Гвин вышла в вестибюль и увидела, что Поппи, тяжело опираясь на тренажер, осматривает елку. Из кухни доносился запах готовящегося ростбифа. И пение Мэгги. Дед рассмеялся.

— Эта женщина совсем не умеет петь. Но зато чертовски хорошо готовит.

В его словах слышалась теплота, которую Гвин не замечала раньше. Она сдержала улыбку. По крайней мере, хоть что-то налаживается в этой жизни.

— Хороша, — сказал дед, кивая в сторону елки. — Вы с Алеком вместе наряжали? — Гвин кивнула, стараясь не покраснеть. — А чем вам еще было заниматься во время такого снегопада.

Гвин замерла, потом искоса посмотрела на деда; выражение его лица было непроницаемым. Тем не менее она покраснела.

— Да, Поппи. Нечем.

Дед немного помолчал, потом приблизился к креслу и тяжело сел.

— Подойди сюда, Гвин. Мне надо поговорить с тобой. — В его голосе не было обычной властности. Гвин настороженно села на край соседнего диванчика. Ангус достал из кармана табак и трубку. После того как трубка задымила, он внимательно посмотрел на внучку и сказал: — Я получил предложение продать гостиницу. Если я соглашусь, то через шесть недель меня здесь не будет.

— Ангус!

Изумленный возглас Мэгги потонул в звоне выпавшего из ее рук серебряного подноса и разлетевшихся вдребезги чашек с горячим шоколадом.

ГЛАВА 13

— Это невероятно выгодное предложение, Мэгги, — сказала Гвин. — Со стороны деда было бы неразумно сразу взять и отказаться, даже не обдумав его.

Они сидели за столом на кухне. Мэгги кивнула, тряхнув кудряшками, но ничего не сказала. Она вообще не проронила ни слова с тех пор, как уронила поднос.

Пока Гвин и Мэгги убирали осколки, Поппи посвятил их в детали. Кэботы — семейство, которое приезжало на выходные, — на самом-то деле подыскивают себе загородный дом. Оценив ситуацию, они сделали вывод, что лейквудская гостиница, вероятно, в скором времени будет выставлена на продажу, и сделали предложение. С оплатой наличными. Другой информации пока не было, если не считать того, что ответ надо было дать сразу после праздников. Впрочем, Поппи не был глуп и не собирался принимать решение, не проведя оценку реальной стоимости своего владения. Но когда Гвин услышала сумму, которую предложили Кэботы, у нее округлились глаза. Предложение было очень щедрым, особенно учитывая то состояние, в котором находился дом.

— Мы ведь знали, что рано или поздно это должно произойти, — сказала Гвин, положив руку на запястье Мэгги.

Та молча сидела, прижав ко рту платок, потом проговорила, скорее для себя:

— Он ничего не понял.

— Что он не понял? О чем вы?

— Я пыталась убедить Ангуса, что у него еще достаточно сил, вот уж не думала, что он решит сдаться…

Хотя Гвин не совсем понимала, о чем, собственно, говорит Мэгги, она все же почувствовала себя обязанной сказать что-нибудь.

— Я так не думаю…

— А он вот что делает, — проговорила Мэгги, глядя куда-то в пустоту. Гвин поняла, что экономка ее не слушает. Может быть, даже не замечает, что кто-то сидит рядом с ней за столом. — Он просто сдался. — Мэгги вдруг подняла покрасневшие глаза на Гвин. — Ты ведь сама говорила об этом, когда вернулась. Он упал духом, это правда.

— Мэгги, тут совсем другое. Ему тяжело управляться с гостиницей…

— Чушь! — Пожилая женщина стукнула кулаком по столу, заставив сахарницу подпрыгнуть. — Ему нужна гостиница! И ты это знаешь!

Гвин увидела в глазах экономки такое отчаяние, что сердце сжалось. Гостиница нужна самой Мэгги, поняла она. Это ее жизнь. Но не жизнь Поппи. Уже нет.

— Я все понимаю, Мэгги. — Гвин накрыла ее руки своими ладонями. — Но Ангус должен делать то, что считает правильным.

Экономка стремительно вскочила на ноги.

— Это все из-за тебя. Да, да. Ты, как только вернулась, сразу начала мутить воду. Да, нам было трудно, но мы справлялись. А теперь посмотри. Все вверх дном и наизнанку. — Она взялась за спинку стула и наклонилась вперед. — Почему все должно быть так, как ты хочешь? Так, как ты считаешь правильным? Посмотри, что происходит. Полностью расстроив жизнь трех человек, которые любят тебя больше всего на свете, ты собираешься вернуться в Нью-Йорк!

— Мэгги! Я… — Под гневным взором экономки Гвин захлопнула рот. По крайней мере, на пару секунд. Потом она встала и уперлась костяшками пальцев в стол. — Перемены всегда тяжелы, Мэгги. А это очень серьезная перемена. Но не я же привезла покупателей, не я заставила Кэботов сделать предложение о покупке гостиницы. И не я буду принимать решение, продавать ее или нет. Это сделает Поппи. Гостиница в упадке, а он заслуживает отдыха… — Мэгги фыркнула. — Да, заслуживает, — повторила Гвин. — И я уверена, что Алек согласится со мной.

Ответный взгляд экономки был так холоден, что Гвин поежилась.

— Не рассчитывай на это, — сказала Мэгги и стремительно вышла из кухни.


Хоть Алек слушал то, что рассказывала Гвин вполуха, но вполне уловил суть. Кэботы, которые на днях останавливались в гостинице, предложили за нее очень большую сумму. И дали Поппи время на размышление до Нового года. А Поппи серьезно подумывает о том, чтобы купить небольшую квартирку в Лаконии, а остальные деньги вложить так, чтобы Гвин и Алек — которые оба фигурируют в его завещании — получили неплохое наследство.

От всего этого Алеку стало не по себе.

— Ты можешь в это поверить? — Гвин поерзала на пассажирском сиденье «блейзера» и прижала к груди свою большую кожаную сумку. — Он столько лет упорно цеплялся за Лейквуд… — Алек не отрывал глаз от дороги. Честно говоря, ситуация не вызывала у него энтузиазма. — Это ведь замечательная новость, правда?

— Не знаю.

— Что значит — не знаешь?

— Послушай, я только что услышал об этом. Лейквуд значит для меня очень много. И для Поппи. Мысль о том, что он больше не будет здесь жить, что гостиница перестанет быть частью моей жизни, жизни всех нас… Мне просто надо хорошенько обдумать все это. — Он вывел машину на шоссе, ведущее в город. — Но внутреннее чувство подсказывает мне, что это неправильно.

— Неправильно для кого? Я думала, что могу рассчитывать на тебя. Что ты на моей стороне.

— Я ни на чьей стороне, Сверчок. Я просто хочу, чтобы все было хорошо и правильно.

— Тогда подумай об этом логически. Поппи осталось жить еще лет десять или чуть больше. Он наконец понял, что не может управляться с гостиницей, и собрался отойти от дел. Хочет пожить простой спокойной жизнью.

Алек вдруг понял, что больше всего беспокоит его в этом деле.

— Ха! Поппи не протянет долго, если его жизнь станет простой и спокойной. Он с ума сойдет, если ему нечего будет делать. Он всегда жил, преодолевая трудности, и не может без этого.

— Он изменился. Ты не разговаривал с ним вчера, а я разговаривала. Говорю тебе, он устал и хочет уйти на покой.

Алек понял, что Гвин продолжает спорить, чтобы не потерять лицо. Ее голос дрожал, и ее убежденность наверняка тоже дрогнула. Но признавать поражение было не в ее характере.

После долгого молчания Алек тихо сказал:

— За последние два года я провел с ним гораздо больше времени, чем ты. Меня не проведешь.

— Спасибо за напоминание, что ты более заботливый внук. — Дрожь в ее голосе усилилась.

— Я не это имел в виду.

— Вот как? Тогда что же? Что лучше знаешь мысли и настроение Поппи, хотя не присутствовал вчера при разговоре? Только потому, что ты все время торчал здесь, а у меня хватило смелости уехать и начать свою жизнь?

— Мы отклонились от темы, Гвин, — спокойно сказал Алек.

Вспыльчивость была такой же неотъемлемой чертой Гвин, как и ее огромные карие глаза. В конце концов, она внучка своего деда.

— Иди к черту, Алек Уэйнрайт! Когда же ты наконец перестанешь быть таким рассудительным!

— Кто-то ведь должен сохранять благоразумие.

— Зачем? Кому это нужно? Почему бы хоть на время иногда не забывать о благоразумии?

Они въехали на школьную автостоянку. Отлично. Через десять минут у них беседа с директором, а учительница, которую он нашел на замену, пребывает в истерике.

— Гвин, дорогая, успокойся.

— Не хочу успокаиваться. Я хочу злиться. Кстати, если ты не знаешь, это полезно для здоровья.

— В таком случае, у тебя, наверное, отменное здоровье.

— Стараюсь.

Алек повернулся к ней и взял за руку.

— Гвин, посмотри на меня. — Она с нарочито громким вздохом слегка повернула голову в его сторону. — На случай, если ты не помнишь: мы только что провели двадцать четыре часа, совершенно забыв о благоразумии. Чтобы быть с тобой, я отбросил всю свою логику и всю рассудительность.

Глаза Гвин холодно блеснули.

— Ну что же, Алек Уэйнрайт, спасибо, что оказал мне любезность, занявшись со мной любовью. Я и не предполагала, что это потребовало таких огромных жертв с твоей стороны.

Она выдернула руку, вышла из машины и хлопнула дверцей с такой силой, что у Алека еще целых пять минут звенело в ушах.


Она бы с удовольствием кинула Алека в ближайший сугроб и забыла об этом. Он опять ведет себя с ней, как взрослый с неразумным ребенком, думала Гвин, устремляясь к дверям школы.

Впрочем, сама она тоже виновата. Как обычно, уклонилась от темы. Как обычно, позволила эмоциям взять верх. Эмоциям, которые еще не улеглись, после стычки с Мэгги. И как обычно, умудрилась сделать то, что поклялась не делать: позволила Алеку думать, что их интимные отношения для нее значат больше, чем для него.

В нормальной ситуации она бы просто ускользнула куда-нибудь, чтобы в одиночестве зализать свои раны. Но ситуация была ненормальной. Она не знала, что ей следует делать, куда идти и какие уроки стоят в ее расписании. Поэтому в вестибюле школы ей пришлось остановиться и подождать, пока Алек догонит ее. Когда он открыл входную дверь, она отвела глаза.

— Мы поговорим позже, — холодно сказал он ей, попутно кивая кому-то, кто вошел следом. — Идем. Надо оформить бумаги.

Тронув ее за локоть, он повел ее в дирекцию. Но, не дойдя до дверей кабинета, Гвин остановилась и схватила его за рукав.

— Подожди. — Он остановился, глядя куда-то в пространство.

— Ладно, я потеряла контроль над собой, — тихо сказала она. — И сожалею об этом. Но пойми, именно это, — она указала на кабинет директора, — заставляет меня нервничать.

Алек наконец-то посмотрел на нее, но его взгляд говорил о том, что он ей не верит. Или, во всяком случае, верит не до конца. Она нервничала не только из-за школы.

— Идем, нам пора, — коротко сказал он и ввел ее в кабинет.


Полчаса спустя Гвин уже стояла за учительским столом перед двадцатью учениками. На всех девочках было больше косметики и украшений, чем на ней, а многие мальчики были выше ее ростом. Она напомнила себе, что, по крайней мере, она старше их. Не помогло.

— Доброе утро, — с усилием проговорила она. — Меня зовут мисс Робертс.

— Мисс Робертс? Кто она такая? — пробежал по классу шепоток.

— Я буду вести у вас уроки драмы в течение следующих двух недель.

Девочка со смутно знакомым лицом подняла руку.

— Да? — откашлявшись, сказала Гвин.

— Вы, конечно, не помните меня, мисс Робертс, но я Сэнди Макинтош, сестра Глории Макинтош. Моя сестра играла…

— Я помню твою сестру, — сказала Гвин. — Она играла мою мать, то есть мать Эмили, когда мы ставили в школе «Наш город».

Сэнди кивнула, ее длинные светлые волосы блеснули в свете флуоресцентных ламп.

— Я видела тот спектакль, — сказала девочка. — Мне тогда было десять лет, и я помню, как вы замечательно играли.

Эта похвала доставила Гвин неожиданное удовольствие. Тепло прилило к ее щекам. Она снова откашлялась и перестала теребить руками край свитера.

— Спасибо. Как поживает Глория?

— В прошлом году она вышла замуж. Недавно у нее родился малыш, — с гордостью ответила Сэнди.

На долю секунды Гвин испытала укол зависти.

— Это чудесно. Передай ей привет от меня, хорошо?

Поднялись еще несколько рук. Оказалось, что кто-то тоже видел спектакли с участием Гвин либо слышал о ней от старших братьев и сестер. Через несколько минут Гвин почувствовала себя достаточно свободно, чтобы подойти к первой парте.

— А вы долго здесь будете? — спросил долговязый парень с заднего ряда.