— Ради Бога, перестаньте ерзать, Ангус, — сказала Мэгги, скосив глаза на своего хозяина, но при этом крепко сжимая руль. — Вы извиваетесь так, будто вас блохи закусали. Что вам не нравится?

Они возвращались из Лаконии.

— У меня ноги не умещаются. Сиденье слишком продвинуто вперед, — пожаловался Ангус, сверкнув глазами в сторону Мэгги. — Я зажат, как селедка в бочке. Это напоминает мне, как мы с Эйлин ходили на всякие праздники в школу, когда Гвин была маленькой, и сидели там на детских стульчиках, так что колени были где-то около ушей. — Он снова поерзал, потом посмотрел на ноги Мэгги. — Вы ведь не маленького роста, Мэгги. Зачем вам двигать сиденье так далеко вперед?

Его взгляд и замечание странным образом смутили Мэгги.

— Потому что у меня ноги короткие, — сказала она, стараясь не покраснеть. — У меня фигура с длинной талией. Если бы мои ноги соответствовали туловищу, то я была бы ростом в шесть футов.

Ангус фыркнул, снова заворочался, потом сморщился, потому что фургон попал колесом в выбоину на дороге.

— Какого черта вы настояли на том, чтобы поехать на этом драндулете?

— За этот драндулет, видите ли, не надо платить, — отрезала она. — Может, это и не лучшая машина, но что-то никто не предлагает мне денег на покупку новой.

Мэгги резко повернула руль, чтобы объехать выбежавшего на дорогу кролика. Из-за ее маневра Ангус, который отказался пристегнуться, покачнулся в сторону и ткнулся плечом в плечо Мэгги.

— Черт, — снова заворчал он, выпрямляясь, — где вы учились водить? На стукающихся машинках в парке аттракционов?

— Я предпочитаю, чтобы кролик в моем рагу был без следов колес, — спокойно сказала она и посмотрела на своего нахмурившегося пассажира. — Осталось всего двадцать миль, Ангус. И если только сейчас на дороге не сядет корабль инопланетян и не утащит нас к себе, я гарантирую, что довезу вас до дому в целости и сохранности.

Старик хмыкнул, обхватил себя длинными руками за плечи и погрузился в угрюмое молчание. Поскольку оно все же было лучше, чем беспрестанные жалобы, Мэгги решила оставить его в этом состоянии и вернулась к собственным мыслям.

Она надеялась, что Ангусу понравится идея Гвин заново покрасить вестибюль. Мэгги была рада, что девочка нашла занятие, которое поможет ей отвлечься. Работа у Блэкшира тоже пойдет на пользу, хотя бы потому, что Гвин будет реже встречаться с Алеком.

Хотя Мэгги пыталась убедить себя, что это не ее дело, ей безумно хотелось узнать, что же произошло тогда, накануне дня Благодарения. Что заставило Алека так спешно уехать? И что так расстроило Гвин? Конечно, если бы она отважилась строить догадки, она бы с большой долей уверенности предположила, что все дело в том, что Гвин превратилась в очень симпатичную девушку и что Алек это наконец заметил. И либо он не знает, что с этим поделать, либо, что хуже, знает, но не смеет. А Гвин, как обычно, хочет получить больше, чем может уместиться в корзине.

Даже Мэгги была ясна разница между решением по здравому смыслу и влечением на «химическом» уровне. Она скосила глаза на мужчину, дремлющего рядом с ней. О да, она вполне понимает, что значит «химическое» влечение, снова устремляя взгляд на дорогу. Только идиот станет класть в один сосуд два химических вещества, соединение которых может дать взрывоопасную смесь.

Впрочем, смешивать вещества, которые не реагируют друг с другом, нет никакого смысла.

— Что сегодня на ужин? — спросил Ангус, отвлекая ее от размышлений.

— Я думала, вы спите.

— Но я не сплю, разве не ясно?

Мэгги с трудом удержалась от улыбки.

— Я еще не решила, что приготовить. А что бы вы хотели?

Не дождавшись ответа, она бросила на него короткий вопросительный взгляд.

— За все эти годы вы ни разу не спрашивали, чего я хочу, — помолчав, сказал он, странно глядя на нее.

Снова сосредоточив внимание на дороге, Мэгги подняла руку и поправила выбившуюся из-под вязаной шапочки прядь волос.

— Разве?

— Ни разу. Никогда.

Мэгги неожиданно для себя почувствовала неловкость.

— Ну, наверное… — начала она, но так и не нашлась, чем закончить фразу.

— А у нас есть спагетти? — с детской надеждой в голосе спросил он.

— Спагетти? Не знаю. Кажется, есть.

— Сможете их приготовить? С чесночным хлебом?

— Но тогда нам придется сделать крюк, чтобы заехать в булочную.

— Отлично. Ради спагетти с чесночным хлебом я готов еще помучиться на этом сиденье. — Мэгги вздрогнула от неожиданности, когда он легко коснулся ее руки на рулевом колесе. — Простите, что был таким занудой в последние недели. Вы просто ангел, что вытерпели все это. Вот подождите, скоро снимут гипс, тогда увидите…

Он снова скрестил на груди руки и закрыл глаза, оставив Мэгги в полном недоумении. В его словах насчет того, что она ангел, не было слышно и намека на привычный сарказм. И что означала его последняя фраза? Что она увидит?

Следует ей радоваться, или тревожиться?


Поппи, начиная с июля, безрезультатно упрашивал его покрасить вестибюль. Приехала Гвин — и вот вам результат: не прошло и недели, как он взял в руки кисть.

Не все в жизни идет по плану, это Алек уже начал понимать. Иногда импульсивные решения правильны, иногда — нет. Взять хотя бы его бегство в Бостон. Оно было вовсе не запланировано. Он уехал стремительно — прямо скажем, сбежал — только для того, чтобы развернуться и приехать обратно. Что было правильным шагом? Отъезд или возвращение?

У него разболелась голова. Не с похмелья, нет, — дурацкую идею напиться до беспамятства он отбросил, вернувшись вчера с прогулки в свой номер. Значит, от краски. Хоть на ней и написано, что она не токсична, но его организм, видимо, считает по-другому. А сейчас слишком холодно, чтобы открыть окна.

Итак, Гвин изменила свое мнение о том, чего она хочет от их отношений. Это облегчает его положение. По крайней мере, должно было облегчить, но Алека не оставляло смутное ощущение, что все не так просто и не стоит полностью верить в возвращение Гвин к общепринятым моральным нормам.

Если не считать краткого обсуждения планов малярных работ, они почти не разговаривали, что только укрепляло подозрения Алека насчет того, о чем на самом деле думает Гвин. Та намеренно держалась от него на расстоянии и никогда еще не была так молчалива. Было ясно, что она не знает, как вести себя с ним, что говорить и что делать. И он хорошо понимал ее состояние, потому что сам чувствовал то же самое.

Короче говоря, их отношения стали еще более запутанными. Алек искренне не мог понять странных желаний Гвин. Да, они наверняка испытают удовольствие, но всего лишь на час. А что потом? У подобных отношений нет будущего, и они оба это знают. У Гвин свои цели в жизни. Как бы он к ним ни относился, это ее цели и ее, как она сама заявила неделю назад, жизнь.

И он не собирается мешать ей жить так, как она хочет. А это означало — жить без него. Он готов сделать все, что в его силах, чтобы обеспечить ее счастье. Или почти все. Как старший и более мудрый (он надеялся на это) из них двоих, он должен был остановить ее еще до того, как она обвила руками его шею. И не должен был позволять ей касаться его губ. А теперь не должен…

Что? Позволять своему воображению рисовать то, чего не могло быть?

Старинные часы пробили пять, когда Алек заметил, что Гвин крутит головой и пытается размять шею испачканной в краске рукой. Она красила нижнюю часть стены, верхнюю Алек взял на себя. Он спустился со стремянки, держа в одной руке почти пустое ведро для краски, а в другой — валик. Да, Алек отлично понимал, сколь опасным может быть прикосновение, но видеть, как Гвин страдает, было выше его сил. Поставив ведро на пол и положив валик, он подошел к ней.

Как только его руки опустились ей на плечи, она вздрогнула.

— Что ты делаешь?

Ее выгоревшая рубашка была пропитана запахом ее мыла и ее тела. Опаснейшее сочетание.

— Боже, что с твоими мышцами? Ты что, накрахмалила их?

Он начал разминать ее затекшие плечи и тут же понял, что не чувствует бретелек лифчика. Реакция его тела была мгновенной. О черт!

Гвин повернула к нему лицо, забрызганное белой краской. По крайней мере, она догадалась надеть кепку, чтобы прикрыть волосы — точнее, то, что от них оставила парикмахерша. Алек, не прекращая массаж, повернул ее голову обратно и наклонил вниз.

— Стой смирно. Так лучше?

— Да, гораздо лучше. — Она вдруг хмыкнула и сказала лукавым тоном: — Ты, кажется, говорил, что мы не должны делать этого?

— Чего — этого? — спросил он, убирая руки.

Обернувшись, Гвин взяла его руку и снова положила на свое плечо.

— Прикасаться друг к другу.

Алек возобновил массаж, вдыхая запах ее тела, смешанный с запахом краски.

— Это совсем другое, — заверил он ее и себя. — Это массаж. Лечебная процедура.

— Что это здесь происходит?

Услышав голос Поппи, они отпрыгнули друг от друга, как два подростка, которых застали целующимися на крыльце. Но, насколько Алек мог судить, старик не обратил на них никакого внимания: его удивленный вопрос относился исключительно к свежевыкрашенным стенам.

Еще не раздевшись, он стоял, опираясь на костыли, в коридоре между вестибюлем и кухней и смотрел раскрыв рот на преобразившуюся комнату. Его щеки по-прежнему были впалыми, волосы — растрепанными (от ветра, разумеется), но в целом за последнюю неделю старый Ангус стал выглядеть гораздо лучше. Он даже время от времени улыбался.

Вращая плечами, Гвин подошла к деду.

— Что скажешь, Поппи?

Обведя глазами вестибюль, старик одобрительно кивнул. Две стены были полностью готовы, третья окрашена наполовину.

— Воняет довольно противно, но выглядит очень неплохо, — сказал он. Потом с усмешкой посмотрел на Алека. — А тебе что здесь понадобилось? Я думал, ты в Бостоне, отдыхаешь от всего этого.

— Люди обычно приезжают отдыхать сюда. Так что я быстро понял, что поехал не в том направлении.

Проницательные голубые глаза посмотрели сначала на одного, потом на другую. Старик осторожно повернулся на костылях и двинулся по коридору.

— Я тоже так думаю, — донесся до них его приглушенный голос.


За те две недели, которые прошли со времени приезда Гвин, снег шел уже в четвертый или в пятый раз. Но если в день ее возвращения падали крупные влажные хлопья, то сегодня сыпала сухая мелкая снежная крупка. Она скрипела под подошвами сапог Гвин, пока та шла к конюшне, чтобы оседлать Вербу. Почти ежедневные послеобеденные прогулки верхом были для нее одним из немногих способов поддержать свой дух.

С тех пор, как Гвин вернулась, она только и делала, что теряла работу. У Билла Блэкшира ей удалось проработать только четыре дня, а затем он свалился с тяжелейшим гриппом, и врач строго-настрого велел ему закрыть магазин до самых праздников. Последнее, что она слышала о Блэкшире, были новости от его соседки, которая как-то случайно встретилась в городе с Мэгги. По ее словам, здоровье Билла уже шло на поправку, и он был вне себя из-за того, что вынужден сидеть дома.

Гвин начала было работать в магазине женской одежды у Мод, но вскоре немолодая хозяйка извиняющимся тоном объяснила ей, что покупательницы находят прическу Гвин слишком экстравагантной, а потому она просит ее поискать другое место. Чтобы сгладить неловкость, мягкосердечная Мод заплатила ей за всю неделю, хотя Гвин проработала всего два дня. Следующее место работы — теплицы и питомник Макдугала — казалось очень перспективным, пока у Гвин не началась аллергия на пестициды, которыми обрабатывали саженцы. Эрни Макдугал был далеко не так щедр, как Мод, и заплатил только за те восемнадцать часов, что она отработала.

На этом все доступные Гвин вакансии в Лейквуде и его окрестностях были исчерпаны.

Кроме одной. Той, от которой она отказалась. Однако Алек больше не заговаривал о работе в школе. А Гвин знала, что скорее в июле выпадет снег — вот такой, как идет сейчас! — чем она сама заговорит об этом. Но с другой стороны, дело-то происходит в Нью-Гемпшире, а здесь в июле 1816 года действительно выпал снег — в точном согласии с прогнозом, опубликованным в «Фермерском альманахе».

По ошибке.

Ничего не поделаешь, думала Гвин, кладя на спину лошади попону из овчины, а поверх нее — седло. За две с половиной недели до Рождества она накопила сто двадцать шесть долларов и девяносто два цента. Она затянула подпругу и вздохнула. Да, впору впасть в отчаяние.