— Не будет ли монастырская жизнь слишком суровой? Ваше здоровье сильно пошатнулось после той страшной болезни. Вы так и не восстановили прежних сил…

— Не беспокойся, за мной будут хорошо ухаживать. А дальше — как решит бог.

Вопреки ожиданиям, расставание с бывшей Марией де Отфор прошло легче. Та удивленно приподняла брови, усмехнулась по-прежнему прекрасными голубыми глазами, внимательно посмотрела на подругу, склонила голову набок…

— Вы — в бретонском монастыре? Кого вы пытаетесь в этом уверить, милочка? Со мной этот номер не пройдет.

— Почему?

— Потому что этот выход не для вас. Не вы ли терпеть не могли монастыри? Или хотите заставить меня поверить в преображение, происшедшее после паломничества к плащанице Господа нашего Иисуса Христа?

— По-вашему, это так невероятно? Лучше скажите серьезно, Мария, куда я, по-вашему, направляюсь?

— Вот уж не знаю! Но не удивлюсь, если бы взяли курс на греческие острова… Ведь вы верите в смерть Бофора не больше, чем я, и наверняка собрались проверить свои догадки лично. Так, во всяком случае, поступила бы вашем месте я.

Сильви не удержалась от смеха и с огромной нежностью обняла женщину, хранившую вместе с ней самый смертоносный из всех секретов французского государства.

— Вы сумасшедшая, Мария! Но я люблю вас именно за это.

— А я вас! — прошептала госпожа де Шомбер. Я буду тосковать. Надеюсь, если поиски увенчаются успехом, вы дадите мне об этом знать. Я буду счастлива вест том, что недостойному отпрыску так и не удалось вычеркнуть своего отца из списка живых…

Удаляясь от Нантея, Сильви долго махала платком. Когда осела пыль, поднятая колесами ее кареты, женщина, носившая прежде прозвище Аврора, разрыдалась и закрылась в молельне, откуда не выходила целый день.

Наконец настала очередь д'Артаньяна. Путешественники уже садились в карету у дома на улице Турнель, который он вырос перед ними как из-под земли, спрыгнул с коня, подозвав конюхов, и, подбежав к Сильви, обнял ее и нежно поцеловал прямо в губы. Никогда еще ее так не целовал

— Как много лет я мечтал о том, чтобы сделать это — воскликнул он, не подумав извиниться; впрочем, никто требовал от него извинений. — Мы больше с вами не увидимся — во всяком случае, на этом свете, если на то будто божья воля.

— Как вы можете? Вы молоды, как никогда, и, надеюсь, останетесь молодым еще долго. Или вам тоже пре стоит дальний путь? — спохватилась Сильви, заметив, что офицер одет по-дорожному.

— Да. Мушкетеры уже сегодня покидают Сен-Жермен вместе с королем. Почему-то я уверен, что вы буде молиться в своем монастыре за спасение моей души, я уже не вернусь назад… Но вы не печальтесь! Смерть в бою — желанный конец для любого воина. Так моя душа быстрее соединится с вашей.

Он подал ей руку и усадил в карету, где уже находился Персеваль. Поприветствовав шевалье, он захлопнул дверцу. Последнее, что увидела Сильви, кроме Жаннеты, рыдавшей в объятиях Корантена, и Николь, упавшей на грудь Пьеро, был силуэт д'Артаньяна, застывшего посреди улицы Турнель в низком поклоне, купая перья шляпы в уличной пыли. Казалось, он прощается с самой королевой…

— Как много людей вы заставляете страдать своим отъездом… — прошептал Рагнель, тоже с трудом сдерживавший слезы. — Вы уверены, что никогда не будете сожалеть о содеянном?

— Ни одного дня я не проживу без горьких сожалений, дорогой крестный. Но поймите же, меня ждет осуществление мечты всей моей жизни!

— Никто не желает вам счастья так искренне, как я! Надеюсь, ваша мечта действительно осуществится.

Те же мысли не покидали его спустя несколько дней, когда, стоя на набережной в маленьком порту Пирьяк, он провожал взглядом кораблик под красным парусом, уносивший Сильви по синей глади моря в сторону горизонта, туда, где ее ждала любовь. При этом он вопреки своим ожиданиям почти не испытывал боли, ведь он не заботился о себе, к тому же, помимо Филиппа, один он обладал привилегией проникать порой в магический круг, внутри которого собирались обитать Франсуа и Сильви. Правда, до первого свидания с ними должно было пройти не меньше года, тут-то и коренился главный вопрос, сколько времени отпущено господом ровеснику века, еще не ощущающему, впрочем, груза лет?

— По крайней мере, достаточно, чтобы еще ей пригодиться! — сказал себе Персеваль, провожая взглядом уменьшающееся красное пятнышко, колеблющееся на волнах.

Д'Артаньян погиб во время осады Маастриха спустя год, уже произведенный в маршалы Франции.

Наконец, отвернувшись от моря, он зашагал в сосновую рощу, где его поджидал Грегуар с каретой. Оказалось, что и старый кучер смотрит с козел на море, не стесняясь катящихся по щекам крупных слез. Безмолвное горе старого слуги Фонсомов, сурового холостяка, прослывшего хмурым молчуном из-за своего нежелания произносить больше трех слов за день, от которого Сильви в благодарность за его многолетнюю преданность не стала скрывать, куда в действительности лежит ее путь, тронуло Рагнеля до глубины души. Он устроился рядом с кучером на козлах, похлопал его по плечу и заговорщически ухмыльнулся.

— А теперь вези меня в монастырь Локмария. Мне надо поговорить с настоятельницей.

Грегуар улыбнулся ему в ответ — сначала робко, потом радостно. Связывающие их дружеские узы стали еще крепче, появилась еще одна причина задержаться среди живых. Кивнув головой, он развернул коней и направил их в сторону Ванна.

Тем временем Сильви, сидя под мачтой, смотрела на приближающиеся розовые гранитные скалы Бель-Иля, покрытые густой растительностью, на редкие белые домики на склонах. Гористый остров походил на цитадель, внутри которой разросся буйный сад, грозящий поглотить древние стены. Наслаждаясь целебным морским воздухом, полным ароматов соли и водорослей, путешественница думала об Авалоне, зачарованном острове из северных легенд. Вряд ли Бель-Иль сильно отличается от него…

После двадцатилетней разлуки она возвращалась туда, где осталось ее сердце. Казалось, она доверила его этим скалам, а сама на время обернулась другой женщиной, чтобы, пройдя через столько испытаний, снова оказаться здесь… Вдруг ее дожидается на пороге старого дома малышка Сильви, бегавшая босиком по песчаным пляжам и ловившая креветок в заводях, оставшихся после отлива?

Какие волшебные мечты! Однако их оттесняла все дальше растущая тревога, какого Франсуа встретит она на берегу? Угнетенного, придавленного угрызениями совести, каким она едва ли не насильно извлекла из Пинероля, или совсем другого, преображенного несколькими месяцами одиночества посреди океана? В любом случае прежний Бофор, полный отваги, жизненной силы и веселья, канул в Лету. Человек, к которому она торопилась, официально именовался бароном Ареном, поплатившимся ссылкой за чересчур тесную связь с Фуке и нашедшим убежище в доме, приобретенном некогда для мадемуазель де Валэн.

Убежище можно было считать надежным, король, его заклятый враг, не проявлял интереса к острову, которым его некогда пытался пугать Кольбер. Он не держал на нем гарнизона, более того, отдал его бесстрашной Мадлен Фуке, добившейся уважения к себе неустанной борьбой за добрую память о муже и возвращение имущества. Островитяне, оплакивавшие бывшего своего хозяина, были вознаграждены ею сторицей.

Чем больше загораживали дикие скалы острова горизонт, тем сильнее становилось волнение Сильви. Ее сердце переполнено любовью, но сохранил ли любовь тот, к кому она стремится?

Лодка обогнула мыс, за которым находился порт Спасения и небольшая скала, увенчанная домиком и мельницей Танги Дрю, рядом с которой Сильви завещала ее похоронить. На песке лежала перевернутая лодка, которую чинил человек, смахивающий бородой и длинными седыми волосами на викинга. На нем были только штаны, кончавшиеся бахромой у колен, он с наслаждением подставлял солнцу темный, как у американского дикаря, торс.

Услышав оклик кормчего лодки, доставившей Сильви, он выпрямился и приставил ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше рассмотреть гостью. Сильви облегченно перевела дух, то ли прежний Франсуа никогда не исчезал, то ли его вернул к жизни остров. Широко улыбаясь, он вошел прозрачную воду и зашагал навстречу лодке. Сердце норовило выпрыгнуть у Сильви из груди, никогда еще он не был так красив! Немало придворных щеголей позавидовали этому молодцу 56 лет, закаленному долгими плаваниям. Своим прежним, громоподобным голосом он крикнул лодочнику, с которым был, как видно, знаком:

— Спасибо, что наконец-то привез мне жену! Я уже сомневался, что это случится.

— Если она задержалась без причин, пускай просит прощения, — пробасил в ответ бретонец. — Заповедь гласит, жена да последует за мужем!

Франсуа со счастливым смехом взял Сильви на руки перенес на берег. Двое матросов выгрузили из лодки ее кожаный сундучок и большой мешок, а затем снова пойма парусом ветер. Франсуа опять взял Сильви на руки и мол заторопился по пляжу, потом по тропинке, перешедшей грубые ступени. В дом он ворвался, как ураган, и захлопнул дверь ударом ноги, едва не сорвав с петель. Только тог, он поставил Сильви на ноги и отошел на два шага, что бы полюбоваться ею.

— Вот ты и дома! — прорычал он неожиданно свирепо. — Долго же мне пришлось тебя ждать!

Он даже не удосужился ее поцеловать. Оскорбленная Сильви не обращала внимания на щекочущий запах цветов, наполнявший бывшую молельню. В помещении царил образцовый порядок, в старом камине пылал огонь, в медном сосуде красовались дикие цветы. Все указывало на то, что здесь постаралась женщина. Сильви не смогла этого снести.

— Вам известно, что мне потребовалось несколько месяцев, чтобы привести в порядок дела. Впрочем, как я погляжу, вы тут не скучали. Сразу видно, что живете не один.

Он рассмеялся, подошел к ней, обнял и так стиснул, что у нее перехватило дыхание.

— Ты права, я не знал одиночества, потому что мной всегда была ты.

— Не я занималась уборкой и стряпней…

— Эту загадку мы отложим на потом. Значит, ты заподозрила, что здесь заправляет женщина, спрятавшаяся при твоем приближении?

— Очень может быть! Отпустите меня! Я задыхаюсь…

— К этому я и стремлюсь. Я задушу тебя поцелуями и доведу до обморока своей любовью!

Он слегка разжал объятия, чтобы дать ей глотнуть воздуху, а потом с такой ненасытностью принялся целовать в губы, что она вынуждена была отбиваться, не желая превращаться в игрушку в его сильных руках, хотя в ней пробуждались мало-помалу забытые, казалось бы, чувства. Но его пыл был так велик, что она не могла, да всерьез и не хотела ему противостоять. Прекратив сопротивление, она отдалась желанию, захлестывающему ее все сильнее.

Почувствовав, что борьба прекращена, Франсуа начал ее раздевать — ласково, но проворно, не прерывая поцелуев. Когда на ней не было уже ничего, кроме белых шелковых чулок на синих подвязках, он отстранился и воззрился на нее в немом восхищении. Лучи солнца, заглянувшие в оконце, заставляли ее жмуриться, руки инстинктивно призывали обнаженную грудь. Он ласково развел их.

— До чего ты красива! — простонал он. — Тебя можно принять за молоденькую девушку, так безупречны очертания твоего тела! Ты совершенно не изменилась. Как тебе это удалось?

Она широко раскрыла глаза и хитро улыбнулась.

— Я следила за собой. Наверное, не смея признаться в этом самой себе, я всегда мечтала рано или поздно стать твоей…

— Так стань же моей, любимая! Настал день, которого я так ждал!

…Спустя длительное время оба с юношеским аппетитом набросились на густую уху, сваренную женой мельника, следившей и за чистотой в доме. Франсуа то и дело замирал с ложкой в руке, не в силах отвести от Сильви глаз, как ни клонило его ко сну. Розовые лучи заката ласкали ее кожу и гладили волосы, рассыпанные по плечам.

— Известно ли тебе, моя богиня, что мы совершили грех и будем грешить впредь?

Она в ужасе выронила ложку. То, что произошло только что между ними, было так прекрасно, так значительно, что назвать это грехом было равносильно оскорблению.

— Вот как ты на это смотришь? — молвила она тоном печального упрека.

Он расхохотался, вскочил с табурета и, схватив Сильви за плечи, заставил встать и прижаться щекой к его груди.

— Нет, конечно! Тебе известна моя приверженность дурацким шуткам. Но нашим душам все равно грозит опасность, и мы должны ее избежать. Одевайся скорее! Нам надо идти…

— В такой час? Куда?

— Прогуляться. Вечер так чудесен…

Они побрели, взявшись за руки, как дети, Сильви думала, что они будут гулять вдоль берега, но Франсуа заставил ее повернуться к морю спиной и повел к маленькой церкви, которую она хорошо помнила, потому что часто молилась в ней, когда скрывалась от палачей Ришелье.

— Что ты задумал? — спросила она, не замедляя шаг. — Хочешь исповедаться на ночь глядя?

— Почему бы и нет? Господь, как тебе известно, никогда не дремлет.