Чтобы попасть в столовую, Ане нужно было всего лишь пройти в гостиную, повернуть направо и пройти через дверь. Стол был уже накрыт, на ее месте приборы были приготовлены, не было только еды. Однако никого не были видно, никаких признаков, что подадут обед. Она подошла к буфету, где стоял поднос с графином, и, налив себе немного шерри, снова вернулась в гостиную и села, как полагается, на краешек кресла.

Поза была слишком неудобной, чтобы так можно было сидеть долго. В отличие от многих молодых креольских леди, Ане никогда не советовали вшивать в корсаж специальные планочки, чтобы придать фигуре осанку. Не заботясь о том, что платье помнется или станут видны нижние юбки и кринолин, она откинулась на мягкую спинку кресла.

Отпивая маленькими глотками вино, она смотрела в окно. Ночь была тревожной. Ветер переменился и теперь дул с юга. Он с силой раскачивал ветви древних дубов, которые жалобно скрипели и стонали. Откуда-то издалека доносились низкие угрожающие раскаты грома. Движение воздуха в комнатах время от времени усиливалось, и тогда пламя в лампах начинало метаться, отбрасывая на стены дрожащие тени. В воздухе одновременно пахло керосином из ламп, розовыми лепестками из китайского кувшина, стоявшего на столе, пыльцой цветущих, деревьев и приближающейся грозой.

На столе лежала газета «Луизиана Курьер». Поставив стакан, Аня стала просматривать ее. Сначала прочитала материал из Франции. В нем до смешного подробно описывалась кавалькада форейторов, ливрейных слуг, конных копьеносцев с маленькими флажками и конюших, которые непременно сопровождали экипаж маленького сына Луи-Наполеона, вместе с няней отправлявшегося на прогулку. Потом она перешла к сообщению об индейских волнениях на территории Канзаса, и в это время в двери появился сын Денизы Марсель.

Она отложила газеты в сторону и с улыбкой сказала:

– Обед, наконец? Я умираю от голода.

Марсель был серьезный и умный юноша приблизительно Аниного возраста, стройный, с вьющимися волосами и светло-коричневой кожей. В его чертах было достаточно от белого человека, отчего Аня довольно часто спрашивала себя, не является ли его отцом тот человек, у которого ее отец выиграл плантацию. Сама Дениза не распространялась на эту тему, и когда мадам Роза с креольской прямотой спросила ее о том, кто является отцом ее сына, она сказала, что не может назвать его имя. Марсель был отличный слуга, спокойный, знающий и очень верный. Когда ей удавалось согнать с его лица обычное выражение серьезности, то он широко и заразительно улыбался. Никогда он не выказывал, что помнит о тех временах, когда они с Аней детьми бегали и прыгали по галереям дома.

Сегодня его лицо было еще более серьезно, чем обычно, и, кланяясь, он старался не смотреть ей в глаза.

– Извините, мамзель. Обед действительно уже готов, но я не знаю, куда его подавать.

– Не знаешь? Что ты хочешь сказать?

– Я только что ходил в хлопковый сарай с подносом. Мсье Дюральд сказал мне, что туда надо принести и ваш обед. Он не будет есть один.

Она резко поднялась.

– Понятно. Тогда ему придется остаться голодным. Я буду есть в столовой, как всегда.

– Прошу прощения, мамзель. Он сказал еще, что, если вы откажетесь, он будет вынужден поджечь хлопковый сарай.

Аня замерла, на скулах выступил румянец гнева.

– Он что?.. – резко спросила она.

– Я сказал ему, что он пожалеет о своих угрозах, но вы можете не сомневаться в том, что он выполнит.

– Но как… – Она замолчала прежде, чем закончила вопрос. Она вспомнила, что оставила коробку спичек на краешке столика у камина, когда зажигала ночью лампу. Ее дядя Уилл не дотягивался туда, но Равель был выше, его руки были длиннее, и, возможно, он сильнее хотел добиться своего. Наверное, он каким-то образом смог сбросить спички со стола на пол и дотянуться потом до них.

– У него есть спички, – сказал Марсель. – Он мне их показывал.

– Почему же ты не забрал их у него? – взволнованно спросила она.

– Я подумал об этом, но он предупредил меня, чтобы я даже не пытался сделать это. Он сказал, мамзель, что вы должны забрать их сами.

ГЛАВА 5

Равель стоял у окна. Благодаря высокому росту он прямо смотрел в окно, в открытую всем ветрам темноту. На фоне темного окна его освещенный профиль выделялся довольно четко. Выражение его лица было задумчиво, и хотя он привел себя в порядок после ухода Ани, воспользовавшись предоставленными ею удобствами, все же он в своей красной фланелевой рубашке и с белой повязкой на голове, едва видной из-под курчавых волос, походил на пирата. Цепь, которой он был прикован к стене, была сейчас вытянута по полу, и ее стальные звенья тускло блестели в свете лампы. Цепь слегка загремела, когда он повернулся на звук открываемой двери.

Он смотрел на Аню, и его черные глаза не упустили ни одной мелочи в ее виде – от сверкающей короны волос и блеска драгоценностей на шее до кружевного края нижней юбки, который был виден, потому что она слегка приподняла над полом свое шелковое полосатое платье. У него на лице появилось выражение теплой признательности, которое быстро сменилось едкой насмешливостью. Он прислонился к стене под окном и сложил руки на груди.

– Восхитительно! Если все это великолепие в мою честь, то я польщен!

– Я не собиралась встречаться с тобой сегодня вечером, как ты прекрасно знаешь, – коротко ответила она. Его дерзость польстила ей. Ее щеки покраснели, губы сжались в тонкую линию, когда она отпустила край платья и сбросила с головы шаль.

– Какое разочарование! У тебя есть еще какие-то гости?

Соблазн солгать, использовать свой долг как хозяйки дома, чтобы избежать этого ужина, был велик, и ей с трудом удалось преодолеть его.

– Совершенно случайно у меня нет гостей.

– Как это удачно для меня! – Он отодвинулся от стены. – Разреши мне предложить тебе стул.

Как только он сделал шаг к ней, она быстро отступила назад.

– Оставайся на месте.

Он остановился. Он понимал, что его утренняя тактика была неверной, и сказал спокойным голосом:

– Если я дал тебе повод остерегаться меня, то прошу прощения.

– Во всяком случае это что-то новое, – сказала она, вскинув голову.

Она была одной из самых желанных женщин, каких он когда-либо видел. Если за прошедшие семь лет были моменты, когда ему удавалось забыть об этом, то сейчас он нисколько в этом не сомневался. Ее губы, грудь, стройная талия манили и соблазняли его. Он желал ее так, как никогда ничего и никого в жизни не желал. Честь была мелочью рядом с этим пожирающим его голодом.

Он опустил глаза и указал жестом на стол.

– Не хочешь ли сесть?

– Я пришла сюда из-за твоей низкой угрозы. У меня нет никакого желания обедать с тобой, даже если бы твое угрожающее предложение было облечено в красиво и вежливо оформленное приглашение.

– Ты должна поесть.

– Не вместе с тобой.

– Ты разбила мне голову, лишила свободы и поставила под сомнение мою честь. Взамен я прошу немногого – твоего общества за столом.

– Я немного иначе смотрю на случившееся.

– Как же?

– Слишком долго объяснять.

– Я никуда не тороплюсь, – ответил он сухо.

– Твой обед уже совершенно остыл. – Аня бросила раздраженный взгляд на накрытые серебряными крышками блюда, расставленные на столе. От них исходил аппетитный аромат. Она почувствовала, что у нее в животе вот-вот заурчит, и быстро отошла от Равеля.

– Не смущайся. Я знаю, что ты сгораешь от желания сообщить мне, какой я подлец, что использовал такие угрозы, чтобы заманить тебя сюда.

Она быстро посмотрела на него через плечо.

– Боюсь, что это принесет мне мало удовлетворения.

– Что же тебя удовлетворит, Аня? – мягко спросил он.

Что-то в тоне его голоса заставило ее вздрогнуть. Она еще дальше отошла от него. В открытых дверях стоял наготове Марсель, ожидая дальнейших распоряжений, с безучастным выражением лица, как у всех хороших слуг. Отпустить его или сказать, чтобы принес сюда ее еду? Оба варианта были для нее одинаково неприемлемы, и она испытала неловкость от своих колебаний, когда Равель уселся за стол и принялся за еду.

Увидев, что она не отвечает, Равель поднял бровь.

– Что случилось? Ты не любишь, когда кто-то другой навязывает тебе свою волю? Тебя беспокоит ощущение, что ты больше не контролируешь полностью ситуацию? Может быть, тебя успокоит, если я дам тебе слово вернуть спички после десерта?

Она повернулась к нему.

– Ты это сделаешь?

На его губах появилась очаровательная, но загадочная улыбка.

– Они уже сыграли свою роль.

Обстоятельства иногда меняют наши планы. Она не собиралась провести тет-а-тет с Равелем Дюральдом, но, возможно, это стоило сделать ради душевного покоя.

Он наблюдал за ее лицом.

– Может быть, ситуация несколько необычна, но почему бы нам не вести себя как цивилизованным людям?

Его предложение было разумным, а строгий тон, которым он его произнес, успокоил Аню, ей показалось, что сказано это было довольно искренне. Хотя она и подумывала сдаться, инстинктивно она еще проявляла осторожность.

– Представь себе, что я дряхлый приятель твоего отца, на которого ты можешь совершенно не обращать внимания и быть с ним лишь вежливой, отвечая на редкие просьбы передать соль.

Такую ситуацию было трудно представить. Да и все это не имело никакого значения. Она проголодалась после работы в саду, и было бы верхом глупости идти на поводу у гордости, гнева или интриг этого человека и заставлять себя испытывать неловкость в собственном доме или отказать себе в обеде. Она коротко кивнула слуге, распорядившись унести остывшую еду и принести новые горячие блюда на двоих.

Как только Марсель ушел, над ними опустилась глухая тишина. Ветер унялся. Ночное безмолвие было угрожающим. Раскаты грома, раньше гремевшие где-то вдали, заметно приблизились.

Свет в комнате был слишком ярким. И лампа, стоявшая на столике рядом с камином, начала коптить, и к потолку потянулась струйка черного дыма. Сама лампа горела мигающим огнем из-за того, что не был поправлен фитиль. Аня подошла к столу, сняла с лампы покрытый копотью абажур и прикрутила фитиль, пока огонек, танцевавший внутри лампы, не стал голубым.

Равель наблюдал за ней с суровым выражением, чтобы скрыть свое удовлетворение происходящим. Свет лампы, отражавшийся на ее лице, придавал ему странную неземную красоту. Он почувствовал, как в нем снова зашевелилось острое желание, но тут же безжалостно подавил его. Не нужно усиливать ее настороженность.

Он направился к обеденному столу, который стоял в углу, и передвинул его на середину комнаты, ближе к огню. Дотянувшись до стула с прямой спинкой, он переставил его на одну сторону стола, а потом повернулся к креслу у камина. Наклонившись, он легко поднял его и поставил у стола напротив стула.

Аня рассеянно следила за его движениями. Красная фланелевая рубашка, которую она прислала ему, плотно облегала спину и плечи, когда он наклонялся, подчеркивая упругость мышц. Отлично сшитые брюки со штрипками плотно обтягивали мускулистые ноги и стройные бедра. Он двигался с грацией хищника. В нем таились сила и опасность, а также безрассудная решимость. Наблюдая за ним, Аня испугалась, что допустила ошибку, уступив его настойчивости.

Он повернулся к ней и, поклонившись, указал жестом на кресло.

– Прошу.

Встретившись с ним взглядом, она покраснела из-за того, что только что думала о нем. Она опустила ресницы и, поправляя юбки так, чтобы сложить кринолин и не помять шелк, осторожно села в кресло. Он подождал, пока она устроилась поудобнее, а затем подвинул тяжелое кресло ближе к столу. Ладонью он слегка задел ее руку, и она бросила на него удивленный взгляд, ощутив обжигающий жар этого прикосновения.

Цепь прогромыхала по полу, когда он проходил к другой стороне стола и занял место напротив. Она отвела от него взгляд, но при этом чувствовала, что он на нее смотрит. Ее изумляло, насколько, глубоко чувствует она его присутствие. Никогда раньше она так остро не ощущала близость мужчины, и конечно же, она на испытывала такого чувства, вызывающего неловкость и смущение, по отношению к Жану. Аня попыталась уверить себя, что это вызвано обстоятельствами, ее неприязнью к Равелю, воспоминаниями о прошлом, которое связывало их, и необычной ситуацией в настоящем. Но полной ясности у нее не было. Что-то было в самом этом человеке, что всегда неблагоприятно влияло на нее. Так было и в те давние дни ее помолвки, когда Равель был другом Жана.

Желание выйти из этого состояния было настолько велико, что она подсознательно вновь вошла в роль радушной хозяйки.

– Мы говорили утром об Уильяме Уокере, – сказала она с холодной улыбкой. – Ты ходил на встречу Общества друзей Никарагуа на прошлой неделе?