– Пустые разговоры! Чего только не выдумаютъ эти придворные головы! Лейбъ-медикъ! И ты вѣришь этой сказкѣ, бабушка, и принимаешь поздравленіе? – сказала Флора, громко разсмѣявшись.

– Можно подумать, что вы живете въ глухой провинціи и никогда не читаете газетъ, – вскричалъ совѣтникъ. – Вы рѣшительно ничего не знаете, что въ свѣтѣ дѣлается, а я нарочно торопился скорѣе пріѣхать, радость не давала мнѣ покоя. Во всѣхъ газетахъ есть статьи объ удивительной операціи доктора Брука. Наслѣдный принцъ сильно расшибъ голову, упавъ съ лошади, и никто, даже знаменитый профессоръ Г. не брался за операцію. Вотъ причина, почему на прошлой недѣлѣ его вызвали по телеграфу въ городь.

– И ты вѣришь, что это былъ твой фаворитъ Брукъ? – воскликнула Флора. Она попробовала улыбнуться, но губы ея окаменѣли и все лицо покрылось смертельною блѣдностью.

– Да, это былъ мой Брукъ, которымъ я горжусь! – возразилъ совѣтникъ съ живостью. – Впрочемъ онъ кромѣ того заставилъ говорить о себѣ во всѣхъ ученыхъ кружкахъ своей новой брошюрой. Я просто не могу выразить своего восторга. Онъ открылъ совершенно новый способъ для операцій; нѣтъ сомнѣнія, что ему предстоитъ блестящяя будущность!

– Блаженъ кто вѣруетъ! – сказала Флора задыхающимся голосомъ. Въ эту минуту она походила на игрока, ставившаго все свое остальное состояніе на одну карту. – Твои слова не могутъ убѣдить меня. Можетъ быть, дѣло идетъ объ однофамильцѣ Брука, а если нѣтъ, то это ничто иное, какъ волшебная сказка. – При этихъ словахъ, совѣтникъ рѣшительно потерялъ свое обычное хладнокровіе, онъ съ сердцемъ топнулъ ногою и отошелъ въ сторону. Между тѣмъ президентша стояла возлѣ письменнаго стола и нетерпѣливо барабанила по немъ своими бѣлыми пальцами. Глаза ея были обращены на Флору; она очень хорошо понимала, что въ ней происходило, и желала вывести внучку изъ неловкаго положенія.

– Твое упрямство ни къ чему не поведетъ, Флора, – сказала она; – въ концѣ концовъ ты все таки должна будешь повѣрить. Хотя я и очень удивлена неожиданнымъ извѣстіемъ, но все таки не сомнѣваюсь болѣе въ его справедливости. Кромѣ того я уже вчера вечеромъ видѣла на письменномъ столѣ Брука орденъ Герцогскаго дома.

– И ты не могла сказать мнѣ этого раньше, бабушка, – вскричала Флора, какъ ужаленная. – Почему-же ты до сихъ поръ молчала?

– Почему я молчала? – повторила президентша и голова ея слегка закачалась отъ внутренной злобы. – Какъ ты дерзка! Неужели ты не помнишь, что вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ никто не смѣетъ разговаривать съ тобой о докторѣ и я тоже сочла за лучшее молчать…

– Однако мое поведеніе было совершенно въ твоемъ вкусѣ, бабушка.

– Прошу покорно! ты, вѣроятно, заключаешь это изъ того, что я никогда не хотѣла вступать съ тобою въ споръ? – Ты всегда была ярою противницею Брука, и осуждала его строже всѣхъ его сотоварищей; нельзя было заступиться за него безъ того, что-бъ не вышло изъ этого сцены. Я думаю Морицъ и Генріэтта отлично это знаютъ. Да и теперь, вмѣсто того, что-бъ радоваться, ты сердишься за его успѣхъ! – Президентша была разсержена до глубины души и потому на этотъ разъ измѣнила своимъ правиламъ и говорила очень рѣзко.

Флора молчала, стоя спиной къ присутствующимъ, но по ея порывистому дыханію можно было заключить, что она сильно съ собой боролась.

– Скажи на милость, когда-же я могла вчера говорить съ тобою? – Вернувшись домой, ты показалась въ гостинную всего на пять минутъ. А въ домѣ доктора я ни на минуту не оставалась съ тобою на-единѣ, да и, кромѣ того, бѣдная обстановка его квартиры измѣнила расположеніе твоего духа: ты была въ сильномъ раздраженіи.

– Эта обстановка скорѣе на тебя подѣйствовала, чѣмъ на меня; зачѣмъ преувеличивать?

При этихъ словахъ Кети взглянула на сестру, которая такъ безсовѣстно лгала; въ ее ушахъ до сихъ поръ звучала еще насмѣшка Флоры надъ несчастной „хижиной“.

– Съ тобою спорить не легко, я тебя хорошо знаю. Ты, хотя и знаешь, что не права, но ни въ чемъ не уступишь своему противнику! – сказала разсерженная президентша и нервнымъ движеніемъ оттолкнула листъ синей бумаги, прикрывавшій рукопись знаменитой статьи Флоры.

– А! Эта тетрадь опять воротилась съ своего странствованія? – спросила она, указывая на рукопись, при чемъ губы ея сложились въ язвительную улыбку, – совѣтую тебѣ бросить эту статью въ корзинку. Признаюсь, что эти вѣчные отказы со стороны редакцій мнѣ просто невыносимы. Желала бы я видѣть твою злость, если-бъ кто нибудь изъ насъ осмѣлился высказать тебѣ свое мнѣніе на счетъ этой статьи; – Боже мой, мнѣ кажется ты не успокоилась бы ранѣе пяти, шести недѣль.

– Не сердись по напрасну, grand-maman, можетъ быть, ты жестоко ошибаешься въ моемъ дарованіи, – сказала Флора съ насмѣшливой улыбкой. – Ты не въ духѣ, потому что съ отставкою Бера теряешь вліятельный голосъ при дворѣ, а Брукъ ни за что не согласиться защищать твои интересы передъ нашими царствующими особами; однако я все таки не понимаю, почему ты именно на мнѣ вымѣщаешь свое неудовольствіе? Я сочту за лучшее удалиться, пока въ домѣ не водворится миръ и согласіе.

Съ этими словами она быстро собрала листы присланной рукописи и мгновенно исчезла за дверью своей уборной.

– Она неимовѣрно эксцентрична, – сказала президентша со вздохомъ. – Это контрастъ ея покойной матери, которая была крайнѣ кроткая и добрая женщина… Мангольдъ испортилъ ее тѣмъ, что слишкомъ рано далъ ей свободу и управленіе домомъ. Сколько разъ я говорила ему объ этомъ, но слова мои пропали даромъ. Ты хорошо знаешь, Морицъ, упрямство покойнаго Мангольда.

Между тѣмъ Кети направилась къ двери, съ намѣреніемъ выйти изъ комнаты, но совѣтникъ нагналъ ея и взялъ за руку.

– Почему ты такая блѣдная, Кети, такая серьезная и молчаливая? – спросилъ онъ. – Я боюсь, что вчерашнее происшествіе произвело на тебя тяжелое впечатлѣніе, здорова-ли ты?

– Вотъ уже нѣсколько дней, какъ Кети измѣнилась въ лицѣ и похудѣла, – живо замѣтила президентша; – я подозрѣваю, что она скучаетъ по своей родинѣ. Не удивляйся, этому Морицъ; Кети привыкла къ тихой, скромной, домашней жизни, гдѣ всѣ ее обожаютъ и раболѣпно вертятся вокругъ богатой пріемной дочери. А мы, при всемъ желаніи, не можемъ ей этого доставить; наша жизнь принадлежитъ свѣту, мы заняты церемонными пріемами важныхъ гостей, между которыми она, невольно теряется, – не правда-ли дитя мое? – спросила президентша покровительственнымъ тономъ, проводя рукою по волнистымъ волосамъ молодой дѣвушки.

– Къ сожалѣнію, я не могу согласиться съ вами, – возразила Кети твердымъ голосомъ и освобождая свою голову изъ подъ руки пожилой дамы. – Дома никто не ухаживаетъ за мною, а напротивъ того, меня воспитываютъ довольно строго; теперь-же, съ полученіемъ богатаго наслѣдства, положеніе мое въ домѣ будетъ еще труднѣе. Не могу тоже сказать, что-бъ ваша свѣтская жизнь была мнѣ совершенно чужда. Первый министръ города всегда посѣщаетъ нашъ домашній кружокъ, гдѣ собираются знаменитые профессора и друзья доктора. Музыкальныя свѣтила тоже часто бываютъ у насъ, и я съ восторгомъ слушаю, какъ они играютъ на моемъ плохенькомъ инструментѣ, – сказала Кети, слегка улыбнувшись и посмотрѣвъ на президентшу. – Тоску по родинѣ я никогда не испытываю, когда знаю, что я гдѣ нибудь полезна и нужна. Не пугайся, Морицъ, я хочу просить у тебя позволенія остаться здѣсь еще на нѣкоторое время, – въ виду настоящей болѣзни Генріэтты, – добавила она, обращаясь къ совѣтнику.

– Боже мой! я самъ хотѣлъ просить тебя остаться, – вскричалъ онъ съ такимъ жаромъ, что удивилъ даже молодую дѣвушку.

Президентша снова стояла у стола и задумчиво перелистывала какую-то книгу, точно она ничего не слыхала, что говорилось въ комнатѣ.

– Само собой разумѣется, что ты можешь остаться у насъ, сколько тебѣ заблагоразсудится, но только что-бъ это не была жертва съ твоей стороны, потому что Нанни и моя горничная отлично ухаживаютъ за больною, и ты можешь оставить ее безъ всякаго опасенія, – сказала пожилая дама съ важностью.

– Какое намъ дѣло до причинъ, довольно того, что Кети выразила свое желаніе остаться у насъ, дорогая бабушка, – поспѣшилъ сказать совѣтникъ, не спуская глазъ съ молодой дѣвушки. – Я точно предчувствовалъ твое желаніе продлить визитъ у насъ и привезъ тебѣ такой великолѣпный рояль, передъ которымъ нашъ инструментъ ничто иное, какъ разбитая шарманка.

– Но зачѣмъ-же это, Морицъ, – вскричала молодая дѣвушка съ испугомъ. – Боже меня сохрани оставить Дрезденъ, – онъ навсегда останется моею родиною, а здѣсь я только въ гостяхъ. Не могу-же я всюду возить съ собою рояль, вмѣстѣ съ багажемъ.

– Я надѣюсь, что ты не всегда будешь считать Дрезденъ своею родиною, – отвѣчалъ совѣтникъ съ легкимъ смѣхомъ. – Завтра утромъ будетъ привезенъ рояль и поставленъ, до поры до времени, въ твою комнату.

Президентша захлопнула книжку и положила на нее свою бѣлую руку.

– Ты измѣняешь этимъ наши планы, Морицъ, – сказала она медленно выпрямляясь, – хотя мнѣ и очень непріятно, но я сегодня-же напишу баронессѣ Штейнеръ и попрошу ея отложить свой визитъ на нѣкоторое время.

– Не понимаю, почему это нужно.

– Потому что намъ нельзя будетъ принять ее, какъ было предположено. Комната Кети предназначалась для гувернантки баронессы.

Совѣтникъ пожалъ плечами.

– Очень жаль, – сказалъ онъ, – но Кети, само собою разумѣется, останется въ своей комнатѣ.

Какимъ это образомъ совѣтникъ рѣшился противорѣчить президентшѣ и находилъ совершенно натуральнымъ, что баронесса Штейнеръ должна была уступить мѣсто Кети; тогда какъ прежде онъ не жалѣлъ никакихъ жертвъ, чтобъ съ достоинствомъ принимать у себя важныхъ гостей? Теперь онъ самъ чувствовалъ себя дворяниномъ, да еще богатымъ, имѣющимъ возможность пускать пыль въ глаза своимъ сотоварищамъ.

Пожилая дама съ неудовольствіемъ посмотрѣла на советника.

– Я сдѣлаю нужныя распоряженія, – свазала она, направляясь къ двери; потомъ прибавила тихимъ голосомъ: – не могу сказать, что-бъ мое положеніе въ этомъ домѣ было завидное.

– И это все изъ за меня! – вскричала Кети, дѣлая нѣсколько шаговъ впередъ. – Неужели-же, Морицъ, ты, дѣйствительно, хочешь достигнуть, что-бъ я помѣшала пріѣзду баронессы? Я не могу согласиться на это. Развѣ у меня нѣтъ своего угла? Какъ только пріѣдетъ г-жа Штейнеръ, я тотчасъ-же переѣду на мельницу.

– Прошу тебя не говорить болѣе объ этомъ, Кети; я буду лично протестовать противъ твоего перемѣщенія на мельницу, – возразила президентша съ холодною важностью. – Никто не можетъ упрекнуть меня въ гордости, но такихъ интимныхъ отношеній между виллою и мельницею я все таки не могу допустить, тѣмъ болѣе, что это можетъ не понравиться моей строгой подругѣ фонъ Штейнеръ. – Затѣмъ, кивнувъ головою, она обратилась къ совѣтнику: – ты найдешь меня въ голубой гостинной, когда захочешь представлять мнѣ своихъ друзей. – Съ этими словами она вышла.

Совѣтникъ спокойно ждалъ, пока не замретъ по корридору шелестъ шелковаго шлейфа и не послышится стукъ противоположной двери въ залу. Тогда онъ весело обернулся и засмѣялся.

– Вотъ тебѣ и урокъ, Кети! – сказалъ онъ. – Ты должна знать, что въ бархатныхъ лапкахъ часто кроятся очень острые когти. Эта старая кошка отлично умѣетъ царапаться. Однако теперь царствію ея скоро будетъ конецъ, она переживаетъ въ настоящую минуту тяжелое время. Съ отставкою Бера она теряетъ свое вліяніе при дворѣ и въ обществѣ. – Совѣтникъ съ самодовольствомъ потеръ руки и продолжалъ: – прошу тебя, дорогая Кети, не отступать отъ своего слова. Ты болѣе, чѣмъ кто либо изъ нихъ, имѣешь право оставаться въ этомъ домѣ, – не забывай этого!

Слова его были прерваны приходомъ слуги, доложившаго, что гости ожидаютъ совѣтника въ залѣ. Морицъ поспѣшилъ взять со стола свою шляпу и желалъ пригласить съ собою Кети, но она ловко вывернулась изъ подъ его руки и проскочила въ корридоръ. Вообще ее очень удивляла перемѣна въ обращеніи съ нею совѣтника, – она еще живо помнила его смущеніе и холодный пріемъ, съ которымъ онъ ее встрѣтилъ, а теперь онъ просто конфузилъ молодую дѣвушку своею внимательностью и чрезмѣрными ласками.

XV.

Между тѣмъ въ домѣ доктора тоже произошло нѣкоторое перемѣщеніе; комната, гдѣ лежала Генріэтта, приняла тотъ-же видъ, который имѣла вчера утромъ. Богатая мебель, принесенная изъ виллы была выставлена въ сѣни, гдѣ она стояла рядами; китайскія ширмы, фарфоровый умывальникъ и дорогія вазы тоже украшали темный входъ. Генріэтта велѣла поставить въ комнату прежнюю простенькую мебель, съ большимъ акваріумомъ на одномъ столѣ и своей клѣткой на другомъ. Веселенькія птички то и дѣло вылетали изъ клѣтки, кружились надъ постелью больной, качались на вѣткахъ большихъ олеандръ и снова прилетали въ свой золоченный домикъ. Горничная президентши была отослана въ виллу и у кровати больной заняла мѣсто добрая тетушка Діаконусъ; она все еще была въ коричневомъ шелковомъ платье, поверхъ котораго былъ повязанъ широкій коленкоровый передникъ.