Аннабель была потрясена безразличием, с которым ее сестра говорила о матери! А ведь Оливия всегда была маминой любимицей. Неужели и здесь она намерена играть леди Гамильтон, которая, несмотря ни на что, должна сохранять невозмутимость? И что скажет сестра, когда узнает, что произошло и кто опять во всем виноват?

Аннабель пыталась подыскать нужные слова, когда ее опередил Гордон.

— Оливия, ты же наверняка помнишь, что мы не можем организовывать вылазки на известковые террасы, поскольку они перестали существовать… — Он снизил голос до шепота и бросил беспомощный взгляд на жену.

Аннабель почувствовала, насколько все это до сих пор пугает его, даже спустя тринадцать лет после того кошмарного несчастья. Он тоже никогда не забудет этот день, когда с катушек слетела, изменившись до неузнаваемости, не только окрестность вокруг горы Таравера, но и вся их жизнь.

— Поэтому после извержения вулкана мы предлагаем постояльцам лишь небольшие вылазки к Похуту, — продолжал Гордон. — Ваша мать ненавидит этот гейзер, но недавно она заявила, что непременно хочет поехать с нами. Аннабель не могла ей в этом отказать и взяла ее с собой в повозку. Я в тот день занимался планировкой нашей бани, поэтому Аннабель была с постояльцами одна. Все они поехали к гейзеру, и в какой-то момент ваша мать поскользнулась и неудачно упала на спину…

— В какой-то момент? Это значит, что ты за ней не смотрела? Ты же знаешь, что ей трудно удерживать равновесие, потому что она постоянно лежала в постели на террасе! — взревела Оливия, с упреком глядя на сестру.

Аннабель залилась краской до самых ушей. Да, да и еще раз да, сестра была права. Она сама упрекала себя с тех пор, как нашла мать, неподвижно лежавшую на мокрых камнях террасы гейзеров.

— Я же не специально, — простонала она.

— Не специально? Ты бросила ее одну! Ее нельзя было оставлять ни на секунду, — продолжала Оливия.

Гордон глубоко вздохнул и повел всех собравшихся в личные комнаты их семьи.

— Постояльцам необязательно слушать наши перебранки, — проворчал он и добавил: — Некоторые из них стали свидетелями несчастного случая, и это было для них достаточно страшно. — Он бросил на жену утешающий взгляд. Аннабель поняла. Остальное рассказать должна была она.

Аннабель нервно откашлялась, а затем неуверенно начала:

— Мы стояли на безопасном расстоянии от Похуту и напряженно ждали следующего фонтана. И тут началось сильное извержение. Выше, чем мне когда-либо доводилось видеть, — до самого неба. Старый гейзер устроил нашим гостям невероятное представление, но посреди этого, как раз в тот самый миг, когда вода достигла наивысшей точки, раздался ее крик. Она полезла на камень и упала. Я сразу же бросилась к ней, но было уже слишком поздно. С тех пор она почти не разговаривает со мной.

Последнюю фразу она адресовала скорее самой себе, но, судя по всему, Оливия услышала ее, поскольку резко заявила:

— Я прекрасно понимаю мать!

Аннабель решила не обращать внимания на злобное замечание сестры. Несколько мгновений все молчали.

— Милая миссис Паркер, кажется, вы не помните, кто я, верно? — вдруг нарушил напряженную тишину адвокат.

— Верно… Я, признаться, даже не представляю, где мы с вами могли встречаться.

— Я подскажу вам: миссис Битон! — И он усмехнулся.

Аннабель пожала плечами, но тут в голове промелькнуло воспоминание. Конечно же, эти холодные синие глаза!

— Мне очень жаль, но я вас действительно не помню, — тем не менее поспешно ответила она.

Когда все собрались за столом в гостиной, Оливия нетерпеливо выпалила:

— Боже мой, Аннабель, не нужно строить из себя подавленную горем дочь! То, что это произошло именно с тобой, вполне предсказуемо!

В этот миг Аннабель почувствовала, как ее руку накрыла мужская ладонь. Сначала она подумала, что это Гордон, но, повернувшись, увидела сочувственный взгляд Дункана.

— Не принимай это слишком близко к сердцу! — прошептал он.

Аннабель кивнула, сжала его руку. Как же сильно она любила своего племянника! Как своего собственного ребенка! При мысли об этом желудок судорожно сжался, ей стало дурно. Разве не она виновата в смерти своей единственной дочери? Разве не она приносит всем людям, которых любит, одни только страдания и даже смерть? Зеленые глаза наполнились слезами, но женщина энергично вытерла их тыльной стороной ладони. Нет смысла плакать. Случившегося уже не исправить, ее ребенка не вернуть.

Тем временем Оливия сжала виски ладонями. То, что у нее, судя по всему, болела голова, не мешало ей продолжать упрекать сестру.

Оливия распалялась все больше и больше, а Аннабель молча разглядывала ее, играя в свою старую игру. Она медленно уплывала на волнах собственных мыслей, пока голос, полный упреков, не превращался в неразличимое бормотание. Аннабель вела себя так с самого детства, когда ее мать, Марианна, отчитывала ее за какую-то мелочь: за то, что у нее на платье пятно, или за то, что она недостаточно тщательно собрала волосы.

Хотя Аннабель не слушала сестру, она видела ее все отчетливее. Как же искажается лицо Оливии, когда она в гневе! Но даже это не умаляло красоту ее младшей сестры.

У Оливии были такие правильные черты, что даже больно было смотреть. Как же она похожа на Марианну! Вот только некогда черные как смоль волосы поседели, размышляла Аннабель. Да, очень хорошо видно, что они из одной семьи: Марианна, Оливия и Дункан. Только у сына Оливии характер совсем не такой, как у матери и бабушки. Он кроткий, чувствительный и сердечный юноша, чего об обеих женщинах Аннабель с уверенностью сказать не могла.

— Абигайль тоже приедет? — неожиданно спросила Оливия.

Эту фразу Аннабель при всем желании не могла пропустить. Она кивнула, прежде чем погрузиться в мир своих размышлений. «Ах, Аби, надеюсь, ты действительно приедешь!» — молча взмолилась она. Ее всегда склонная к шуткам сестра Абигайль наверняка разрядит напряженную атмосферу в доме. Аннабель истово молилась, чтобы Аби пересилила себя, выполнила ее просьбу и вернулась домой хотя бы ради нее.

Непоседливая, жизнерадостная Абигайль тоже была точной копией их матери. При мысли о своей любимой сестре Аннабель вздохнула. Оливия, Абигайль, Дункан и его сестра Хелен — в принципе, всем им досталось немного от легендарной красоты Марианны. За исключением ее, Аннабель. Сама она наверняка была похожа — и в этом Аннабель не сомневалась — на их отца, Уильяма Ч. Брэдли. Он был самым добрым человеком из всех, кого знала Аннабель. Не считая Гордона Паркера. Но красивым он не был. Так же, как и Гордон.

Аннабель судорожно сглотнула. Она едва сумела сдержать слезы, когда на ее руку снова легла ладонь, но на этот раз другая. Грубая ладонь мужчины, который не боялся работы. То был Гордон, который смотрел на жену с некоторой беспомощностью. Однако при взгляде на него женщина тут же почувствовала облегчение. Она любила этого простого человека, когда-то женившегося на ней вопреки явному неудовольствию со стороны ее матери и при откровенном одобрении ее отца. Этот честный и прямодушный человек всегда поддерживал и защищал ее, особенно от обвинений матери. Он никогда не сказал жене ни одного худого слова, ни разу не упрекнул ее. Даже тогда, когда она бросила Элизабет.

— Не грустить! — прошептал он и неловко погладил ее руку.

Но Аннабель грустила, потому что мыслями была с дочерью. В ту ночь, во сне, Элизабет снова отчаянно звала ее, прежде чем ее сдавленный крик «Мама! Мама!» не погребло под жутким дождем из лавы и пепла. В ушах Аннабель еще звучал ее пронзительный голос.

— Да не молчи же ты, Аннабель! — грубо прикрикнула на нее Оливия. — Как мама?

Аннабель вздрогнула, откашлялась, смущенно огляделась по сторонам, в отчаянии подыскивая нужные слова. О нет, в спешке она забыла снять передник. Женщина торопливо исправила досадную оплошность. В нос ударил запах недавно разделанной рыбы. Взгляд уперся в похожее на мешок платье, которое было надето под ним. Оно знавало и лучшие времена. Темная ткань на рукавах уже обтрепалась. Кроме того, женщина не носила корсет. Она знала, что это неприлично, но любила, чтобы было удобно. С тех пор как в английском журнале обнаружилась эта выкройка, она стала шить только такие практичные платья. Впрочем, судя по всему, делает она это слишком редко. Неужели она в последний раз шила два года назад?

По плотно сжатым губам Оливии Аннабель видела, что молчать больше нельзя, нужно поведать сестре грустную правду.

— У нее полная неподвижность ног. Старый доктор Фуллер говорит, что это паралич. Мне очень жаль, — наконец хрипло произнесла Аннабель.

— Парализована? — срывающимся голосом воскликнула Оливия. — Парализована? И ты мне только сейчас об этом говоришь? Почему ты не вызвала другого врача? Доктор Фуллер уже древний старик…

«Каким же чужим и далеким кажется ее голос!» — подумала Аннабель. Казалось, Оливия прибыла откуда-то из другого мира. Сто пятьдесят семь миль — не так уж много, но в глазах Аннабель это было так же далеко, как и Германия, где родилась их мать.

— Я хочу немедленно видеть ее, — требовательно заявила Оливия.

— Она лежит наверху, в своей комнате. Все в порядке, — заверила сестру Аннабель, изо всех сил пытаясь сдерживаться. — Через час будет готов обед. Вы пообедаете с нами? — Этот вопрос был адресован мистеру Харперу, и тот согласно кивнул.

Бросив в сторону Аннабель уничижительный взгляд, Оливия промчалась мимо сестры. Ее изысканное платье из тафты шуршало в такт ее шагам, тоже словно бы упрекая хозяйку дома. На миг она остановилась в дверном проеме и велела Дункану следовать за ней.

Молодой человек в свойственной ему манере спокойно ответил матери, что сейчас ее догонит.

Аннабель сделала вид, будто ей срочно нужно на кухню, и это отчасти было правдой. Она просто хотела побыть одна, потому что понимала: долго сохранять спокойствие ей не удастся. Даже если она постарается не обращать внимания на каждое слово Оливии, обвинения сестры все равно нанесут ей болезненный удар.

Едва за ней закрылась дверь кухни, как тело женщины начало сотрясаться от рыданий. В дверь постучали, и в кухню, не дожидаясь ответа, осторожно вошел Дункан. Аннабель на миг подняла глаза и даже не стала пытаться скрыть слезы. Перед ним она не стыдилась своего горя.

Дункан крепко обнял ее, пытаясь утешить.

— Пожалуйста, тетя Аннабель, не плачь. Только не из-за нее! Пожалуйста! Сейчас она просто невыносима. Со всеми! В последнее время ее мучают ужасные головные боли. Это, конечно, ее не оправдывает, но поверь мне, на самом деле она не хотела тебя обижать!

— Ты прав, мой мальчик, этого она не хотела, — повторила Аннабель, прекрасно зная, что все не так. Зачем говорить мальчику о том, что ей еще в детстве пришлось научиться не отчаиваться из-за придирчивых замечаний сестры и смиряться с тем, что и мать, которая всегда баловала Оливию, и остальные люди откровенно предпочитают ее общество?

Роторуа, январь 1878

Длинный деревянный дом у озера Роторуа был в этот день полностью украшен гирляндами, но Марианна Брэдли по-прежнему была недовольна. Она снова заставила своего мужа Уильяма лезть на стремянку, чтобы развесить еще какие-то украшения. Уильям сделал то, что хотела жена. В принципе, он возражал ей только в том случае, когда она бывала совсем несправедлива по отношению к их старшей дочери. Тогда Уильям Ч. Брэдли мог и голос повысить. В остальном же он был таким же добродушным, каким и казался на вид. Высокий, даже несколько грузноватый, Уильям с возрастом начал страдать от избыточного веса; волосы у него с самой юности были редкими и светлыми; карие глаза на круглом лице излучали теплый свет.

«И почему она не родилась мальчишкой?» — в который раз спрашивал он себя, увидев встревоженную Аннабель, стоящую под лестницей. Тогда, возможно, мать любила бы ее, несмотря на внешность, думалось ему, пока он осторожно спускался по ступенькам. От любви к этой девочке у него таяло сердце. На лице Аннабель читалась тревога за него, потому что он мог свалиться с лестницы. Он буквально чувствовал, как она испуганно упирается в деревянного монстра, чтобы не дать ему опрокинуться. Аннабель боготворила отца и постоянно переживала, что с ним может что-то случиться. Она не разрешала ему даже в лодку сесть самому, всегда стремилась сопровождать его. Девочка постоянно говорила, что должна защищать его. Марианна иногда спрашивала, не раздражает ли его эта привязчивость старшей дочери, но подобная заботливость лишь трогала Уильяма Ч. Брэдли.

Только когда он наконец спустился с лестницы, Аннабель отошла на шаг в сторону. Мужчина быстро провел рукой по ее светло-русым волосам. «Они такие же редкие и непослушные, как у меня, — подумал он. — Что ж, вероятно, она полностью пошла в меня».