– Или тут же сообщит Коуту, что их раскусили! – вставил Стогамбер, не сводя пристального взгляда с лица капитана.

– Коут не нуждается в его предостережениях. Он знает, кто вы такой. Если бы Сторневей был его сообщником, он бы тоже это знал. Коль ваши подозрения верны, ни один из них даже ухом не поведет. Но ежели вы ошибаетесь, Сторневей сделает все, от него зависящее, стараясь спасти свою шкуру от ареста, а свое имя от бесчестия.

– Я допускаю, что именно так он и поступит… если ошибаюсь, – признал Стогамбер. – Вас не затруднит, сэр, объяснить мне, как именно он будет убеждать меня в своей невиновности, с учетом того, что я не легковерен?

– Да, я могу вам это сказать, – ответил Джон. – Помните, я говорил вам, что догадаться, где спрятано сокровище, способен только тот, кто хорошо знает эти места? Джерри известно, где тайник, и он явно догадался об этом очень быстро. И Сторневею это тоже известно! Он, может, и подумает, что я рассказываю ему сказки, но если он невиновен, то без колебаний отведет меня к тайнику, чтобы выяснить, насколько правдива моя история.

Мистер Стогамбер долго обдумывал слова капитана. Затем поинтересовался:

– И как это заставит явиться туда Коута?

– Стогамбер, когда вы устраиваете западню, вы рассказываете кому-нибудь, где она находится и какую приманку вы положили в нее?

– Нет, – ответил Стогамбер, – я этого не делаю.

– И я тоже! – с обезоруживающей улыбкой сообщил ему капитан.

Глава 16

Ближе к полудню мистер Баббакомб пешком пришел в сторожку. По случаю субботы на дороге царило оживление, и, убедившись, что капитан очень занят, он какое-то время не решался к нему приблизиться, остановившись возле ворот на обширный луг Хаггейта. Небрежно прислонившись к поперечине, Баб наблюдал за тем, как его друг открывает другие ворота нескольким экипажам, обменивается деревенскими шуточками с погонщиком коров, заставляет возницу большого фургона слезть со спины лошади и обращает внимание какого-то разгневанного джентльмена на то, что его телега очень перегружена. Воспользовавшись небольшим затишьем, находящийся под глубоким впечатлением от увиденного мистер Баббакомб поспешил войти в сторожку. Он заранее заготовил несколько веских аргументов в слабой надежде на то, что ему удастся отговорить капитана от того безумного плана, который он, вне всякого сомнения, задумал. Однако его речь то и дело прерывали доносящиеся с дороги возгласы «Ворота!», значительно ослабившие воздействие слов. Он также видел, что, несмотря на все свое миролюбие, капитан слушает его вполуха. Отчаявшись достучаться до сознания друга, Баб удалился в кухню, где под крышками медленно булькал обед в нескольких горшках, оставленных миссис Скеффлинг, а на столе лежал большой пирог, буханка свежевыпеченного хлеба и круг сыра.

Мистер Баббакомб через монокль разглядывал эти приготовления к обеду капитана, когда в саду послышались шаги и чья-то тень заслонила дверной проем. Он, подняв голову, оказался лицом к лицу с самой высокой женщиной, которую только когда-либо видел. Она была одета в костюм для верховой езды, а подол платья небрежно перебросила через руку, сжимающую хлыст.

– Ой! – вырвалось у нее при виде мистера Баббакомба.

Баб проявил редкостную проницательность и мгновенно нашелся, с изящным поклоном произнеся:

– Прошу вас, мэм, входите! Э-э… миссис Стейпл, я полагаю?

Ее глаза широко открылись.

– Нет, я… Хотя… хотя да! – Она покраснела и засмеялась. – Прошу прощения! Наверное, я произвела на вас впечатление деревенской простушки! Однако дело в том… Но если вы друг… моего мужа, то, наверное, знаете правду!

Он пододвинул к ней стул.

– Э-э, да! Уилфред Баббакомб, мэм, к вашим услугам! Примите мои самые искренние поздравления!

Нелл села на стул и, пристально глядя в глаза джентльмену, произнесла:

– Я думаю, всех друзей капитана Стейпла шокирует этот его брак… заключенный в такой спешке и после столь краткого знакомства. Я знаю, что поступила дурно, согласившись стать его женой!

– Нет, что вы, вовсе нет! – поспешил заверить девушку мистер Баббакомб. Немного подумав, он добавил: – Коль уж на то пошло, это был бы не Джек, если бы он не женился каким-нибудь невообразимо странным образом! Он бесподобен! Это вполне в его духе! Я желаю вам обоим большого счастья!

В этот момент в кухню вошел капитан и сказал:

– Баб, если ты собираешься остаться к… Нелл! – Джон подошел к девушке, а она быстро поднялась навстречу капитану, подав ему руки и подняв голову для поцелуя. – Милая! Но как так получилось? Как ты сюда попала? Ты снова уклоняешься от налога?

– Да, ты собираешься сообщить об этом кому следует? Я оставила лошадь в роще и вошла через садовую калитку.

– Похоже, я женился на ловкачке! А здесь тебя встретил вот этот бездельник? Баб, я должен представить тебя своей жене. Любовь моя, Баббакомб – это тот человек, в гости к которому я направлялся, когда так неожиданно решил занять пустующее место привратника. Он приехал вчера, пытаясь разнюхать, чем я тут занимаюсь, и дежурил здесь прошлой ночью, пока я был занят другими делами.

– Я уже имел честь представиться миссис Стейпл, – поклонился мистер Баббакомб. – Я еще раз желаю вам счастья! Должен сказать, никогда не видел более гармоничной пары! Не стану вам мешать: уверен, вам необходимо многое сказать друг другу!

– Нет, прошу вас, не уходите! – запротестовала Нелл. – Я всего на одну минуту!

– Как твой дедушка? – спросил капитан.

– О, Джон, дедушка… доктор Бакуп думает, что на самом деле он не спит, а пребывает в коме. После того как я вчера от него ушла, он почти не просыпался и, наверное, уже никогда не откроет глаза. Но он может и проснуться, так что ты понимаешь – задерживаться я не могу!

– Конечно! Буду ждать вестей от тебя! И особенно если я тебе понадоблюсь, любовь моя! Не забывай, что ты теперь моя! Никто не может причинить тебе никакого вреда, и тому, кто попытается это сделать, придется крупно пожалеть! О, черт бы побрал эти ворота! – Он поцеловал руки Нелл. – Я должен идти. Баб проводит тебя к твоей лошади. Но скажи мне еще одну вещь! Твой кузен до сих пор в постели?

– Нет, кажется, он встал. Хотя я его не видела. Не волнуйся, уж он-то докучать мне не будет! Я выхожу из своей комнаты только для того, чтобы войти к дедушке, а Уинкфилд запретил Генри появляться в этом крыле. После того как он его двинул, Генри слишком боится Уинкфилда и не посмеет ослушаться!

Капитану пришлось уйти, поскольку с дороги доносились все более отчаянные вопли, а когда он вернулся, мистер Баббакомб только что вошел в кухню, проводив Нелл до рощи, где была привязана ее лошадь.

Остаток дня прошел без происшествий. Мистер Баббакомб покинул сторожку уже в сумерках, чтобы пообедать в «Синем кабане». Он с удовольствием навестил бы друга и вечером, но Джон ему этого не позволил, поскольку ожидал Черка и сомневался, будто разбойник благосклонно отнесется к присутствию в сторожке незнакомца.

Но уханье совы донеслось до слуха Джона лишь после полуночи. Он распахнул дверь и при виде Черка, который вошел в садовую калитку, ведя в поводу Молли, поинтересовался:

– Я уже и не ждал тебя! Какого черта так поздно?

– Человеку моего рода занятий подобные вопросы не задают, Солдат! – огрызнулся Черк.

– Ладно, ставь свою кобылу и заходи в дом!

Спустя несколько минут Черк вошел в кухню. Он небрежно бросил шляпу на стул, но, снимая пальто, был очень осторожен. Это не ускользнуло от внимания капитана.

– Подстрелили? – поинтересовался Джон.

– Кость не задета, – с досадливой усмешкой подтвердил Черк. – Поэтому я и задержался. Не так просто остановить кровотечение, когда приходится делать это одной рукой. Кроме того, пальто было все в крови. Пришлось приводить его в порядок. Какой у нас на сегодня план?

– Мне надо отлучиться, и я хочу, чтобы ты подождал меня здесь. Если все пройдет, как я задумал, утром ты мне понадобишься. Сегодня я видел Стогамбера, и он согласился не выходить из гостиницы, пока я не подам ему сигнал.

– Ты собираешься сказать ему, где спрятаны деньги?

– Нет, это сделаешь ты! Можешь его не опасаться. А сейчас мне пора: вернувшись, я расскажу тебе о том, что придумал!

– Погоди, Солдат! Куда ты собрался?

– Хочу поговорить с глазу на глаз с Генри Сторневеем! – ухмыльнулся капитан и вышел, оставив Черка, застывшего с открытым от изумления ртом.

Уже поднялась луна, и четверть часа спустя Джон шел по дорожке, ведущей от ворот поместья к конюшне. Обойдя ее стороной, он вышел на аллею, рассекающую сад. Дом чернел перед ним огромным массивным силуэтом на фоне ночного неба. Нигде не было видно ни огонька, но капитан продолжал бесшумно приближаться к особняку, стараясь ступать по мягкой земле под деревьями. Дверь, через которую он входил в дом во время двух своих предыдущих визитов, была не заперта, и на сундуке в коридоре Уинкфилд оставил горящую лампу с прикрученным фитилем. Джон остановился только для того, чтобы снять башмаки, в которые обулся для этого предприятия. Оставив их возле сундука, бесшумно поднялся по лестнице. Широкий коридор наверху был тускло освещен другой лампой, а рядом с ней на столе стоял подсвечник с тонкой восковой свечой – совершенно невинные с виду предметы, которые кто-то, скорее всего Уинкфилд, оставил там для капитана. Джон зажег свечу от лампы и на мгновение замер, прислушиваясь. Дом был погружен в глубокую тишину, но, когда капитан подошел к двери гардеробной и остановился рядом, ему почудилось, что из расположенной за ней спальни доносятся чьи-то шаги. Он пошел дальше и, войдя под арку, оказался на галерее, с трех сторон окружающей главную лестницу. Вестибюль внизу напоминал наполненный тьмой колодец, а огромные балки, поддерживающие крышу, казались тенями, испещрившими центральную часть дома.

Джон двинулся дальше. Дубовые доски под его ногами были столь массивны, что, подобно каменным плитам, не издавали ни единого звука. Он дошел до арки, ведущей в другое крыло, и снова остановился. Тишина, казалось, давила на его барабанные перепонки. Двух шагов хватило, чтобы дойти до первой двери справа. Его пальцы сомкнулись на дверной ручке и начали медленно, но уверенно поворачивать ее. Защелка открылась так бесшумно, как будто старательный слуга предусмотрительно смазал замок маслом. Приоткрыв дверь на несколько дюймов, капитан выпустил ручку так же осторожно, как только что на нее нажимал. До него донесся отчетливый звук тяжелого дыхания спящего человека. Джон скользнул в комнату, ладонью прикрывая пламя свечи. Но эта предосторожность оказалась излишней, поскольку кровать окружал полог, сшитый из плотного бархата. Капитан закрыл дверь, и хотя еле слышный щелчок скользнувшей в паз защелки отозвался у него в ушах пистолетным выстрелом, на самом деле он был слишком тихим, чтобы разбудить спящего в постели человека.

Джон обернулся и не спеша осмотрел окружающую обстановку. Рядом с кроватью стоял стол с полуобгоревшей свечой, потухший фитиль которой был накрыт колпачком. Тут же лежали золотые часы, цепочка и стоял стакан с какой-то жидкостью, напоминающей настойку опия. Джон опустил свой подсвечник на стол и осторожно раздвинул полог. Генри Сторневей лежал на боку, отвернувшись от него. Его рот был приоткрыт, а ночной колпак съехал на один глаз. Несколько секунд Джон изучающе смотрел на спящего, а затем склонился над кроватью.

Мистер Сторневей проснулся, судорожно вздрогнув и издав вопль, застрявший у него в глотке. Чья-то рука зажала ему рот, заставив откинуть голову на ладонь другой руки, в равной степени безжалостно стиснувшей его затылок. Тело Генри принялось извиваться подобно выброшенной на берег рыбе. Руками, которые он с трудом высвободил из-под одеяла, мужчина вцепился в пальцы у себя на лице, хотя с таким же успехом мог бы сражаться со стальными тисками. У самого его уха прозвучал низкий тихий голос:

– Молчать!

Генри не мог пошевелить головой, однако, вскинув перепуганные глаза, разглядел склонившееся над ним лицо.

– Я сейчас отниму руку от твоего рта, – произнес тот же тихий голос, – но если ты издашь хоть малейший возглас, он станет последним звуком в твоей жизни, потому что я сломаю тебе шею. Ты меня понял?

Мистер Сторневей не мог ни говорить, ни кивать, а только лишь дрожать и вращать глазами еще более отчаянно, чем до этого предостережения. Он задрожал так сильно, что даже кровать затряслась, и этот ответ, похоже, устроил его гостя, потому что рука, зажимавшая ему рот, исчезла. При всем желании Генри не смог бы закричать. Все, на что его хватило, – это судорожный вдох. Хватка на затылке не ослабла. Она не только была болезненной, но и ясно давала понять, насколько просто этому чудовищному гостю привести свою угрозу в исполнение.

– Если ты сам не вынудишь меня это сделать, я не причиню тебе вреда, – произнес Джон. – Но ты будешь отвечать мне правдиво, и ты не станешь повышать голос! Понятно?