Джорджетт Хейер - Узник страсти

© Georgette Heyer, 1948

© Jon Paul, обложка, 2015

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015

* * *

Шестой граф Салташ окинул взглядом огромный обеденный стол и ощутил гордость, переполнявшую его. Эти чувства не разделяли ни дворецкий Салташа, ни его стюард, каждый из которых служил еще пятому графу и с грустью вспоминал, как часто в парадном обеденном зале принимали членов королевской семьи, а также иностранных послов. Другими словами, высший свет блистал здесь во всем своем великолепии. Пятый граф был Общественным Деятелем, в отличие от своего сына, нисколько не стремящегося занять какой-либо значительный пост, да и не обладающего для этого необходимыми способностями. Более того, надежды на то, что ему когда-либо доведется принимать у себя хотя бы самого неприметного из отпрысков королевского рода, были настолько ничтожны, что парадные покои в Истерби пришли бы в полное запустение, не обручись он в возрасте тридцати лет с леди Шарлоттой Кальне.

Будучи единственным сыном пятого графа, Салташ осознавал всю значительность этого события для своей семьи. В честь помолвки он созвал в Истерби абсолютно всех членов рода Стейплов, намереваясь представить им свою невесту. Беглого изучения списка родственников по материнской линии ему оказалось достаточно, чтобы убедиться: в их присутствии на торжественном собрании нет ни малейшей необходимости, не говоря уже о нежелательности появления этих особ. Для Стейплов он был влиятельной фигурой, главой рода, и он знал, что даже его деспотичной сестре Альбинии придется демонстрировать (во всяком случае, на людях) почтительность, которую заслуживает человек его положения. Другое дело совершенно ничем не обязанные графу Салташу Тимберкомбы, ему хватило нескольких минут для вывода – их не касается его женитьба.

В итоге лишь двадцать человек сели за стол под высоким расписным потолком парадного обеденного зала. Сам его светлость восседал во главе этого заставленного блюдами стола, главным украшением которого являлась огромная многоярусная ваза, подаренная пятому графу кем-то из зарубежных монархов, и самодовольно взирал на происходящее.

Ему не было никакого дела до того, что компания оказалась чересчур малочисленной для огромного помещения, где он ее собрал, и джентльменов прибыло на два человека больше, чем дам. Стейплы с готовностью откликнулись на приглашение графа, а их поведение полностью отвечало ожиданиям его светлости, и даже грозная тетушка Кэролайн не нарушала правил приличия. Салташ видел, что ему удалось произвести впечатление на свою будущую тещу, леди Мелкшем. Она уже встречалась с большинством членов этого рода, но только сегодня познакомилась с дядей Тревором, архидьяконом, коего Салташ посадил рядом с ней, и с его огромным кузеном Джоном. Незамужняя тетя Мария, которая вела для него хозяйство, сомневалась относительно недостойного, как ей казалось, места Джона за столом, но ей пришлось согласиться с доводами графа. Разумеется, она понимала – архидьякон важнее отставного капитана гвардейских драгун, но архидьякон являлся ее младшим братом, и ей было сложно представить себе, что он имеет какой-либо вес в обществе. Что касается Джона, то он был единственным сыном ее второго брата и в качестве такового – предполагаемым наследником титула, что делало его весьма значительной персоной в глазах тетки. Она даже осмелилась сообщить об этом графу, и он немедленно согласился со справедливостью ее замечания.

– Тем не менее, осмелюсь предположить, милому Джону все равно, где сидеть! – миролюбиво добавила леди Мария.

К огромному сожалению Салташа, тетя и здесь оказалась права. Он был искренне привязан к Джону, но считал, что кузен чересчур легкомысленно относится к своему высокому положению в обществе. Возможно, за годы, отданные военной службе на Пиренеях, он забыл о том, кто он и какое имя носит. Джон вел себя так раскованно, что порой его выходки и манера держаться всерьез пугали благородного родственника молодого человека. Подвиги Джона на Пиренеях сделали его притчей во языцех среди сослуживцев. Но, даже уйдя из армии в 1814 году, он совершил поступок, показавшийся графу недопустимым чудачеством. Не успел Джон узнать, что Наполеон снова на свободе, как тут же добровольцем вернулся в армию. А когда граф, пытаясь остановить юношу, указал ему, что долг вовсе не требует подобной жертвы от человека его сана, он расхохотался и воскликнул:

– О, Бевис, Бевис!.. К черту долг! Неужели ты всерьез полагаешь, что я согласился бы пропустить эту операцию? Да ни за что на свете!

И Джон снова отправился на войну. Но он недолго оставался в скромном положении добровольца. Прослышав о возвращении Бешеного Джека, полковник Клифтон, командир Первого драгунского полка, немедленно зачислил его еще одним адъютантом. Битва при Ватерлоо, в которой Джон отделался резаной раной от сабли и ссадиной от срикошетившего ядра, немало взбодрила смелого капитана. Граф, чрезвычайно обрадовавшись благополучному возвращению кузена, начал размышлять о том, что пора бы ему остепениться и связать себя узами брака с подходящей девушкой. От отца Джон унаследовал небольшое поместье, ему уже исполнилось двадцать девять, и братьев у него не было.

Обозревая стол, Салташ вспомнил об этом, когда его взгляд остановился на тетушке, почтенной миссис Стейпл. Он вдруг подумал, что ей уже давно следовало бы выбрать жену для сына, и решил сегодня же затронуть эту тему в разговоре. Их с Джоном разделяло менее двух лет, но в качестве главы рода граф считал себя ответственным за своих кузенов. Это помогало Салташу преодолеть чувство неполноценности, что слишком часто охватывало его при встрече со столь значительными людьми. Все Стейплы были высокими, и он не стал исключением. К сожалению, природа наделила его узкими плечами и склонностью к сутулости. Джон, разумеется, был великаном, а рост его сестры, леди Лихфилд, в настоящий момент с демонстративной любезностью беседовавшей с нудноватым зятем графа, мистером Такенхэмом, составлял пять футов девять дюймов. Луциус Стейпл, единственный ребенок третьего сына четвертого герцога, тоже был крупным мужчиной, как и Артур, старший сын архидьякона, изо всех сил пытающийся развлекать свою кузину Летицию, которая через стол строила глазки Джону. Даже юный Джеффри Йеттон, брат Летиции, несмотря на юношескую угловатость, уже возвышался над графом, а фигура их матери, леди Кэролайн, заслуживала единственное определение – массивная.

Великолепное телосложение Стейплов произвело такое впечатление на леди Шарлотту Кальне, невесту графа, что у нее непроизвольно вырвалось восхищенное замечание:

– Какие крупные у тебя кузены! Они все чрезвычайно красивые. Я бы даже сказала, необычайно красивые.

Графу было очень приятно услышать подобное мнение, и он с готовностью откликнулся:

– Ты и в самом деле так думаешь? Но, видишь ли, у Луциуса рыжие волосы, и хотя Джеффри в общем недурен собой, у Артура внешность самая заурядная. Однако Джон красавец, верно? Надеюсь, он тебе понравится. Джона любят все! Я и сам его глубоко уважаю.

– Если это действительно так, то он может рассчитывать и на мое уважение. Он наверняка мне очень понравится, – откликнулась леди, отлично осознавая свой долг будущей супруги.

В который раз граф поздравил себя с выбором невесты. Будучи человеком весьма умеренного темперамента, он не видел ничего особенного в бесцветных манерах и внешности Шарлотты. Более того, узнай он, что она не пользуется безоговорочным одобрением его родни, он был бы немало удивлен. Из Шарлотты выйдет отличная жена для Бевиса, считала леди Мария, архидьякон видел в ней хорошо воспитанную девушку, а единственным, что не устраивало леди Кэролайн, было отсутствие у Шарлотты приданого. Между тем миссис Стейпл демонстративно воздержалась от высказывания своего мнения, а мистер Йеттон пошел еще дальше (убедившись вначале, что его не слышит супруга), когда заявил: ему не по вкусу слишком близкие отношения между леди Шарлоттой и ее матерью.

Младшее поколение оказалось более прямолинейным, и только сестра графа, приложившая руку к образованию этого союза, приняла леди Шарлотту как положено. Мисс Йеттон со всей самоуверенностью юной особы, проведшей один успешный сезон в Лондоне, объявила Шарлотту девицей неряшливой и безвкусно одетой. Ее брат Джеффри поведал своему кузену Артуру, что он охотнее взял бы в жены холодный компресс, а капитан Стейпл, не догадываясь о милой решимости леди Шарлотты проникнуться к нему симпатией, на вопросительный взгляд Луциуса ответил выразительной гримасой.

Они беседовали после обеда в дальнем конце Алого парадного покоя. Луциус усмехнулся и, вздернув рыжеватые брови, ответил:

– О, она отлично подходит Бевису!

– Надеюсь. Мне бы она точно не подошла! – откликнулся капитан. Он окинул взглядом зал и заключил: – Ужасная вечеринка! Какого черта Салташ сгреб сюда всех своих родственничков? Неужели хочет, чтобы девчонка от него сбежала, не дожидаясь свадьбы? О боже, на нас надвигается мой дядя! И зачем я только явился сюда?

– Ну что, мой мальчик! – нараспев произнес архидьякон, ласково положив ладонь на огромное плечо капитана. – Как поживаешь, дружок? Впрочем, я и так вижу, что у тебя все прекрасно. Какое счастье, что твой кузен наконец женится, не правда ли?

– Ну конечно, если уж Бевис так решил, – откликнулся капитан.

Архидьякон предпочел пропустить мимо ушей намек, прозвучавший в реплике племянника.

– Весьма высокопоставленная юная леди! – кивнул он. – Но скажи мне, когда же мы будем праздновать приближение твоего бракосочетания, дружок?

– Рано еще об этом думать, сэр. Я не бегаю за юбками. А если и решу обручиться, – добавил капитан, задумчиво скользя взглядом синих глаз по комнате, – то, клянусь Юпитером, ни за что не стану отмечать это событие подобным образом!

– Я вижу, ты умеешь отражать вражеские атаки, – усмехнулся Луциус, когда их дядя, покивав им с милой и рассеянной улыбкой, направился к другим гостям. – Верно, Джек?

– Я и не думал этого делать. Тебе кажется, он обиделся? – Глаза капитана совершенно непроизвольно расширились от изумления. – О господи, Луциус, ты только взгляни на это! – пробормотал он.

Проследив за исполненным ужаса взглядом, Луциус увидел, что в зал вошел лакей, бережно неся в руках позолоченную арфу. Гости тут же принялись настойчиво уговаривать леди Шарлотту продемонстрировать свое главное достоинство, а ее мать самодовольно уведомила миссис Стейпл, что дочь занималась вокалом с лучшими наставниками. Пока лорд Салташ совершенно искренне, а пожилые дамы вежливо упрашивали Шарлотту преодолеть свою робость, брат леди, лорд Мелкшем, пробравшись к Луциусу, предложил ему и капитану Стейплу похитить Ральфа Такенэма и покинуть зал ради уютной партии в вист.

– Охотно поддерживаю! – откликнулся Луциус. – Но вот посмотрите, жена его ни за что с нами не отпустит. Или я не знаю собственную сестру Альбинию!

– Значит, надо его похитить, когда она отвернется, – настаивал лорд Мелкшем. – Ральф обожает вист!

– Нет, это невозможно, – решительно ответил капитан Стейпл. – Мы должны послушать пение вашей сестры, и мы это сделаем.

– Однако она будет петь целую вечность! – возразил его светлость. – И вообще, смею вас заверить, это удручающее представление!

Но капитан Стейпл покачал головой и направился к группе гостей, окруживших прекрасную арфистку, где, повинуясь призывной улыбке своей кузины Летиции, расположился рядом с ней на маленьком диванчике.

– Это будет ужасно! – прошептала мисс Йеттон.

– Видимо, да, – согласился он и с улыбкой обернулся к кузине. – Летти, а ты выросла с тех пор, как я видел тебя в последний раз! Наверняка ты уже вышла в свет, верно?

– Боже мой, ну конечно! Еще в начале сезона! Если бы ты был в Лондоне, то знал бы, что я пользовалась заметным успехом! – откликнулась мисс Йеттон, никогда не отличавшаяся особой скромностью. – Только представь себе, сразу трое кавалеров просили у папы моей руки. Разумеется, все они никуда не годились, но ты вдумайся в это! Трое в первый же сезон!

Это немало позабавило капитана, однако, поскольку леди Шарлотта уже расположилась за арфой, он счел за лучшее остановить щебет кузины, накрыв ручку девушки своей огромной ладонью и предостерегающе пожав ее.

Мисс Йеттон, обещавшая в будущем превратиться в заправскую кокетку, сразу же подчинилась молчаливой команде, бросив на капитана такой проказливый взгляд, что наблюдавшая за ними сестра Джона немедленно отметила и это, и улыбку, которой ответил Летиции брат. Она, не на шутку встревожившись, решила при первой же возможности привлечь внимание матери к опасности, в которой почтенная матрона, по всей видимости, не отдавала себе отчета.