Молодая женщина молча смотрѣла на запыленный узоръ ковра; совѣсть не позволяла ей взглянуть въ лицо говорившаго.

– И, не смотря на мои вѣроломныя мысли въ отношеніи тебя, я старался все крѣпче держаться за ненарушимость моего слова.

– Какъ, и этому можно повѣрить?

– Да, Флора. Я боролся съ своимъ новымъ чувствомъ любви, какъ съ самымъ смертельнымъ, злымъ врагомъ.

Тяжелый вздохъ вырвался изъ его груди.

– Я долго былъ жестокъ къ самому себѣ и къ дѣвушкѣ, внушившей мнѣ такую склонность. Я строго избѣгалъ каждаго невиннаго сближенія, я почти не говорилъ съ ней и не хотѣлъ даже оставить въ своей комнатѣ цвѣты, которые она по разсѣянности забыла въ моей комнатѣ. Она охотно посѣщала мой домъ, а я, нескрывая, противился этому, точно она вносила заразу подъ мою кровлю. Я заставлялъ себя мрачно и холодно смотрѣть на лицо, которое между тѣмъ, приводило меня въ восторгъ своею прелестью, нравилось мнѣ, какъ никакія черты самой знаменитой красавицы въ свѣтѣ.

– Еще бы! Это очень понятно! Что можетъ быть пріятнѣе для врача, какъ смотрѣть на круглое, бѣлое, румяное лицо здоровой дѣвушки!

Съ этими словами Флора будто оживилась и прижала правую руку къ груди.

– И ты рѣшаешься говорить мнѣ подобныя вещи? Да вѣдь молодая дѣвушка тогда и бросаетъ цвѣты въ комнату мужчины, когда хочетъ привлечь его къ себѣ!

– Замолчи! – воскликнулъ онъ, поднявъ руку и строго посмотрѣвъ на Флору. – Меня ты можешь осыпать упреками: я буду принимать ихъ безропотно; но невинную Кети не смѣй трогать, за нея я буду заступаться до послѣдней капли крови; она ничѣмъ не старалась возбуждать мою любовь; вернувшись въ Дрезденъ, она не могла даже подозрѣвать моихъ чувствъ. Почему она тогда уѣхала, это ты знаешь лучше всѣхъ. Я былъ свидѣтелемъ той сцены, когда ее выгоняли изъ ея комнаты, понадобившейся для важной аристократки.

Мнѣ стоило много труда, чтобы не наговорить въ тотъ вечеръ дерзостей президентше, а между тѣмъ, когда мнѣ предложили принять ее къ себѣ въ домъ, я отказался. Кромѣ того, бѣдная Кети совершенно случайно принуждена была выслушать, какъ я убѣдительно просилъ тетушку не принимать ее у насъ, пока я еще жилъ въ домѣ. Тогда она уѣхала, оскорбленная до глубины своей гордой и въ тоже время мягкой души, а я былъ на столько жестокъ и безнравственъ, что ради какого-то принципа, ради фальшиваго понятія о чести, упорствовалъ во лжи, стараясь убѣдить въ ней ее, себя, и всѣхъ окружающихъ.

Онъ замолчалъ на секунду; въ это время Флора бросилась на диванъ и зажала уши руками, точно не хотѣла больше его слушать, но Брукъ продолжалъ:

– Я былъ безжалостенъ и, отпустивъ ее, вздохнулъ свободнѣе, надѣясь, что теперь сердце мое успокоится. Но я ошибся! Съ ея исчезновеніемъ злой демонъ привязался къ моимъ пятамъ. Практика вовсе не такъ дорога для меня, чтобы я ради этого лишалъ себя общества и удовольствій, – я усиленно работалъ только потому, что искалъ себѣ въ этомъ забвенія, сильныя страданія мучили меня, сердце мое рвалось къ той, которая увезла съ собою все мое спокойствіе, все мое счастіе!

Флора снова вскочила на ноги и вскричала съ дикимъ хохотомъ:

– И все это ради Кети! Жаль, что покойный отецъ не можетъ видѣть теперь, какъ его старшая дочь была права, когда она не хотѣла назвать сестрою новорожденную внучку мельника! Что-же касается до того принципа, котораго ты придерживался, то онъ вовсе не фальшивый; тѣ люди, которые осуществляютъ свои идеи, будутъ всегда называться честными людьми.

– Я не хотѣлъ касаться прошедшаго, – сказалъ Брукъ дрожащимъ голосомъ, но видимо рѣшившись довести дѣло до конца, – но ты вынуждаешь меня припомнить сцену, происшедшую между нами послѣ печальнаго случая въ лѣсу. Ты конечно помнишь ту минуту, когда громогласно сказала, что ненавидишь меня за то, что судьба не сдѣлала меня знаменитостью. День спустя, вслѣдствіе монаршей милости, эта ненависть быстро превратилась въ самую горячую любовь; но я, между тѣмъ, продолжалъ влачить свою прежнюю жизнь, потому что желалъ оставаться честнымъ человѣкомъ.

– И я довелъ бы до конца этотъ отвратительный обманъ, если бы только мы одни были страдающими лицами, если бы только мнѣ одному предстояла мука отравленной жизни. Но кромѣ твоего сердца, которое соглашается произнести „да“, исключительно для того, что бы достичь почетнаго положенія въ свѣтѣ, и кромѣ меня есть еще третье существо, которое питаетъ ко мнѣ истинную, теплую любовь, и я не въ правѣ дѣлать ее насчастною.

Слабый крикъ прервалъ его слова.

– И это лицемѣрное созданье осмѣливалось смотрѣть на жениха своей сестры? Развѣ она призналась тебѣ въ своей преступной любви?

Брукъ молча взглянулъ на Флору, и въ глазахъ его виднѣлись гнѣвъ и сильная злоба.

– Можешь употреблять выраженія, какія тебѣ угодно; но тебѣ никогда не удастся очернить въ моихъ глазахъ эту достойную дѣвушку, – сказалъ онъ съ жаромъ. Со дня ея отъѣзда я не слышалъ отъ нея ни одного слова, она не поздоровалась со мной въ ту минуту, когда сознаніе вернулось къ ней, и я не зналъ даже, что она вчера пріѣхала изъ Дрездена, а совершенно случайно увидѣлъ ее около плота, когда спѣшилъ въ свой уединенный уголокъ, гдѣ намѣревался отдохнуть отъ утомительнаго шума дѣвичника.

Онъ замолчалъ на секунду, чтобы перевести духъ, и лицо его покрылось яркимъ румянцемъ; въ эту минуту передъ его глазами предстала молодая дѣвушка, въ любви которой онъ только недавно убѣдился.

– Послѣ несчастнаго событія, я сталъ искать ее по парку, – продолжалъ Брукъ, стараясь казаться спокойнымъ, – и когда я поднялъ ее полуживую съ земли, то убѣдился, что смерть прошла мимо этого дорогаго для меня созданія для того, что-бы еще сдѣлать меня счастливымъ. Въ ту минуту пренебрегая свѣтскими приличіями, я разорвалъ узы, сковывавшія меня съ тобою, и далъ себѣ клятвенное обѣщаніе отказаться отъ титула лицемѣра и признаться тебѣ въ моей любви къ Кети.

Выраженіе лица Флоры быстро измѣнялось; теперь она видѣла, что игра была проиграна, и все кончилось. Но эта хитрая интригантка своею рѣзкою проницательностью моментально съумѣла освоиться съ своимъ новымъ положеніемъ. Вмѣсто злости и упрямства, въ глазахъ ея виднѣлась теперь ласка, а движенія стали плавны и какъ-то особенно нѣжны. Подвинувъ дрожащими руками свалившійся чепчикъ на пушистые локончики, красавица съ ѣдкою улыбкою посмотрѣла на стоявшаго передъ ней кающагося грѣшника и сказала:

– Значитъ ты рѣшился на это, не сказавъ мнѣ предварительно ни слова о твоей любви къ этой дѣвочкѣ? Отлично, господинъ докторъ! Теперь мнѣ невольно приходитъ въ голову мысль: что за жизнь пришлось бы мнѣ влачить возлѣ подобнаго мужа? И потому счастіе для насъ обоихъ, что все это такъ устроилось. Я возвращаю тебѣ твое слово, но свободой ты будешь пользоваться на столько, на сколько ее дають птичкѣ, привязанной къ ниткѣ, конецъ которой крѣпко держатъ въ рукѣ.

Съ этими словами она, многозначительно взглянувъ на Брука, указала ему на обручальное кольцо.

– Можешь посвататься за какую угодно столичную барышню, будь она даже врагомъ моимъ, и я охотно передамъ ей это кольцо, но Кети я не уступлю его! Слышишь! И если бы даже ты бѣжалъ съ ней за море и вѣнчался въ самомъ глухомъ, неизвѣстномъ мѣстѣ, то и тогда я съумѣю отыскать васъ и явлюсь во время, чтобы помѣшать этому браку.

– Ну, это слава Богу, не въ твоей власти, – замѣтилъ Брукъ, блѣдный отъ чрезмѣрнаго внутренняго волненія.

– Ты думаешь? Нѣтъ, будь увѣренъ, что я позабочусь о томъ, чтобы ты никогда не былъ счастливъ по твоему желанію! Ты еще не разъ услышишь обо мнѣ.

Сказавъ это, коварная невѣста насмѣшливо захохотала, быстро вышла изъ комнаты и заперла за собою дверь. Въ ту же минуту изъ корридора появился лакей; онъ былъ посланъ за докторомъ, такъ какъ бѣдной Генріэттѣ сдѣлалось опять хуже.

XXVI.

Давно уже жители столицы не волновались такъ сильно, какъ послѣ ужаснаго событія въ виллѣ, жертвою котораго, кромѣ совѣтника, сдѣлался тоже и мельникъ Францъ.

Съ тѣхъ поръ прошло не болѣе двухъ сутокъ, а между тѣмъ оплакиваніе погибшаго богача превратилось въ страшные слухи, ужасавшіе преимущественно дѣловыхъ и коммерческихъ людей: имя Морица оказалось вдругъ въ числѣ должниковъ банка и за нимъ считалось нѣсколько десятковъ тысячъ. А между тѣмъ всѣ новыя постройки въ виллѣ Баумгартенъ были сданы съ подряда, и ни одному рабочему не было еще заплачено ни единой копѣйки. Довѣрчивымъ подрядчикамъ поневолѣ приходилъ теперь въ голову вопросъ: какимъ образомъ могъ попасть динамитъ въ винный погребъ совѣтника фонъ Ремера, именно подъ тѣми комнатами, гдѣ хранились всѣ денежные документы и дѣловыя книги. Кромѣ того въ письмахъ, найденныхъ между уцѣлѣвшими бумагами Морица, говорилось о громадныхъ потеряхъ, которыя потерпѣлъ коммерціи совѣтникъ. Правда, что Морицъ, какъ опытный аферистъ, съумѣлъ скрыть свои неудачи въ дѣлахъ и такъ ловко маскировалъ всѣ потери, что даже его новый бухгалтеръ, занявшій мѣсто секретаря послѣ продажи прядильной фабрики, не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о его биржевыхъ сдѣлкахъ. И можетъ быть, богачу, милліонеру, удалось бы, не смотря на всѣ потери, на вѣкъ прослыть несчастною жертвою случайнаго взрыва если-бы только онъ не ошибся въ пропорціи свѣжаго пороха. Это-то и былъ тотъ промахъ, съ помощью котораго должны были добраться до истины.

Между тѣмъ какъ въ городѣ такъ много говорили о предстоящей катастрофѣ съ денежными дѣлами покойнаго совѣтника, въ виллѣ Баумгартенъ произошелъ тоже грустный переворотъ. Въ первый день комнаты роскошнаго дома были переполнены друзьями и ближайшими сосѣдями, и, хотя всѣ по возможности старались не шумѣть, чтобы не безпокоить больныхъ, дѣло все-таки не обошлось безъ нѣкоторой суматохи. Но на второй же день во всемъ домѣ водворилась глубокая, непріятная тишина, казавшаяся страшно томительною, такъ какъ почти всѣ окна бельэтажа, разбитыя во время пожара, были теперь прикрыты досчатыми ставнями, что придавало пустыннымъ комнатамъ мрачный, унылый видъ.

Бѣдная президентша не знала еще, что вслѣдъ за ужаснымъ несчастіемъ ее ожидаетъ второй ударъ. Цѣлую ночь она провела въ раздумьи и нѣсколько разъ спрашивала себя: какая часть уцѣлѣла отъ погибшаго имущества и кто ее получитъ? Самолюбіе было въ ней такъ велико, что важная дама перестала думать объ умершемъ и единственно погрузилась въ размышленіе о собственной своей участи. Въ эти дни эгоистическій элементъ старой бабушки и старшей внучки выказался въ полной своей силѣ.

Вскорѣ послѣ своего объясненія съ Брукомъ, Флора сообщила президентшѣ о разрывѣ съ женихомъ, умалчивая, конечно, о побудительныхъ причинахъ; но разстроенная старушка ни мало не интересовалась узнать ихъ; ея дряхлое тѣло вздрогнуло, глаза заблестѣли лихорадочнымъ огнемъ и вопросительно взглянули на внучку, но она ничего не сказала, а только пожала плечами. И это очень натурально; для нея переворотъ въ судьбѣ внучки былъ слишкомъ ничтоженъ въ сравненіи съ нищетой, угрожавшей избалованной барынѣ, привыкшей къ княжеской роскоши.

Поговоривъ съ бабушкой, Флора удалилась въ свою комнату, гдѣ безвыходно просидѣла цѣлый день, извиняясь нездоровьемъ каждый разъ, какъ ее приходили звать въ гостинную для пріема сосѣдей и гостей, являвшихся съ изъявленіемъ своего сочувствія. Красавица не теряла времени и усердно занималась разборкою и запаковкою своихъ вещей.

Между тѣмъ въ нижнемъ этажѣ и кухнѣ господствовала ужасная сумятица; горничныя и лакеи, понявъ, что въ домѣ происходитъ „что-то неладное“, шумно собирали свои пожитки, бѣгали по корридорамъ и обширнымъ кладовымъ, гдѣ безъ всякой церемоніи уничтожали сладкіе торты и пуншевыя чаши, разставленные на длинныхъ столахъ и приготовленные для празднованія дѣвичника. Каждый изъ нихъ ожидалъ прибытія судебной комиссіи и потому старался попользоваться, кто чѣмъ могъ.

Теперь и президентша Урахъ начинала понимать, что ея царствованіе въ виллѣ окончилось; еще нѣсколько дней тому назадъ, прислуга являлась при первомъ ея звонкѣ, а теперь ей приходилось самой звать кого нужно, такъ какъ электрическіе звонки потеряли свое дѣйствіе. Не разъ тоже приходилось ей слышать, какъ ея дорогая болонка жалобно визжала отъ полученныхъ побоевъ, тогда какъ прежде никто изъ лакеевъ не смѣлъ дотронуться до нея пальцемъ.

Всѣ эти перемѣны не касались однако обитателей бель-этажа. Генріэтта всегда была добра и деликатна, прислуга любила ее и теперь старалась, по возможности, окружать заботливостью несчастную, больную барышню, положеніе которой, по словамъ доктора, было очень опасно.

Она неподвижно лежала въ своей спальнѣ, смертельная блѣдность покрывала ея исхудалое лицо, и только чудесные голубые глаза свидѣтельствовали о присутствіи жизни. Страдалица видимо сознавала, что скоро должна умереть и молча покорилась своей неизбѣжной участи. По крайней мѣрѣ, исполнилось то, чего она такъ страстно желала: докторъ Брукъ не отходилъ отъ ея постели и оберегалъ ее до послѣдней минуты; онъ далъ ей слово, что не уѣдетъ изъ виллы до тѣхъ поръ, пока ей не будетъ „лучше“, и это обѣщаніе дѣлало больную безконечно счастливою. Богъ услышалъ ея молитвы и облегчилъ послѣднія минуты тяжкихъ страданій присутствіемъ двухъ людей, дорогихъ для ея сердца: – Брукъ и Кети неотступно за ней ухаживали.