Стало тихо, словно Мари колебалась, прежде чем броситься головой в омут. Но она была достаточно отважна, чтобы медлить слишком долго. Кроме того, слова, которым предстояло сорваться с ее языка, она готовила не один день. Сильви услыхала:

— Я хотела сказать, что люблю вас и хочу стать вашей женой.

Прозвучало это очень просто, но притом с достоинством, повергнувшим Сильви в дрожь, так как она расслышала в тоне дочери настоящую решимость. Ее малышка Мари, в которой проснулась женщина, глубоко прочувствовала каждое слово, которое только что произнесла.

Франсуа, видимо, уловил это, потому что не засмеялся. Помолчав, он сказал:

— Разве я заслужил, чтобы на меня пал выбор такого очаровательного создания, как вы? И такого юного!.. Даже слишком юного, чтобы рассуждать о любви.

— Умоляю, не прибегайте к затертым штампам! Возраста, которому противопоказана любовь, не существует. Мне известно, что моя мать любила вас, когда была еще маленькой девочкой.

— Да, пока не встретила вашего отца. Сердце изменчиво, Мари. Так было с герцогиней, так будет и с вами.

Сильви мысленно благодарила Франсуа, с трудом сдерживая слезы. Ведь он знал, что она не переставала его любить и что замужество ничего в этом не изменило, однако Мари лучше было этого не знать. Не хватало только, чтобы она увидела соперницу в родной матери! Мари тем временем перешла в наступление.

— А как насчет вас, сударь? — осведомилась она насмешливым тоном, испугавшим ее мать. Женщина, которой дочь вот-вот станет, демонстрировала боевой дух и умение переносить страдания. — Неужто многочисленные любовницы занимают в вашем сердце так много места, что оно уже не способно на… законную любовь?

— Чем больше любовниц, тем меньше они отягощают. Тем более что их у меня никогда не было.

— Как, вы не любите женщин, с которыми появляетесь?

— Кажется, я ни с кем не появляюсь.

— Вот как? А госпожа д'Олон?

Бофор пожал плечами.

— Если хотите приводить примеры, мадемуазель, то выбирайте их тщательнее. Госпожа д'Олон таковым служить не может, тем более для девушки. Таких, как она, не любят.

— А мадемуазель де Герши? — Таких тоже.

— Желаете поговорить о госпоже де Монбазон? Ее-то вы по крайней мере любили?

Глаза Бофора яростно сверкнули.

— К этому я вам запрещаю прикасаться! Имейте уважение к смерти, Мари де Фонсом! Особенно к этой. Боюсь, мне придется предложить вам продолжить прогулку в одиночестве.

Он зашагал прочь, но Мари остановила его возгласом:

— Нет! Умоляю вас, останьтесь еще немного! Простите, если я причинила вам боль, просто я полюбила в первый раз — и в последний, как бы вы к этому ни отнеслись, — поэтому я так неуклюжа…

— Истинная любовь неуклюжей не бывает. А теперь, дитя мое, выслушайте меня внимательно…

— Я вам не дитя и не хочу им быть!

— Видит бог, вы несносны! Перестаньте меня перебивать. Это вам не игрушки! Я собираюсь серьезно с вами поговорить. Во-первых, знайте, что я никогда не женюсь. В детстве меня прочили в рыцари Мальтийского ордена, и эта мысль была мне так мила, что я всегда мечтал о мореплавании. Увы, я так и не принял обет и не увидел колокольни знаменитого острова святых воинов…

— Значит, перед вами нет препятствий.

— Есть… Я сам. Женщина, которую я люблю, — простите, если вас это ранит, но не сказать этого нельзя, — никогда не согласится стать моей женой.

Мари попятилась, словно в нее угодила пуля.

— Значит, вы в кого-то влюблены? — Ее голос стал совсем другим, и это причинило Сильви боль. — Кто это?

— Я еще никому в этом не признавался, только господу и ей самой. И не уверен, что она мне поверила.

— Тогда почему бы вам от нее не отказаться и не взять в жены ту, которая, быть может, поможет вам ее забыть?

— В моем возрасте не забывают. А вас это подвергло бы огромному риску. Вы этого не заслуживаете. Глядите вперед, а не назад. Я принадлежу прошлому.

— Для двора вы, возможно, в прошлом, а для славы — нет. Вы — воин, станете адмиралом после вашего отца-герцога и будете преследовать врага по всем морям! Вам суждено героическое будущее! А я мечтаю стать женой героя, а не придворного щеголя, только и способного, что следить за дрожанием королевских ресниц.

Франсуа встретил это признание добродушным смехом, несколько разрядившим атмосферу.

— Начинаю понимать, почему вам так хочется замуж за старика! Ведь моряк редко бывает дома, и у его жены есть время вести ту жизнь, которую ей хочется, не расставаясь с ореолом славы, отбрасываемой мужем.

Гневный крик Мари потревожил сову, взлетевшую с ветки.

— Как это несправедливо! Впрочем, можете говорить, что вам вздумается, меня это все равно не заставит передумать. Я полна решимости стать либо вашей, либо Христовой женой.

Сделав это признание, она повернулась к нему спиной и зашагала к освещенному замку, подобрав руками юбку из розового атласа. Ей было невдомек, что она оставила свою мать наедине с тяжкими думами и что возлюбленный после ее ухода с огромным облегчением перевел дух.

Эта любовь была крайне несвоевременна и вызывала у него страх — у него, никогда ничего не боявшегося! Надо же было так случиться, чтобы после десятилетних мучений без единой улыбки Сильви, даже без права прикоснуться губами к ее руке, этой юной ветренице пришла блажь в него влюбиться! Что подумает она — нежная и гордая Сильви, когда узнает, что он покорил сердце ее дочери? Уж не решит ли она, что так он мстит за десять лет пренебрежения? Или что это — подлый способ приблизиться к ней вопреки ее воле?

Вспомнив привычку детства, приобретенную то ли в Ане, то ли в Шенонсо, где он боролся со смущением, бросая камешки в воду, он, набрав целую горсть, стал обстреливать поверхность Большого фонтана. Вода подсказала ему решение, уйти в море, вытребовать у всесильного Фуке корабль, осуществить наконец давнюю мечту — самую истинную, самую чистую! Отвернуться от двора с его ловушками, его коварством, бороздить моря простым капитаном с горсткой отважных людей, пока смерть любимого отца не принесет ему адмиральское звание.

Последний камешек, выпрыгнув из воды с десяток раз, подчеркнул его решение пунктиром. Выпрямившись, Бофор отправился на поиски Фуке. Дождавшись, когда он удалится на порядочное расстояние, Сильви вышла из тени статуи и продолжила прерванную прогулку. Головная боль прошла, но теперь она испытывала настоятельную потребность поразмыслить в тишине и одиночестве. Задумчиво ступая, она спустилась к мерцающей ленте канала.

Тем временем Мари вернулась в замок и встретилась с искавшими ее Тоней-Шарант и Монтале.

— Куда ты запропастилась? — крикнула первая. — Что за манера — пропадать, когда происходят самые волнующие события?

Мари чуть было не ответила на это, что Бофор волнует ее гораздо сильнее, чем что бы то ни было еще. Впрочем, она ни с кем не собиралась делиться своей тайной, а если бы и собралась, то сейчас ее откровенность пропала бы зря, так как две подруги не находили себе места от волнения.

— Что вас так разобрало? Не иначе Месье прилюдно Признался своей жене в любви? — осведомилась она без всякого интереса.

— Стали бы мы тебя из-за этого искать! — махнула рукой Монтале. — Речь о самом короле!

— Какая же это новость? Всем и так известно, что король без памяти влюблен в свою невестку. Сама королева проливает из-за этого слезы.

— Может, позволишь нам все рассказать? — одернула ее Атенаис. — Иначе наговоришь глупостей. Хотя, если это тебе не интересно…

Мари жестом остановила подруг, сделавших вид, что уходят, и с готовностью повинилась:

— Не сердитесь, в последнее время у меня расшалились нервы.

— А ведь своего д'Артаньяна ты можешь видеть ежедневно, — поддела ее Монтале.

— Верно, но у меня есть и другие поводы для беспокойства. Но это пустое, лучше расскажите…

— Вот как было дело…

И Атенаис, прирожденная рассказчица, пересказала с рвением и большим количеством достоверных подробностей сцену, разыгравшуюся у Мадам после ухода герцога де Бофора. Справиться о состоянии прелестной больной явился сам король. Впрочем, задерживаться надолго он не стал, приближалось время ужина, и его величество, обладавший завидным аппетитом, не скрывал, что голоден. Это обстоятельство и сделало последующее происшествие столь невероятным, покидая покои Мадам, Людовик, вместо того чтобы направиться к дверям, подошел к стайке фрейлин и обратился к мадемуазель де Лавальер с вопросом, нравится ли ей в Фонтенбло. Справившись с удивлением, подруги девушки отошли, как того требовал этикет, чтобы не мешать беседе короля.

— Представляешь, как мы напрягали слух? — подхватила Аврора де Монтале. — Но где там! Бедняжка Луиза покраснела, как вишня, ужасно смутилась и что-то забормотала с видом умирающей.

— Все это — в спальне Мадам? В ее присутствии? И она не сказала ни слова?

— Ни единого! Наблюдала за всей сценой из постели и пила воду с апельсином с самым благодушным видом… Но ничего, я выведаю, что сказал король Луизе. Мы дружим с тех пор, как вместе служили у старой Мадам в Блуа. От меня она ничего не скроет.

Однако любопытную Монтале ждало разочарование:

Луиза отказалась пересказывать свой разговор с королем. Отбиваясь от расспросов подруги, она прижимала руки к сердцу, словно боялась выпустить наружу хотя бы частичку бесценного сокровища. Из этого ее поведения три подруги сделали любопытное заключение, при своем девичьем облике, хрупкости и безразличии к земным делам Лавальер влюблена в монарха!

— Глупая и обреченная любовь! С другой стороны, верно говорят про тихий омут и водящихся там чертей… — заключила Монтале.

Подруг ждали дальнейшие сюрпризы. Последующие дни обильно питали пересуды, как среди фрейлин Мадам, так и среди всех придворных, Людовик XIV стал открыто ухаживать за Лавальер! Появляясь у Мадам, он искал глазами именно ее, прежде чем поприветствовать принцессу. На прогулке он торопился к дверце ее кареты, чтобы подать ей руку. Но поразил всех эпизод, случившийся во время грозы, когда гуляющие в лесу видели, как Людовик стоит под деревом с непокрытой головой, стараясь уберечь Лавальер от дождя своей шляпой… Воссоединившись с остальными, парочка переглядывалась со счастливым видом, что свидетельствовало о происходящем лучше долгих объяснений. Мадам, до последнего времени беспечно следившая за их играми, перестала улыбаться…

В действительности произошло вот что, видя, что их роман, который они не заботились скрывать, вызывает при дворе чрезмерное брожение умов, Людовик и Генриетта задумали перехитрить молву. Король решил сделать вид, будто он увлечен фрейлиной своей любовницы — самой скромной и робкой из всех. Выбор пал на Луизу де Лавальер, после того как Мадам, не желая создавать себе соперницу, отвергла Тоней-Шарант как слишком красивую и надменную, Фонсом как слишком юную и не способную сыграть эту роль ввиду отсутствия интереса к королю, и Монтале как слишком хитрую и непокорную.

А потом, беседуя наедине с девушкой, назначенной в жертву, Людовик XIV открыл для себя невероятную, неслыханную вещь, маленькая уроженка Турени любила его, любила страстно с того мига, когда впервые увидела его в Блуа у тетки, принцессы Орлеанской. Причем любовь ее была отдана человеку, а не королю, она предпочла бы, чтобы он превратился в простого мушкетера или мелкого дворянчика, а не был обвенчан со всей Францией и с инфантой в придачу.

Любовь притягивает любовь; сильная любовь мощно завлекает в сети. Людовик вспыхнул, как факел, и забыл Мадам, которой ничего не оставалось, кроме как искать сообщничества двух королев, дабы низвергнуть новую фаворитку. Бедняжке предстояло тяжкое отрезвление, но это в будущем, а пока толпа наметанным за века потомственной тренировки глазом высмотрела восходящую звезду и принялась ее славить.

Фуке, заглянувший на огонек к Сильви де Фонсом, потребовал подробностей.

— Я приехал из Во за новостями и услыхал историю настолько удивительную, что хотел бы, чтобы ее подтверждение или опровержение прозвучало из ваших уст. Все говорят про короля и молоденькую фрейлину, хотя в прошлый раз героиней романа была Мадам…

— С прошлого раза все переменилось. Таково мое впечатление, но вам следовало бы попытать Мари, а не меня, раз речь идет о ее подруге.

— Коли в дело замешан король, фрейлина королевы должна быть осведомлена не хуже. Полагаю, ее величеству новая история должна нравиться не больше, чем прошлая?..

Сильви усмехнулась в ответ.

— Сказать так — значит не сказать ровно ничего! Бедняжка! Подумать только, после свадьбы прошло чуть больше года, и все это время несчастная инфанта, влюбленная в своего мужа, наблюдала, как сначала он увлекся Суассон, потом — Мадам, теперь — бедной Лавальер, которой он бесстыдно щеголяет! Теперь две королевы и Мадам постоянно держатся вместе, объединенные неприязнью к новой фаворитке.