежать.

— Нет, — прошептала она.

— Тогда используй свое оружие, чтобы изменить его. Покажи ему, какой ты была до того, как появились д’Амбрейи. Перед твоими обаятельными манерами невозможно было устоять. Это может засвидетельствовать любой мужчина, знавший тебя в те времена.

— Я не думаю, что мне удастся снова стать беззаботной и счастливой девушкой.

Милдред наклонилась и на какое-то мгновение нежно прижала ее к себе.

— Я знаю, моя сладкая. Единственное, что тебе нужно, — это притворство. Ты сможешь это сделать?

— Вероятно.

— Когда ты попробуешь?

— Мне нужно подумать. Я не уверена, что хочу проявления большего внимания с его стороны. — Ровена упрямо подняла подбородок. — И я не уверена, что мне хочется перестать его ненавидеть.

Милдред хихикнула.

— Это и не обязательно. Ты просто сделай так, чтобы он не догадывался о твоих истинных чувствах. Он из тех людей, о настроении которых можно судить по выражению лица. А ты не такая, и для тебя это притворство не составит трудности. Но знай, что, как только он переменится и начнет добиваться твоей благосклонности, ты можешь быть вовлечена в ту же игру, что и он, и обнаружить, что у тебя появились по отношению к нему другие, не похожие на ненависть, чувства.

То, что Уоррик де Шавилль станет ухаживать за ней или что она сможет испытывать к нему какие-то иные чувства, казалось настолько неправдоподобным, что она не стала спорить. Кроме того, ей была чрезвычайно неприятна тема их разговора, и поэтому она изменила ее.

— Милдред, а как нам удалось остаться одним в этой комнате? Это же швейная мастерская, не так ли?

— Да, но я отослала всех женщин поработать с новым красителем.

Ровена рассмеялась, увидев озорной огонек в ее глазах.

— Не тот ли, жутко зеленого цвета, который мы с тобой сделали в прошлом году?

— Абсолютно точно, но я не сказала им, что цвет ужасный. Я сказала, что можно получить красивейший оттенок. У них уйдет много времени, чтобы получить его. Потом я скажу им, что забыла упомянуть о добавке желтой краски, которая просветляет оттенок до цвета зеленой листвы, которого добились мы.

— Ты разве руководишь швеями и можешь приказывать им?

— Нет, но обитатели замка побаиваются меня из-за моей должности — служанки дочерей лорда. Они не знают того, какими полномочиями я обладаю, и не задают вопросов, выполняя мои распоряжения.

— И как тебе нравится служба у его дочерей?

Милдред хмыкнула:

— Никогда в жизни не встречала ничего более надменного и самовлюбленного. Конечно, это был не подарок со стороны лорда Уоррика, когда он поставил меня на эту должность, но, по справедливости, я сомневаюсь, что он знает, насколько на самом деле испорчены его дочери. Они открыто хвастаются тем, что его никогда не бывает дома, чтобы воспитывать их, а ты и я знаем, почему это так.

— Да, эта проклятая война с Гилбертом и Бог знает еще с кем. Он не говорил, когда снова покинет замок?

— Зря ты так надеешься на это, мой ягненочек. Для тебя было бы лучше, чтобы он был здесь, чтобы ты смогла испытать на нем свою хитрость и тем самым облегчить свою судьбу. Если он в ближайшее время покинет замок, то за время его отсутствия твое положение не улучшится.

— Нет, мои обязанности сократятся наполовину, а это я легко смогу пережить.

— А что, если он снова поместит тебя в темницу, чтобы быть уверенным, что ты не сбежишь?

Перспектива была достаточно реальной и к тому же без всякой гарантии того, что ее стражником снова будет Джон Гиффорд. Но ей пока не хотелось думать о попытке соблазнить этого человека. Она еще не была готова к этому.

От волнения она встала и произнесла:

— Лучше я уйду, а то, если нас обнаружат, обеих накажут.

Милдред запротестовала:

— На этом этаже живут только женщины, и он вряд ли поднимется сюда.

— Вчера вечером он это сделал, — прервала ее Ровена, направляясь к двери. Постояв немного у двери, она обернулась и с задумчивым видом спросила: — А что ты имела в виду, сказав, что теперь в его характере появилась мстительность?

— Разве ты ничего не слышала о том, что произошло здесь шестнадцать лет назад?

— Уоррик упоминал о том, что Фалкхерстом владел кто-то другой. Но это было очень давно. Ты это имеешь в виду?

— Да. В то время лорда Уоррика здесь не было, он был отдан на воспитание другому лорду, а то бы, без всякого сомнения, он был бы мертв, как и вся его семья.

— А что, была осада замка?

— Нет, предательство. Как мне говорили, некий барон Эдвард Байнарт, называвший себя другом семьи, мечтал получить права на владение Фалкхерстом и жениться на матери Уоррика — леди Элизабет. И вот во время одного из своих визитов он предпринял действия для воплощения своей мечты в реальность. Дождавшись, когда все уснут, он отправил небольшую группу своих людей разделаться с охраной замка и теми слугами, которые, как он думал, могли оказать сопротивление и вмешаться в его планы. Затем он тайно проник в спальню и убил отца Уоррика в его собственной постели, причем леди Элизабет была всему этому свидетельницей. Этот глупец думал, что после этого она от страха не сможет помешать его делам, но он не учел, как сильно она любила своего мужа. И когда она публично обвинила его в убийстве, он пришел в ярость, и отдал ее слугам. Не выдержав надругательств, она покончила с собой. Обе сестры Уоррика — одна старше его, другая младше, — решив, что их ожидает участь матери, вместе бросились вниз со стены замка. Одна умерла на месте, вторая сломала спину и, промучившись неделю, тоже умерла.

Теперь Ровена знала причину жалости, которую Милдред испытывала к Уоррику.

— Жаль, что ты мне это рассказала.

— Самое умное — это знать своего врага, и один простой вопрос может дать массу информации, когда ты находишься в комнате, набитой сплетничающими женщинами. Лорду Уоррику было всего шестнадцать лет, когда ему сообщили новость о том, что Фалкхерст попал в руки другого владельца и вся его семья погибла. И прошло еще шесть месяцев, прежде чем он узнал о случившемся во всех подробностях. И за это время были совершены две попытки покушения на его жизнь. В конце концов, он все еще был наследником Фалкхерста, хотя у него не было ни поддержки со стороны короля, ни собственной армии, чтобы отбить свой замок. Байнарт не знал, что у Уоррика оставалось еще одно средство, — в детстве он был обручен, и это обручение оставалось в силе. В тот же день, когда его посвятили в рыцари, Уоррик отправился за своей невестой и с помощью людей, полученных в качестве приданого, и которых ему выделил его тесть…

— Он вернул себе Фалкхерст?

— Да.

— И убил Байнарта?

— Своими собственными руками. Но этого было недостаточно. Его неспособность предпринять в течение двух лет какие-либо действия для того, чтобы отомстить за свою семью, накопила в нем огромную ярость. Фалкхерст пришел в упадок, потому что многие из его слуг были покалечены или убиты во время правления Байнарта. То, что отвоевал Уоррик, трудно было назвать владением и представляло собой жалкое зрелище.

— И поэтому другие владения Байнарта стали целью Уоррика, — догадалась Ровена.

— Именно так. У него ушло на это три года, но в конечном итоге все владения Байнарта были присоединены к Фалкхерсту, и собственность лорда де Шавилля удвоилась. За это время он потерял свою первую жену и женился на другой. Основной целью этого брака было увеличить свои богатства.

— У него в то время были новые враги, поэтому он нуждался в еще большей армии?

— Нет, но он поклялся, что никто и никогда не сможет больше причинить ему вред, не заплатив за это в десять раз больше. С тех пор он держит свое слово и прославился умением незамедлительного возмездия. Год за годом эта клятва бросала его в бесконечные войны, так как он не оставлял без отмщения ни малейшего оскорбления.

— Вот что в конце концов превратило его в жестокое чудовище, каким он сейчас является, — с горечью в голосе заметила Ровена.

— Нет, таким, как сегодня, он стал в тот день, когда узнал об уничтожении всей семьи. Это горе и отчаяние превратили его из мальчика, которым он был, в мужчину, которым он стал. Говорят, что между ними двумя нет никакого сравнения. Мальчик был добрый, любящий, очень озорной и подвижный.

— А мужчина стал холодным, бессердечным…

— Но ты же теперь знаешь почему, и я не сомневаюсь, что, изменившись однажды, он сможет сделать это снова.

— О, нет.

— А где оптимизм твоей собственной юности?

— Уничтожен руками д’Амбрейев.

— В таком случае, мой ягненочек, у тебя есть возможность обеспечить свое собственное будущее и излечить человека, который слишком долго жил в окружении демонов из его прошлого. Я убеждена, что это благородная цель.

— Я так не думаю, — произнесла Ровена с нарастающим раздражением. — Можешь жалеть его, но не тебе приходится сталкиваться с его враждебностью. Я считаю, что он и его дьяволы заслуживают друг друга.

— Неужели ты позволишь своим собственным несчастьям сделать тебя такой же жестокой и ничего, как и он, не прощающей?

— Теперь ты противоречишь себе, признавая, что он жесток и ничего не прощает. Я сказала, что мне нужно подумать обо всем.

— Очень хорошо, — вздохнула Милдред, но с невинным видом добавила: — Тебе сейчас его хоть немножечко жалко?

— Ни капельки, — упрямо произнесла Ровена, и ей очень хотелось, чтобы это было правдой.

— Добро пожаловать, Шелдон! — воскликнул Уоррик и сжал своего старого друга в медвежьих объятиях. — Давненько ты не заезжал к нам.

— Это, вероятно, потому, что каждый раз, когда я приезжаю к тебе, ты ломаешь мне ребра, — усмехнулся Шелдон.

— Лжец, — со смехом отпарировал Уоррик, так как Шелдон, хотя и не настолько широкий в плечах, как Уоррик, был такого же высокого роста и к тому же в полном боевом снаряжении.

Шелдон де Вер являлся старшим сыном владельца поместья, где воспитывался Уоррик. Разница в их возрасте, составлявшая пять лет, не помешала возникновению дружбы. Сейчас Шелдону было всего тридцать семь лет, но его борода и непокорные, длинные каштановые волосы были покрыты преждевременным серебристым налетом — черта, присущая всем мужчинам его рода. Это не умаляло его привлекательности, но вызывало странные взгляды у людей, видевших его в первый раз.

— Пошли, — продолжил Уоррик, направляясь к очагу, — присаживайся, и пусть твой оруженосец снимет с тебя часть этой тяжелой скорлупы. — Затем он окликнул проходившую мимо служанку: — Эмма, закажи что-нибудь перекусить для моего гостя. — Девушка повернулась, чтобы выполнить приказание, но Уоррик ее снова окликнул: — И попроси новенькую, чтобы она принесла это.

Шелдон наблюдал, как проворная девушка быстро направилась в сторону лестницы, ведущей в женскую половину.

— Ты все еще обращаешься с ней, как со служанкой? — заметил он, когда Эмма исчезла из вида.

— Она и есть служанка.

— Но она к тому же и твоя дочь.

От такого прямолинейного заявления Уоррик нахмурился.

— Это нельзя доказать. Клянусь Богом, я переспал с ее матерью один только раз, когда мне исполнилось пятнадцать лет и ты отпустил меня домой на короткую побывку. Это маловероятно…

— Почему ты пытаешься найти себе оправдание, — перебил его Шелдон. — Достаточно взглянуть на нее и понять, что она — твое произведение. Она единственная из твоих девчонок, которая действительно похожа на тебя.

Уоррик плюхнулся в свое кресло, стоявшее у очага, и еще сильнее нахмурился.

— Я не знал об этой девушке до тех пор, пока она почти полностью не созрела. Ее мать так боялась меня, что скрывала ее в деревне во время моих редких приездов сюда. Ни один из моих слуг никогда не упомянул мне о ее существовании. Даже ты до сегодняшнего дня никогда не говорил мне о ней.

Шелдон вспыхнул, поскольку это было не совсем так.

— Ты признал ее за свою дочь, когда наконец увидел ее?

Уоррик фыркнул:

— Мой друг, когда я впервые заметил ее, то все, что я увидел, так это хорошенькую женщину, с которой мне, вероятно, через пару лет захотелось бы переспать. Я ей об этом и сказал. Но она с оскорбленным видом быстренько объяснила мне, что это невозможно, так как она является мне дочерью. Можешь представить, каким дураком я себя почувствовал. Я же не видел ее и ничего о ней не знал.