Джоанна Линдсей - Узы любви

— И ты готова смириться с этим? — с горечью бросила Милисент.

— А что прикажешь делать? Не нами заведено, не на нас и кончится. Так было, есть и будет вечно.

Именно по этой причине Милисент возненавидела свое тело, оболочку, в которой была рождена и которую искренне презирала. Джоан не права! Так быть не должно! Она взрослая женщина, способная мыслить здраво и совершать разумные поступки. Она должна иметь право решать, как ей жить. Если мужчины выше и сильнее, это еще не означает, что они обладают более острым умом или сообразительностью. Это им только кажется.

— Разве Уильям так с тобой обращался? Изводил приказами и повелениями? — возразила Милисент.

— Уилл любил меня, — пояснила Джоан, — и делал все, чтобы мне угодить. Это и есть секрет счастья. Пробудить любовь в муже.

— Можно подумать, мне нужна его любовь! — фыркнула Милисент.

— Если он тебя полюбит, значит, захочет угодить, и у тебя будет больше свободы. Разве не видишь, как все просто? И я не сказала, что тебе обязательно отвечать ему такой же любовью, зато сама поймешь, как выгодно быть обожаемой женой.

— Возможно, если меня все-таки заставят пойти к алтарю. Но я по-прежнему намерена расстроить свадьбу. Папа дал мне месяц, чтобы привыкнуть к Вулфрику. Он считает, что я изменю свое мнение о женихе, но этому не бывать.

— Еще бы! — вздохнула Джоан. — Ты ведь и не пытаешься!

Милисент негодующе выпрямилась:

— Неужели ты желаешь, чтобы я вышла за него?!

— Дело не в этом. Видишь ли, в отличие от тебя я считаю, что свадьба все равно состоится и ничто не сможет ее предотвратить. Поэтому и желаю, чтобы ты нашла в браке счастье. Разве папа пообещал, что разорвет помолвку, если и через месяц ты будешь относиться к Вулфрику по-прежнему?

— Не совсем… но сказал, что мы сможем обсудить, как поступить.

— А по-моему, папа просто уверен, что ты передумаешь, и только по этой причине дал тебе отсрочку. Помни это, Мили, и постарайся увидеть в Вулфрике и хорошие качества.

— Это будет трудновато даже в самый солнечный день: он черен, как уголья.

Джоан сокрушенно прищелкнула языком.

— Неужели в нем все так уж плохо? На него приятно смотреть, он высок, красив, ни одного гнилого зуба, ни унции жира. Как ни суди, а в нем нет ничего дурного…

— Пока он не открывает рот или не поднимает кулак, — вставила Милисент. — И тогда кажется мне вонючей крысой.

Но Джоан, прежде чем сдаться, привела последний, наиболее веский довод:

— Самые свирепые звери только что не берут еду из твоих рук. Почему ты не способна сделать то же самое с твоим рыцарем?

Милисент с недоумением заморгала: такое ей никогда не приходило в голову.

— То есть укротить его?

— Вернее, приручить.

— Но он… он не животное.

Джоан закатила глаза:

— Послушать, как ты о нем говоришь, так можно вообразить, что он еще хуже.

— Но я понятия не имею, как этого добиться, даже если бы захотела, чего ты от меня не дождешься!

— Ты отдаешь животным все, в чем они нуждаются, верно? — заметила Джоан. — Доверие, сострадание, нежность, и они тебя не боятся.

— Этот человек не нуждается в сострадании и не собирается мне довериться. А нежность… да он не знает, что это такое! Пожалуй, если хорошенько врезать ему кулаком по затылку, он и это посчитает нежностью.

— Ничего себе нежность! — усмехнулась Джоан.

— Да я представить не могу, что он потребует нежности от женщины! Она ему ни к чему. И как я смогу его укротить?

Джоан пожала плечами, но тут же усмехнулась:

— Уильям говаривал, что для полного счастья мужчине необходимо хорошенько объездить женщину в постели.

— Джоан!

— За что купила, за то продала!

— Ему только это и нужно было? И все? — недоверчиво переспросила Милисент.

— Нет, он был рад каждой минуте, проведенной со мной, потому что обожал меня. Если тебе ни к чему любовь Вулфрика, пойми, чем можно ублажить мужа, чтобы жизнь с ним показалась тебе приемлемой.

— Поверь, Джоан, я высоко ценю все, что ты для меня делаешь, и твои советы были бы бесценными, если бы меня все-таки вынудили с ним жить. Но я многое дала бы, чтобы этого не случилось. Проводить дни и ночи с человеком, который в любую минуту способен испытать на мне силу своих кулаков? Он с детства привык к насилию, таким и остался.

— Но и это можно изменить терпением и нежностью.

— Да, если бы этот недостаток был единственным. Но он стремится именно к тому, что предлагаешь ты: обуздать меня и заставить плясать под свою дудку. Думаешь, я вынесу такие страдания и не увяну через год-другой?

— Но должен же быть какой-то выход, Мили!

— О чем ты толкуешь! Сама сказала, что в браке равенства не бывает. Словно ему не все равно! Он мужчина — как сказал, так и будет. Все должны покорно склонять перед ним голову, а тем более я, женщина, которая значит для него меньше, чем ничего! Иисусе сладчайший, я думать об этом не могу!

Джоан помрачнела. Не впервые она слышала жалобы сестры на свою участь. И, как прежде, ничем не могла облегчить ее страдания и заставить смириться.

Подразумевалось, что мужчина может распоряжаться своей жизнью. Для женщин же создано бесчисленное множество запретов и ограничений. Большинство женщин и не спорили с этим, ибо считались собственностью мужей или отцов по заветам церкви, законам короля и желанию родных. Те же, кто, как Милисент, не считал такое положение дел справедливым, обречены всю жизнь терпеть и мучиться.

Остановив коней на небольшой полянке, охотники выпустили соколов. В это время года хищных птиц, как, впрочем, и животных, почти не встречалось, но соколы с высоты своего полета разглядят малейшую темную точку и, сложив крылья, бросятся на добычу.

Зрелище парящих соколов было поистине великолепным. Хотя Милисент предпочитала охотиться с луком и стрелами, все же не могла не залюбоваться чудесными птицами.

У всех рыцарей Данбера были собственные соколы, а люди Вулфрика не привезли с собой своих, не собираясь охотиться.

В те времена, однако, почти у всех аристократов были эти гордые создания, и некоторых птиц так любили и ценили, что никогда не оставляли дома. Мало того, их кормили отборными кусочками со стола господ и даже самого короля. Такой любимец обычно сидел либо на запястье владельца, либо на спинке его стула.

Но сегодня Вулфрик, как и Милисент, оставался простым наблюдателем. Правда, Милисент то и дело ловила себя на том, что следит не за птицами, а за нареченным. Зря Джоан упомянула, как он красив! Теперь Милисент только об этом и думала, отмечая чистоту черт его мужественного лица. Несмотря на то что король Иоанн отпустил бороду и большая часть придворных старалась ему подражать, щеки и подбородок Вулфрика были выбриты. Зато волосы до плеч, совсем как у нее. И это отчего-то показалось Милисент странным. Хотя она не завидовала черной как вороново крыло густой гриве, все же ей на миг захотелось, чтобы ее собственные локоны были чуточку длиннее. И не чуточку, а… а намного, хотя бы до пояса. Ах, что за вздор она несет! И зачем ей эта обуза?

Сидя на прекрасном вороном скакуне, Вулфрик выглядел таким величественным. Складки широкого черного плаща закрывали круп животного. А посадка! Истинного рыцаря — прямая, свободная, так что еще заметнее широкие плечи и тонкая талия.

Джоан сказала правду: он не отличался полнотой, а под темной коттой играли мышцы. Даже доходившие до колена сапоги казались тесными на его мускулистых ногах. Да, смотреть на него — одно наслаждение. Беда лишь в том, что он обыкновенный, тупой и жестокий рыцарь, а от мужа она ожидала гораздо большего. Разумеется, она слишком многого хочет! Найти человека, признающего насилие только на поле брани, почти немыслимо, но именно об этом мечтала Милисент. И она получит такого человека, если выйдет замуж за Роланда.

Она слишком долго пялилась на Вулфрика. Должно быть, он почувствовал ее взгляд, потому что темно-синие глаза неожиданно остановились на ней, словно он тоже оценивал ее. Милисент стало не по себе. Почему он не думает приближаться, только пристально смотрит на нее?

Девушка попыталась отвернуться, но не смогла: взор его будто притягивал.

Ее затрясло в ознобе, потом бросило в жар. Сознание того, что он обладает силой смутить ее, снова оледенило Милисент, и она покрепче закуталась в плащ. Вулфрик понимающе улыбнулся, словно знал, в чем причина ее смятения, и… и направил к ней коня. Милисент и без того удивлялась, почему он не сделал этого раньше, после того как приказал ей ехать на охоту. Потом же он совершенно перестал обращать на нее внимание.

Несколько минут ушло у Вулфрика на то, чтобы подъехать к ней, ибо она старалась с самого начала держаться от него как можно дальше. Но он и не собирался чересчур приближаться к Стомперу. Однако у его жеребца были несколько другие намерения. Несмотря на все попытки Вулфрика удержать его, конь потянулся мордой к Милисент, явно напрашиваясь на ласку.

Вулфрик в полной растерянности и досаде громко спросил:

— Что ты сделала с моим конем?

— Постаралась подружиться, — пояснила девушка, улыбаясь коню и почесывая ему нос.

Стомпер повернул голову, желая убедиться, что хозяйке ничто не угрожает.

— Это колдовство! Только ведьмы могут так усмирять животных!

Милисент презрительно хмыкнула, но тут же об этом пожалела. Зря она! Лучше бы Вулфрик посчитал ее колдуньей и отказался от такой невесты или по крайней мере побоялся бы вести себя с ней чересчур жестоко. Да! Как она раньше не догадалась!

Милисент невольно расплылась в улыбке:

— Просто животные знают, что я никогда не причиню им зла. Разве твой жеребец не ждет от тебя того же?

— Но к чему мне издеваться над ним?

— Ты только что сделал ему больно, — подчеркнула она, — пытаясь оттащить его подальше от меня.

Вулфрик вспыхнул, но все же прошипел:

— Леди, ты жестоко испытываешь мое терпение.

Милисент задумчиво кивнула и снова улыбнулась. Вулфрик окинул ее угрюмым взглядом. Лицо девушки еще больше просветлело. Наверное, неразумно так дразнить его, но она просто не могла устоять.

Вулфрик снова попытался отъехать в сторону, но безуспешно. Наконец, выйдя из себя, он приказал:

— Сними с него свои чары!

— Никаких чар, — спокойно возразила она. — И я его не держу. Может, если ты извинишься перед ним за то, что без нужды сделал больно, и покажешь, как ты его любишь, он тебе подчинится?

Но Вулфрик только проворчал что-то и, спешившись, повел скакуна в поводу. Милисент благоразумно скрыла смешок, но все же крикнула вслед:

— Не забудь извиниться!

Но Вулфрик даже не оглянулся, хотя сказал лошади несколько слов, которых она так и не услышала. Наверное, пригрозил самыми жестокими карами, если тот оконфузит хозяина.

Несколько минут спустя он вскочил в седло и опять попытался приблизиться к Милисент, но на этот раз держался на расстоянии и старался повернуть голову жеребца в другую сторону, чтобы тот не видел Милисент.

Это Вулфрику удалось, и он немного успокоился. Стомпер отличался такими громадными размерами, что Вулфрик, даже несмотря на свой рост, оказался ниже Милисент, и, очевидно, это совсем ему не понравилось. Зато Милисент назло ему гордо выпрямилась и стала выше еще на несколько дюймов. Вулфрик, поняв ее проделку, с отвращением поморщился и повернул коня.

И тут девушка громко охнула, сама того не ожидая. Она никогда бы не подумала позвать его на помощь. Просто удивилась, услышав сначала свист стрелы, а потом болезненный укол в плечо. К счастью, наконечник только задел ее и вонзился в ближайшее дерево, а Милисент, не веря собственным глазам, уставилась на кровавое пятно, расплывшееся на плаще.

Но тут Вулфрик обернулся, и она мгновенно оказалась в его объятиях. Его громовой клич «К оружию!» тут же собрал вокруг воинов и рыцарей.

Милисент безуспешно пыталась выпутаться из просторного плаща, чтобы высунуть хотя бы голову. Невозможно. И конь мчался галопом, так что не стоило стараться.

Голова ее немного кружилась, а от усилий высвободиться становилось только хуже. С каждым толчком рука болела все сильнее.

Безумная скачка к замку все продолжалась, и к тому времени как они остановились у подъемного моста, Милисент впервые в жизни лишилась чувств, — не от боли, которую обычно терпела до последнего, а от потери крови. И поскольку ее почти полностью скрывали складки плаща, Вулфрик не заметил, что багряные капли то и дело срываются и падают на землю.

— Почему этот чертов лекарь не идет? — бушевал Вулфрик. — Где его носит?

— Наверное, потому, что я за ним не посылала, — преспокойно ответствовала Джоан.

— Это первое, что ты должна была сделать! Займись этим, да побыстрее!

Милисент попробовала открыть глаза, уверить их, что все хорошо, но так и не нашла сил. В ушах стоял такой звон, что она почти оглохла. Нужно хоть немного поспать, чтобы отдохнуть и окрепнуть, но рука невыносимо ныла.