Приподняв бровь, Иван насмешливо вслушивался в мечтательный тон жены, а сам уже читал следующий рассказ, желая отыскать что‐нибудь такое, чем в ответ
можно было садануть Тверцова под самое ребро.
И почему месяц назад не попалась эта книга, когда опять пришлось
схватиться со старой глыбой ‐ да не в пустом коридоре, а на людях!
Десятый съезд в марте 1921 года прихлопнул оппозицию и поручил всем
организациям строжайше не допускать фракционных выступлений. Тверцов вроде
утихомирился. Работал он в губпрофсовете, и губком не возражал, когда он взял
на себя главную работу по созыву губернской профсоюзной конференции.
Однако, памятуя старые грехи, на конференцию послали Москалева с поручением
‐ последить, чтобы старик опять не свихнулся.
Заседание партийной фракции прошло благополучно, только Ивана
насторожило малое количество коммунистов среди делегатов. Да и рабочих было
не так уж густо ‐ все больше аппаратчики совпрофа да губкомов отдельных
профсоюзов.
‐ Как же это вы проводили выборы?‐ спросил Иван.
‐ Послушайте, ответил Тверцов. Хоть вы и сбрили усы, но из юного возраста
еще не вышли. И по молодости спутали профсоюзную конференцию с партийной.
‐ Смотрите, как бы вы опять чего не напутали‚‐ грубо сказал Иван.
Он чувствовал себя раздраженно, потому что к вечеру поташнивало от
голода. Несколько часов после обеда было терпимо, а потом начинало потягивать
изнутри, будто кто‐то посасывал стенки желудка, и от этого тупело в голове.
Лампы горели только над возвышением президиума, поэтому трудно было
разглядеть лица в полутемном зале. А вглядываться надо было. Иван приметил
тут немало тех, которые шли за Троцким во время прошлогодней дискуссии о
профсоюзах, и тех, кто ходил в «рабочей» оппозиции до десятого съезда И все
они, конечно, так же раздражены и готовы сорваться в драку, потому что, увы, не
один Иван подтянул живот. Вон глыба ‐ и то как‐то осела, будто подтаяла на
солнце.
Иван слушал речи делегатов о безработице, о падении реальной зарплаты, о том, что в Воронеже выдано пять тысяч патентов частным промышленникам и
торговцам ‐ пяти тысячам буржуев разрешено легально насаждать
капиталистической способ производства и частную торговлю!
Что ж, факты правильные, ему самому противно видеть, как по проспекту
Революции стали разгуливать дельцы в котелках... Иван задумался, и голос
выступающего отодвинулся, замутился, показалось, что над трибуной тоже
погасили лампу... Где‐то в туманном воздухе повис перед глазами котелок.
Котелок с картошкой, она разварилась, разлохматилась, лежит белой грудой, и от
нее идет горячий пахучий пар... Тьфу, наваждение!.. Факты правильные. Главное, какие выводы делают из них делегаты? Нельзя отвлекаться, надо уловить все
оттенки мнений и твердо отстоять новую экономическую политику партии.
Иван проглотил слюну и сжал кулаки, освобождаясь от расслабленности.
Он полностью принял нэп, хотя на себе пока никак не испытал его
благотворных результатов. Он воочию видел, что свобода торговли была самым
страшным ударом по кулацким восстаниям, смертельней, чем удар войск
Антонова‐Овсеенки и Котовского на Тамбовщине. Среднее крестьянство разом
повернулось к советской власти. И не раз вспоминал Иван наставление секретаря
губкома. что придется с алгеброй в руках разбираться: кто кулак, а кто дурак.
Правда, кулаки тоже пользуются нэпом. Однако Ильич сказал: отступление,‐ но
борьбу с кулаками ни на минуту не ослаблять. Только надо сменить винтовки на
оружие налогов, утеснения кулака в правах, ограничения в эксплуатации батраков.
И еще Ильич сказал: отступление требует особенно твердой дисциплины, ибо при
наступлении паники не бывает, а при отступлении она может быть.
А в речах ораторов нет‐нет да и зазвенит паническая нота, нет‐нет да и
прорвется протест против железной дисциплины, от которой, дескать, устали и
без того за годы гражданской войны.
Иван запоминал товарищей, которые с рабочей злостью долбали в своих
выступлениях критиканов и паникеров. На них надо опираться, когда дойдет дело
до революции и выборов.
Тверцов неожиданно отказался выступать, хотя был и членом губкома РКП(б).
Пришлось от имени губкома брать слово Ивану. Он обращался к запомнившимся
товарищам, которые долбали паникеров. Паникующих аппаратчиков он и не
думал переубедить, он просто надеялся, что они не осмелятся перечить линии
губкома.
Все взорвалось, когда стали голосовать резолюцию, предложенную Иваном
от губкома РКП(б) на партийной фракции. Поднялся Тверцов и, расталкивая
стулья, мелкой и быстрой походкой уверенно понес к трибуне громадное тело.
‐ Я ставлю на обсуждение собственную резолюцию, ‐ забасил он, упершись
руками в борта трибуны, которая как будто раздалась, потрескивая от
напряжения, чтобы вместить это тело. ‐ За последнее время происходят странные
вещи. Наши партийные вожди во всех своих выступлениях фронтом повернулись к
крестьянству, забыв о нуждах рабочего класса. Они выбивают из‐под ног
революции главную ее опору. Разве можно вести пролетариат на борьбу во имя
превращения дома Ленина в ресторан «Яр»? Разве допустимо помогать
крестьянину в осознании им своих классовых интересов ‐ интересов частного
собственника, мелкого буржуа?
Демагогия! ‐ закричал Иван во весь голос... Крестьянство сейчас доверяет
пролетарскому государству. А вам что ‐ нужны крестьянские бунты?
Тверцов смотрел в зал, пережидая возглас. Иван видел его сбоку, стекла
очков не скрывали глаз Тверцова ‐ добрых старческих глаз. Фальшивыми были эти
неожиданные глаза, не с того лица! И весь фальшивый был этот старикан. Почему
молчал на заседании фракции? Почему вылез только на пленарном заседании?
Это же нож в спину губкому. Иван чувствовал физическую ненависть к этой глыбе, которая давит на зал, навалилась на него. Ивана, всей своей тяжестью, своим
образованным краснобайством, своим почтенным возрастом, своим званием
члена губкома.
Иван вскочил, скидывая с себя тяжесть глыбы:
‐ Товарищи! Мы крестьянская страна, и если пролетариат забудет это ‐ горе
нам! Кулаки временно пользуются нэпом, а для нас его польза будет постоянно
возрастать. Этот демагог хочет толкнуть нас снова в бучу кулацких восстаний!
Тверцов не смутился, не шевельнулся, он переждал реплику Ивана и
продолжал читать свои тезисы. И Москалев почувствовал, как паникеры теперь
обрели смелость, теперь им есть за кем идти ‐ за членом губкома партии, который
ломает линию партии.
Тверцов развязал стихию, против его резолюции протестовали
единомышленники Ивана, но их было меньшинство. И осталось разве лишь
немного утешиться тем, что стихия опрокинула и самого Тверцова: его провалили
при выборах в губпрофсовет... Туда вообще не был избран ни один коммунист.
Все было кончено. Иван, зажав в ладонях отупевшую голову, смотрел на
неподвижного Тверцова, который откинулся на спинку стула, свесив к его ножкам
свои ручищи. Такую же бессильную злобу чувствовал Иван в ту ночь, когда
метался по Меловому в зарево горящего укома. Разве можно прощать такие
поражения, когда красный флаг, если и не сожжен сегодня, так опущен.
‐ Идемте в губком! ‐ сказал Иван таким тоном, как говорят арестованному.
Секретарь губкома, слушая Ивана, глядел темными провалами глаз на
Тверцова. Трудные уроки тебе достаются‚ ‐ усмехнулся он в усы, когда Иван
кончил. ‐ Зато выкуешься ‐ будь здоров! ‐ И обратился к Тверцову: ‐ Назабавлялся?
‐ А, да ты знаешь же, ‐ с досадой пробасил старик, поддакивающее
усмехнувшись, ‐ Темперамент у меня такой. Люблю истину добывать в спорах.
‐ Темперамент партийного шалуна ‐ с отвращением спросил секретарь.
‐ В принципе, дискуссии развивают политическое мышление масс.
‐ Ты не развиваешь, а развязываешь, и не мышление, а антипартийную
склоку! Как ты смел, притащить в губком беспартийный состав совпрофа? ‐
секретарь часто и негромко постучал кулаком по столу. ‐ Завтра же предложу
губкому запретить тебе работу в профсоюзах и выступления на беспартийных
собраниях.
‐ Это что ‐ суд? ‐ надменно спросил Тверцов. ‐ Тогда я ухожу.
Он действительно поднялся, распахнул дверь и захлопнул ее за собой.
‐Старик годится на то, чтобы приглашать его на свадьбы, для скандалов,‐
сердито сказал секретарь, будем исключать из партии. Надо звонить в
контрольную комиссию.
‐ Этот старик ‐ враг, ‐ сказал Иван.
‐ Вра‐аг, ‐ проворчал секретарь. ‐ Он ученый. Ему библиотекой надо
заведовать, а он у нас в трибунах шляется. А тебе бы ‐ сразу к стенке?
‐ Не мешало бы, ‐ проворчал Иван.
‐ Да видишь, какое дело. Злоупотребление стенкой обозначает слабость и
страх перед противником, а нам чего бояться этих анархистов? А потом еще так: мелкобуржуазная стихия: среде рабочего класса пока существует; пустим в расход
Тверцовых, а она новых выдвинет. И нет других путей для ее ликвидации, как
подъем экономики. Все это толковано и перетолковано на десятом съезде. Плохо
изучал, что ли?
‐ Хорошо изучал, поморщился Иван, да это теория, а на практике ох как
сердце заходится от действия этих типов!
‐ Ты придерживай, придерживай сердце. На сердечных переживаниях
политику не построишь. А из партии и уж, во всяком случае, из руководства гнали
фракционеров и будем гнать, тут Ильич учит нас быть беспощадными.
Пленум губкома и губКК исключил Тверцова из членов губкома с запретом вести
работу в массовых организациях и выступать на беспартийных собраниях, В партии его
пока оставили.
Старик примолк было окончательно, но вдруг пришло подспорье из Москвы. По
заводам и учреждениям замелькала брошюрка Коллонтай «О рабочей оппозиции».
Губком разослал актив на места, чтобы дать отпор антипартийной вылазке. Ивану
достался мукомольный завод.
Подходя к серому полуслепому зданию, на котором низкое солнце поблескивало
там и сям в неровно разбросанных окошках, Иван пытался хоть немного остудить в себе
гнев.
Только белых выгнали и кулаков усмирили, как полезли новые беды: с Поволжья и
Украины, с обеих сторон, стучится в губернию голод; кое‐кто выходит из партии ‐ при
разверстке ему по пути было, а теперь партийное членство стесняет разворачивать
торговлишку. И вот ко всему ‐ свои же, коммунисты, устраивают заговоры не хуже кадетов
или эсеров! Какие они, к черту, коммунисты?! Их тоже надо сажать и судить. Они
разбивают же единство партии и смычку рабочих и крестьян!
И без того работа усложнилась, аж голова трещит, а тут еще возись с этими
«партийными шалунами»! В гражданскую куда было проще. Ну, когда это партия
занималась сбором налогов, развитием сельского хозяйства и кустарного промысла?
Когда это партия училась считать деньгу?! А Ильич все сложней и сложней ставит задачи.
Нет, хотелось бы попроще и попрямее шагать к победе мировой революции.
У распахнутых ворот Иван приостановился, пропуская писклявый паровозик с
платформами, на которых тяжелыми грудами лежали тугие мешки. Обогрело паром, прозвякали колеса, пахнуло сладким, затхловатым запахом муки.
Завод заработал!
Первый сбор продналога губерния выполнила на сто семнадцать процентов. Как в
девятнадцатом году центральные промышленные губернии оставались островом
посреди белогвардейского нашествия, так сейчас центральные черноземные губернии
остались островом среди нашествия голода. Лети, наш паровоз, вези мешки, как Тула
везла винтовки! И с внутренними заговорами расправимся, как расправился тогда
Петроград!
Иван вошел в выбойный цех и в глубине, сквозь серую дымку пыли, увидел
сверкание очков над побеленными кепками. Он и не думал, что встретит здесь Тверцова, но теперь показалось, что инстинктом предчувствовал встречу, и обиделся на секретаря
губкома: нарочно, что ли, посылает как раз туда, где торчит эта глыба?
‐ Рабочие ведут каторжную жизнь в трудовой республике. Мужику дана свобода
торговли, а власти над производством не дано рабочему. Ее захватили совнархозы и
"В буче" отзывы
Отзывы читателей о книге "В буче". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "В буче" друзьям в соцсетях.