– Да, вотъ до чего мы дожили! – говорилъ Францъ, внося въ комнату дорожный чемоданъ Кети. – Хорошо было имъ жить на свѣтѣ, такъ нѣтъ, надо было искать лучшаго! Таковы времена, барышня! Каждому хочется всѣми правдами и неправдами денегъ побольше загребать, или безъ всякихъ трудовъ подбирать съ улицы червонцы.

– Хорошо тому, кто успѣлъ о себѣ позаботитъся! – продолжалъ Францъ, съ улыбкою похлопывая себя по боковому карману. – Честно зарабатывать денежки и постепенно откладывать про черный день – вотъ мое правило. Тогда только и можно спокойно спать. Кто не умѣетъ заниматься спекуляціями, тому лучше и не браться за нихъ. Вотъ нашъ совѣтникъ – тому и дѣла нѣтъ до всего случившагося: онъ крѣпко сидитъ на своемъ мѣстѣ, потому что у него умная голова, чутье хорошее.

– Онъ вчера только возвратился изъ Берлина; я встрѣтилъ его тысячныхъ рысаковъ, когда отвозилъ муку на товарную станцію. Про него можно сказать, что онъ молодецъ. Одинъ его геройскій видъ заставляетъ всѣхъ думать, что онъ командуетъ милліонами. На этотъ разъ его долго здѣсь не было, быть можетъ онъ, и вчера не собрался бы пріѣхать, если-бы въ замкѣ не праздновали сегодня дѣвичника.

Дѣвичникъ! Значитъ, послѣ завтра свадьба, послѣ которой молодые тотчасъ-же должны уѣхать? Все это Кети давно знала, а между тѣмъ ею овладѣлъ внезапный, болѣзненный испугъ, когда Францъ съ такимъ спокойствіемъ говорилъ о предстоящемъ событіи.

– Говорятъ, сегодня тамъ пиръ на весь міръ, – сказала Сусанна, наливая кофе въ золоченную чашку. – Вчера мнѣ говорилъ Антонъ, камердинеръ г-на совѣтника, что въ замокъ наѣхало столько гостей, что не знаютъ, куда ихъ всѣхъ помѣстить. Тамъ выстроили театръ и изъ города ожидаютъ цѣлую кучу барышенъ; а зелень для уборки залы такъ и таскаютъ возами.

На фабричныхъ часахъ пробило одинадцать, когда Кети медленно приближалась къ виллѣ. Въ то время, какъ она проходила мельничный дворъ, шумъ голосовъ съ фабрики еще доносился до нея, но какъ только маленькая калитка въ каменной стѣнѣ захлопнулась и нога Кети ступила на дорожку парка, ее охватила глубокая, торжественная тишина.

Францъ былъ правъ! Здѣсь каждый чувствовалъ, что сюда не проникаетъ непріятный шумъ мелкихъ торгашей, и всепоглощающія волны несчастія не смѣли касаться сокровищъ богача.

Вотъ, на право широко разстилалось чудное водяное зеркало, на поверхности когораго ясно отражалось осеннее, безоблачное небо; это былъ новый прудъ, вырытый въ такое короткое время, благодаря старанію не одной сотни рабочихъ рукъ и громаднымъ денежнымъ средствамъ. Бѣлоснеѣжные лебеди граціозно плавали по синеватой зыби, а возлѣ берега равномѣрно качалась пестрая украшенная лодка.

Когда Кети уѣхала, деревья парка не были еще въ полномъ цвѣту, а теперь всѣ аллеи и дорожки были скрыты отъ яркихъ солнечныхъ лучей густою тѣнью роскошныхъ, развѣсистыхъ деревъ, что придавало величественному парку таинственный, весьма заманчивый видъ.

Сколько людей требовалось, чтобы поддерживать въ немъ такой порядокъ и чистоту! Ни одного листочка не видно было на дорожкахъ, ни одна травка не смѣла уклоняться отъ предписанной линіи, ни одинъ завядшій цвѣтокъ не висѣлъ на вѣткахъ.

А тамъ дальше виднѣлся красивый фасадъ новой конюшни. Удивительно, право, въ какое баснословно-короткое время успѣли человѣческія руки воздвигнуть такое громадное строеніе; можно было подумать, что невидимая исполинская сила выдвигала изъ земли эти массивныя, каменныя стѣны съ готическими лѣпными украшеніями. Да, каждый кирпичъ, каждый камушекъ стоилъ большихъ денегъ и по всему видно было, что ни одинъ изъ ударовъ,такъ жестоко потрясшихъ большую часть коммерческаго міра, не проникалъ сюда, гдѣ источнику золота и серебра никогда не суждено было изсякнуть.

Кети вошла въ тѣнистую, прохладную липовую аллею и медленными шагами приближалась къ виллѣ; въ первый разъ видъ аристократическаго дома показался ей такимъ недосягаемымъ, волшебнымъ замкомъ, какъ въ это ясное, сентябрьское утро, когда золотистые лучи осенняго солнца яркими звѣздами отражались въ зеркальныхъ окнахъ маленькаго дворца, надъ которымъ величественно развѣвался пестрый праздничный флагъ.

Молодая дѣвушка невольно прижала руку къ сильно бьющемуся сердцу – вѣдь ее никто не приглашалъ на торжество, а она все-таки шла непрошенною гостьей! Да, каждый шагъ тяжело отзывался въ ея душѣ: это была большая жертва, приносимая больной сестрѣ, не легка была борьба между чувствомъ оскорбленной гордости и сильной самоотверженной любовью!

Какъ только Кети подошла къ бронзовой рѣшеткѣ балкона, ее встрѣтилъ недружелюбный лай болонки, любимой собачки президентши и оглушительный крикъ попугаевъ, важно сидѣвшихъ въ золоченыхъ клѣткахъ на растворенныхъ окнахъ голубаго салона.

Пройдя мимо терассы, Кети вступила въ главныя ворота и неожиданно встрѣтилась съ какой-то дамой, лицо которой было старательно прикрыто носовымъ платкомъ, однако сквозь прозрачныя кружева все-таки можно было замѣтить красные, заплаканные глаза. Кети тотчасъ-же узнала въ ней красивую жену одного маіора, роскошные туалеты которой сдѣлались поговоркою во всемъ городѣ. Она быстро прошла за уголъ дома и исчезла въ густой, тѣнистой аллеѣ, вѣрно съ тѣмъ, что бы успокоиться и уничтожить слѣды слезъ раньше, чѣмъ показаться въ общество.

– Ему ничего больше не остается дѣлать, какъ пустить себѣ пулю въ лобъ, говорятъ, у него ничего не останется, – услыхала Кети, проходя мимо двери швейцарской, голосъ одного лакея.

– И по дѣломъ ему: чего такому офицеру пускаться въ биржевую игру, когда онъ ничего не понимаетъ! А теперь приходитъ его жена и надѣется своими слезами разжалобить нашего барина. Какъ-бы не такъ! Если-бъ онъ всѣмъ помогалъ, которые таскались сюда эти дни, – да тогда ему самому пришлось-бы притворить двери палочкой и остаться безъ гроша.

Опять одна изъ жертвъ ужасной катастрофы! Кети содрогнулась и медленно стала подниматься на лѣстницу.

Въ бель-этажѣ было совершенно тихо.

Машинально прошла она прямо въ ту комнату, гдѣ жила нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, и отворила дверь. Хотя баронесса Штейнеръ не господствовала больше въ виллѣ, но повидимому эта комната не была предназначена для пріема новыхъ гостей. Почти вся мягкая мебель была вынесена, но за то вдоль стѣнъ возвышались высокія подмостки, на которыхъ разложены были всевозможныя туалетныя принадлежности богатаго приданаго будущей профессорши. Посреди комнаты, на рѣзной вѣшалкѣ красовалось бѣлое атласное платье, сверху до низу покрытое дорогимъ кружевомъ и букетиками изъ мелкаго флер-д-оранжа: это былъ подвѣнечный нарядъ Флоры!

Посмотрѣвъ съ минуту на эту выставку, Кети осторожно вышла, затворила за собою дверь и, нѣсколько минутъ спустя она съ распростертыми объятіями стояла передъ Генріэттою, разразившейся такимъ восторгомъ, точно прибытіе младшей сестры на вѣкъ избавляло ее отъ безконечныхъ мученій.

Больная сестра была одна въ комнатѣ.

Сегодня всѣмъ въ домѣ было много дѣла и никто не заботился о ней, жаловалась она. Морицъ праздновалъ свадьбу Флоры съ безразсудною роскошью. Онъ, какъ и всегда, хотѣлъ похвастаться передъ всѣми жителями столицы своими неисчерпаемыми денежными мѣшками.

Слѣдуя своему независимому характеру, Генріэтта не сказала роднымъ о томъ, что вызвала сестру телеграммой, на что Кети съ неудовольствіемъ покачала головою и замѣтила, что слѣдовало посовѣтоваться по крайней мѣрѣ съ опекуномъ.

– Это совершенно излишне, – возразила больная съ досадой, – вѣдь они знаютъ, что я давно собиралась вызвать тебя; что-же касается до неожиданной встрѣчи съ Морицемъ, то можешь быть совершенно спокойна, такъ какъ онъ забылъ все прошлое и заинтересованъ кѣмъ-то въ Берлинѣ, откуда пріѣхалъ вчера весьма разсѣянный и хотя весь вечеръ лукаво улыбался, но не отвергалъ намековъ и поддразниваній Флоры.

Кети молча слушала сообщенія Генріэтты и, наконецъ, почувствовала, что пріѣхала не во время. Правда, что больная сестра страдала сильнѣйшимъ разстройствомъ нервъ; глухой, давящій кашель сильнѣе и чаще потрясалъ ея слабое тѣло, руки горѣли лихорадочнымъ огнемъ, и дыханіе становилось все слабѣе и тяжелѣе. Но какъ помочь всѣмъ этимъ страданіямъ! Кромѣ того, Кети замѣтила красные, заплаканные глаза Генріэтты, тогда какъ прежде, даже при самыхъ сильныхъ страданіяхъ, больная никогда не доходила до слезъ.

Ее терзалъ мучительный страхъ, что Брукъ, не смотря на всю свою любовь къ Флорѣ, не будетъ счастливъ въ своей семейной жизни; больная говорила это, стыдливо пряча свою кудрявую головку на грудь Кети, и не могла побороть въ себѣ той мысли, что и тетушка Діаконусъ тоже сильно тревожится за счастіе своего любимца.

Кети рѣзко остановила ее, замѣтивъ, что Брукъ не мальчикъ и долженъ самъ о себѣ заботиться; никто лучше его не могъ убѣдиться въ своенравномъ и эгоистичномъ характерѣ Флоры, и если онъ, не смотря ни на что, все-таки желаетъ обладать ею, то пусть живетъ какъ знаетъ; это его дѣло.

Генріэтта содрогнулась; въ первый разъ голосъ Кети звучалъ такъ рѣзко и строго; можно было подумать, что и она въ эту минуту покончила со своею судьбою – послѣ долгой и тяжелой борьбы.

XXIII.

Часъ спустя, Кети, осторожно поддерживая больную сестру, медленно спускалась по маленькой лѣстницѣ въ нижній этажъ, чтобы поздороваться съ родными. Затѣмъ онѣ прошли вдоль узенькаго корридора, занимавшаго почти все пространство одного изъ боковыхъ флигелей виллы.

– Сегодня, вечеромъ у насъ репетиція театра, а декораціи еще не совсѣмъ окончены, – сказала Генріэтта, насмѣшливо улыбаясь и прислушиваясь къ патетическимъ декламаціямъ, долетавшимъ изъ слабо притворенныхъ дверей залы.

– Какъ мнѣ противны всѣ эти городскія барышни! Я увѣрена, что имъ всѣмъ безъ исключенія очень бы хотѣлось выцарапать у невѣсты глаза, а между тѣмъ онѣ сладко улыбаются и врутъ всякій вздоръ о любви, о какомъ нибудь поэтическомъ геніѣ и о тому подобныхъ пустякахъ. А бѣдный Морицъ со своею непростительною щедростью ведетъ себя какъ дуракъ. Вчера вечеромъ, тотчасъ послѣ своего возвращенія изъ Берлина, онъ страшно обругалъ рабочихъ за то что они, въ виду экономіи, натянули шерстяную матерію, вмѣсто шелковой парчи въ самыхъ темныхъ углахъ декораціи. Право, онъ становится противенъ своею чрезмѣрною расточительностью. Взгляни сюда!

Съ этими словами Генріэтта пріотворила одну изъ дверей корридора. Сквозь узенькую щелку сцены ничего почти не было видно, но за то какъ разъ противъ двери красовался великолѣпный балдахинъ изъ пунцоваго бархата съ золотою бахрамою, предназначенный для жениха и невѣсты.

– Какъ-то онъ посмотритъ на всю эту глупую комедію, – шепнула Генріетта и крѣпко прижала свою русую головку къ плечу сестры.

– И она опять станетъ рядомъ съ нимъ, съ торжествующимъ, побѣдоноснымъ видомъ, въ легкомъ бѣломъ платьѣ, усѣянномъ наивными маргаритками, какъ и слѣдуетъ для невѣсты въ день своего дѣвичника. Ахъ, Кети! сколько загадочнаго и непонятнаго во всей этой исторіи; меня ежеминутно тревожитъ предчувствіе чего-то недобраго, мнѣ часто кажется, что близокъ конецъ нашему счастію!

Въ столовой за завтракомъ сидѣла президентша съ Флорою и Морицомъ; невѣста была въ свѣтло розовомъ капотѣ и хорошенькомъ чепчикѣ, искусно скрывавшемъ ея мелкіе локончики, навернутые на бумажки. Кети почти испугалась, такъ жалко и рѣзко показалось ей лицо старшей сестры безъ золотистаго сіянія мелкихъ букляшекъ на лбу.

Сегодня только она въ первый разъ увидѣла, что Флора утратила свою первую молодость; не смотря на всѣ старанія невѣсты казаться моложе своихъ лѣтъ, время взяло свое и очертило прелестный овалъ лица рѣзкими, суровыми линіями и весьма замѣтными морщинками.

– Боже мой, Кети, какими это судьбами ты именно сегодня надумалась посѣтить насъ? – воскликнула Флора съ испугомъ и затаенной злобой. – Ты меня приводишь въ замѣшательство! Что я буду теперь дѣлать? У меня уже есть двѣнадцать молодыхъ дѣвицъ, куда-же я дѣну тринадцатую!

Между тѣмъ, совѣтникъ, сидѣвшій спиною къ двери и только что налившій себѣ стаканъ бургунскаго вина, не видѣлъ какъ вошла Кети, и только восклицаніе Флоры оповѣстило его о пріѣзжей. Въ ту минуту, какъ онъ хотѣлъ обернуться, рука его дрогнула и все темно-красное вино моментально разлилось по бѣлоснѣжной, камчатной скатерти и попало даже на платье Флоры.

Это обстоятельство въ первую минуту смутило богача, внезапно поблѣднѣвшаго, какъ полотно; онъ молча, испуганными глазами смотрѣлъ на дверь, точно черезъ порогъ ступило привидѣніе, а не серьезная дѣвушка, съ строгими чертами и твердою, спокойною осанкою. Однако онъ скоро пришелъ въ себя; извинившись передъ Флорою, совѣтникъ прижалъ пуговку электрическаго звонка, что-бы позвать кого нибудь изъ слугъ, а потомъ бросился на встрѣчу къ гостьѣ и ввелъ ее глубже въ комнату. Кети не безъ удовольствія замѣтила, что въ обращеніи съ нею совѣтника не было и слѣда прежнего ухаживанья, а напротивъ того въ каждомъ его движеніи видѣнъ былъ только родственникъ-опекунъ, весьма довольный, что видитъ свою питомицу въ цвѣтущемъ здоровьѣ. Онъ ласково похлопалъ ее по плечу и сказалъ съ робостью: