А въ сентябрѣ, послѣ свадьбы, все должно будетъ само собою измѣниться.

Вскорѣ наступило двадцатое мая, день рожденія Флоры. На всѣхъ столахъ ея комнаты были симметрично разставлены душистые букеты, присланные ея внимательными подругами; а самый большой изъ всѣхъ букетовъ былъ подарокъ самой герцогини, желавшей съ своей стороны поздравить невѣсту придворнаго совѣтника.

Да, это былъ день настоящаго торжества для Флоры; теперь она снова убѣдилась, что она въ самомъ дѣлѣ любимица боговъ, рожденная для избраннаго жизненнаго поприща.

А между тѣмъ на лицѣ ея все таки лежала легкая тѣнь и брови ея поминутно хмурились отъ нетерпѣнія и досады. На столѣ, между подарками бабушки и сестеръ, стояли хорошенькіе черные, мраморные часы. Брукъ прислалъ ихъ рано утромъ въ виллу и въ своемъ поздравительномъ письмѣ очень извинялся, что не можетъ явиться къ обѣду, такъ какъ ему невозможно оставить одного опасно-больнаго паціента.

– Не понимаю право, почему Лео выбралъ для меня этотъ некрасивый черный камень? – говорила Флора, показывая на часы и обращаясь къ президентшѣ, которая вынула изъ вазочки букетъ, присланный герцогинею, и не переставала подносить его къ носу, точно онъ долженъ былъ имѣть совершенно необыкновенный ароматъ.

– Кто же подноситъ невѣстѣ подарокъ чернаго цвѣта? Это ужасная безтактность съ его стороны.

– Напротивъ того, часы должны быть совершенно въ твоемъ вкусѣ, Флора; они отлично пополняютъ серьезное убранство этой комнаты, – сказала Генріэтта, полулежа на красномъ диванѣ и бросая взглядъ на черныя колонны въ углахъ краснаго кабинета.

– Вотъ глупости! Ты очень хорошо знаешь, что я ничего не возьму съ собой изъ всего этого убранства. – Я даже не знаю, гдѣ я помѣщу эту массу въ моемъ городскомъ лиловомъ будуарѣ съ бронзовыми украшеніями.

– Я бы тоже предпочла свѣжій букетъ, но, вѣдь, ты не сентиментальна, Флора, – замѣтила Генріэтта съ колкостью.

Между тѣмъ Кети, одѣтая сегодня въ первый разъ въ бѣлое платье, молчаливо стояла возлѣ великолѣпнаго миртоваго дерева, за которымъ долгое время ухаживала тетушка Діаконусъ, а теперь прислала его въ подарокъ невѣстѣ. Казалось, никто, кромѣ Кети, не обращалъ должнаго вниманія на рѣдкій по своей красотѣ подарокъ, стоившій тяжелой жертвы для доброй старушки.

Послѣ обѣда все семейство осталось на балконѣ и въ пріемной залѣ, потому что все еще не переставали пріѣзжать поздравители. Всѣ двери перваго этажа были отворены настежъ и сквозь позолоченную рѣшетку балкона въ комнаты проникалъ теплый весенній воздухъ, разливая пріятный ароматъ молодыхъ липъ и полураспустившихся цвѣточныхъ почекъ. Изъ всѣхъ высокихъ оконъ проникали золотистые лучи майскаго солнца, отражаясь на блестящемъ полу разноцвѣтныхъ гостинныхъ; только темно-красный кабинетъ казался мрачнымъ и холоднымъ и каждый человѣкъ, входя туда, невольно испытывалъ чувство сожалѣнія, при видѣ такого изобилія живыхъ цвѣтовъ между этими стѣнами. Генріэтта лежала въ мягкой качалкѣ противъ двери балкона; она, такъ-же какъ и Кети, окутала свою маленькую фигурку въ пышное облако бѣлой кисеи, но плечи ея были теперь закутаны въ теплую, мягкую шаль, поверхъ которой длинными локонами разсыпались ея золотистые волосы и придавали ея лицу видъ восковой головки.

Она отослала Кети въ залу, съ просьбою съиграть ей любимую пьесу Шуберта, и сидѣла теперь, съ нетерпѣніемъ ожидая звука перваго аккорда.

Но вдругъ на щекахъ больной вспыхнулъ яркій румянецъ и маленькія ручки невольно прижались къ груди: – въ комнату вошелъ Брукъ.

Флора бросилась къ нему навстрѣчу и нѣжно повисла на его рукѣ; не успѣлъ онъ еще со всѣми поздороваться, какъ она почти насильно потащила его въ кабинетъ, что-бъ показать свои подарки. Прекрасная невѣста, такъ хорошо умѣвшая разыгрывать роль ученой и серьозной женщины, обнаружила сегодня на двадцать девятомъ году своей жизни наивную веселость и грацію шестнадцатилѣтней дѣвочки и благодаря ея оживленному личику и мягкимъ, гибкимъ движеніямъ всей ея фигуры, она въ самомъ дѣлѣ казалась необыкновенно моложавою.

Кети спокойно стояла возлѣ высокой этажерки, и искала требуемую пьесу, когда обрученные прошли мимо нея, направляясь къ кабинету Флоры; молодая дѣвушка обернулась, докторъ поздоровался съ нею, слегка кивнувъ головою, и она еще усерднѣе принялась искать ноты.

– Послушай, Лео, съ сегодняшняго дня я заканчиваю съ своимъ прошедшимъ и благодарю Бога, что онъ открылъ мнѣ глаза и я во время поняла свое заблужденіе, изъ за котораго чуть было не потеряла все свое счастіе, – сказала Флора сладкимъ, заискивающимъ голосомъ.

– Я хочу навѣки забыть тотъ ужасный вечеръ, когда я потеряла всю власть надъ собой и, сама не помня своихъ дѣйствій, жестоко тебя оскорбила; впрочемъ, что-бъ хоть нѣсколько оправдаться въ твоихъ глазахъ, я должна сказать тебѣ, что и ты не былъ совершенно правъ, такъ какъ не понялъ меня. Ты никогда не спросилъ меня, что именно заставило меня заняться литературою: – я дѣлала это только потому, что хотѣла пользоваться своимъ дарованіемъ и талантомъ. – Думай, что хочешь, но я убѣждена, что проложила бы себѣ дорогу къ славѣ моею статьею: „Женщины“, которую ты совсѣмъ не знаешь. Быть можетъ, это произведеніе и сдѣлало-бы меня знаменитостью, но можетъ-ли мнѣ теперь придти въ голову мысль, идти своею дорогою возлѣ тебя и придавать значеніе своему таланту? Нѣтъ, Лео, я буду жить исключительно для твоей славы; а для того, что-бъ на будущее время не поддаваться искушенію, этотъ долговременный трудъ моихъ неутомимыхъ изученій, эти листы – должны навсегда исчезнуть съ лица земли.

Между тѣмъ, Кети, найдя наконецъ желаемую тетрадь, подошла къ роялю. Она видѣла, какъ Флора осторожно подожгла рукопись и, когда она вспыхнула, бросила ее въ каминъ; затѣмъ красавица невѣста обернулась къ окну, возлѣ котораго стоялъ докторъ и, казалось, ждала, что онъ удержитъ ее отъ этаго рѣшительнаго поступка. Но Брукъ не двигался и драгоцѣнный горючій матеріалъ жарко горѣлъ безъ того, что-бъ чья либо рука попыталась спасти его. Легкій запахъ гари проникъ въ музыкальный салонъ и въ то время, какъ Флора, съ крѣпко стиснутыми губами, мѣрными шагами отходила отъ камина, Кети торопливо сѣла къ роялю и быстро взяла первые аккорды любимой пьесы больной сестры. Кети не хотѣла слышать отвѣтъ Брука, ей и безъ того было непріятно, что она такъ часто была невольною свидѣтельницею сценъ между женихомъ и невѣстою. Кромѣ того молодую дѣвушку сильно возмущала комедія, только что разыгранная Флорою. Несчастная рукопись, безъуспѣшно странствующая по всѣмъ редакціямъ, измятая въ рукахъ лакеевъ и возвращаемая за негодностью, должна была играть теперь роль ужасной жертвы, приносимой самоотверженіемъ геніальной женщины.

Въ гостинной говорили довольно громко; Кети слышала серьезный голосъ доктора, но къ счастію не могла понять ни одного слова, а когда піэса была окончена, то Флора важно прошла черезъ музыкальный салонъ въ голубую гостинную.

Она шла рядомъ съ Брукомъ, держа въ рукахъ букетъ, присланный герцогиней, и такъ капризно надула губки, точно ребенокъ, котораго только-что побранили. Поровнявшись съ Кети, она бросила на нее косой, сердитый взглядъ и проговорила съ досадой:

– Слава Богу, что ты кончила, Кети! – Ты такъ сильно колотишь, что невозможно слышать своего собственнаго слова. Правда, ты порядочно играешь піэсы твоего сочиненія, потому что они не трудны и похожи на дѣтскія мелодіи, но до Шуберта и Листа тебѣ бы не слѣдовало дотрагиваться, для исполненія ихъ сочиненій у тебя не достаетъ таланта.

– Генріэтта просила меня съиграть эту піэсу, – отвѣтила Кети спокойно и закрыла рояль. – Я никогда не выдавала себя за первокласную музыкантшу.

– Конечно, дорогая моя Кети не принадлежитъ къ числу виртуозовъ, выдѣлывающихъ козлиные прыжки на клавишахъ, – сказала Генріэтта, неожиданно появившись въ залѣ; – но я еще никого не слыхала, кто-бы такъ глубоко понималъ Шуберта, какъ она! Неужели-же слезы, выступающія на мои глаза во время игры Кети, выжимаются только изъ угодливости?

– Слабые нервы, дитя мое, и больше ничего! – насмѣшливо замѣтила Флора и послѣдовала за докторомъ, котораго президентша позвала въ гостинную.

Пожилая дама сидѣла на мягкомъ диванѣ, съ раскраснѣвшимся лицомъ, держа въ правой рукѣ лорнетку, а вь лѣвой развернутое письмо, только-что поданное ей лакеемъ.

– Я хотѣла сообщить вамъ, дорогой придворный совѣтникъ, – сказала она, съ удовольствіемъ ударяя на этомъ титулѣ, – что моя подруга, баронесса Штейнеръ, собирается пріѣхать къ намъ на дняхъ; она желаетъ обратиться къ вамъ за совѣтомъ и помощью. У нея очень боленъ ея маленькій внукъ, такъ что знаменитѣйшіе врачи не могутъ опредѣлить его болѣзни. Согласитесь-ли вы лечить этого ребенка?

– Почему-же нѣтъ? Только съ условіемъ, что-бъ баронесса не отнимала у меня слишкомъ много времени.

Это замѣчаніе Брукъ сдѣлалъ потому, что по опыту зналъ, какъ эти аристократки заставляютъ себя ждать и каждый легкій насморкъ считаютъ за смертную болѣзнь.

Президентша была видимо недовольна холоднымъ отвѣтомъ доктора и, не отвѣчая ему, обратилась къ Флорѣ:

– Баронесса обидѣлась моимъ недавнимъ отказомъ; ея письмо наполнено колкостями и, если-бы она не боялась за болѣзнь внука, то вѣроятно никогда не написала-бы мнѣ больше. Не могу выразить тебѣ, какъ это меня мучаетъ. Теперь она рѣшила нанять помѣщеніе въ ближайшемъ отелѣ къ квартирѣ нашего придворнаго совѣтника и просить меня вторично не отказать ей въ просьбѣ и приготовить ей квартиру не меньше, какъ въ пять комнатъ.

При этихъ словахъ глаза президентши злобно посмотрѣли на молодую дѣвушку въ бѣломъ платьѣ, спокойно стоявшую противъ нея; облокотившись о спинку кресла, опустивъ свои длинныя рѣсницы, Кети молча слушала эти переговоры и ея миловидное личико поминутно краснѣло.

– Баронесса могла бы отлично помѣститься въ бель-этажѣ, если-бы только ей не требовалось пяти комнатъ, – продолжала президентша. – Впрочемъ, ей необходимо имѣть одну гостинную, удобное помѣщеніе для больнаго мальчика съ гувернаткой и потомъ еще три спальни, вѣдь, горничная тоже пріѣдетъ съ ними!

Пожилая дама глубоко вздохнула и грустно опустила голову на грудь.

– Другими словами сказать: Кети мѣшаетъ тебѣ исполнить твое желаніе; не такъ-ли бабушка? – сказала Генріэтта съ колкостью.

– Я уже говорила, что могу переселиться на мельницу на время пріѣзда баронессы, – отвѣтила Кети, съ ласкою проводя рукою по волосамъ сестры.

– Зачѣмъ? можно устроиться гораздо лучше, если только ты непремѣнно должна уступить твою комнату, – продолжала Генріэтта съ волненіемъ.

– Мы попросимъ добрую тетушку Діаконусъ, уступить тебѣ на время ту уютную комнату, которая назначена для гостей. Я знаю, что ты любимица тетушки и по всей вѣроятности она будетъ очень довольна видѣть тебя у себя въ домѣ. Мы перенесемъ туда твой рояль и я тоже испрошу себѣ позволеніе приходить къ вамъ такъ часто, какъ только мнѣ захочется.

Взглянувъ на доктора, она вдругъ замолчала. Брукъ стоялъ отвернувшись и смотрѣлъ въ окно; лицо его было очень серьезно и явное противорѣчіе выказывалось въ его задумчивыхъ глазахъ.

– Я нахожу, что будетъ гораздо практичнѣе, если больной мальчикъ съ гувернанткой поселятся въ моемъ домѣ, – замѣтилъ онъ холодно и принужденно.

Президентша съ насмѣшливой улыбкой на губахъ нетерпѣливо передергивала свою кружевную мантилью.

– Это трудно будетъ устроить, дорогой докторъ! – возразила она; – моя подруга ни за что не согласиться разстаться съ маленькимъ Іовомъ, который, нужно вамъ замѣтить, чрезвычайно избалованный мальчикъ. Нашъ наслѣдный принцъ не пріученъ къ такой роскоши, какъ этотъ единственный потомокъ семейства Брандау. Онъ привыкъ спать подъ атласными одѣялами и кроватка этого маленькаго созданьица должна быть завѣшана бархатными драпировками. Семейство баронессы Штейнеръ находитъ эту роскошную обстановку въ порядкѣ вещей и потому мы невольно приходимъ въ замѣшательство, когда намъ приходится принимать у себя такихъ рѣдкихъ гостей.

– А почему же, Лео, ты предпочитаешь поселить въ своемъ домѣ такаго шалуна и негоднаго мальчика, какъ этотъ потомокъ Брандау? – живо спросила Генріэтта, обращаясь къ Бруку.

Щеки ея пылали отъ волненія и она не могла удержаться отъ подобнаго желчнаго раздраженія.

– Почему ты сердишься на Кети? – Я давно замѣчаю твою несправедливость и холодность въ отношеніи ея. Можетъ быть она для тебя кажется не достаточно знатною особою, потому что ея дѣдъ былъ мельникомъ? Ты никогда не говоришь съ ней, не обращаешь на нее ни малѣйшаго вниманія, что крайнѣ смѣшно, такъ какъ она такая-же сестра Флоры, какъ и я. Мы всѣ говоримъ другъ другу „ты“, только она составляетъ исключеніе…

– Позволь тебѣ замѣтить, дорогая моя, что это „ты“ мнѣ давно колетъ глаза, и если бы это отъ меня зависѣло, то я, конечно и тебѣ не позволила бы такой фамильярности съ Брукомъ, – сказала Флора довольно рѣзко. – Правду сказать, я никому не желаю уступать своихъ правъ и преимуществъ, а тѣмъ болѣе не хочу ихъ дѣлить съ Кети.