— Конечно, — обняв подругу, Юлия попросила: — Ты не обижайся, я скоро. Как всегда, урываю для себя минуты наслаждения. Завтра с утра мне нужно закончить перевод, а днем еду к Наташе. Они с Севой решили немного развеяться, так что с Андрюшей сидеть мне.

— Иди, не оправдывайся. Теперь мои планы летят к чертям, — засмеялась Надя. — Но к твоему выходу из ванны я что-нибудь придумаю.

— Не сомневаюсь и удаляюсь.

Когда Надя допивала кофе, просматривая последний номер «Каравана», Юлия вошла в гостиную с раскрасневшимся лицом и мокрыми волосами. Она на ходу вытирала их полотенцем, блаженно улыбаясь.

— Как хорошо, — плюхнувшись в кресло, сказала она.

— Ты сумасшедшая. Разве можно так париться в нашем возрасте.

— Каком это «нашем»?

— Климакс на носу, всякие болячки женские могут дать о себе знать, а ты такое творишь! — укоризненно качая головой, изрекла Надя.

— Андреева, ты перестань вещать страсти, — нахмурилась Юлия, сдвинув тонкие брови к переносице. Она хотела выглядеть строго, но, увидев застывшее лицо подруги, рассмеялась. — Я много лет делала то, что нужно, что принято, а сейчас буду делать то, что хочу. У меня нет заоблачных, абсурдных желаний. Щеголев всегда говорил, что мне мало нужно для счастья. Он был и прав, и ошибался.

— Я поражаюсь, как легко ты говоришь о нем, — отложив журнал в сторону, заметила Надя. — Если бы мой Андреев выкинул что-нибудь подобное, я бы…

— Не надо, — остановила ее Юлия. — Мы не знаем, что будет, как будет. Я не в восторге от случившегося, но смогла остаться с нормальными мозгами и с планами на будущее. Правда, в этих планах ни одного пункта, касающегося лично меня: о Наташе, Андрюше, Севе, родителях. Наверное, нельзя за несколько месяцев измениться полностью. У меня комплекс заботы, участия при полном отсутствии личных амбиций. Что с этим поделать?

— Ничего, дорогая, — Надя отхлебнула остывший кофе. — Ты молодчина. Я горжусь тобой.

— Посмотри, у меня ничего не светится вокруг головы?

— Нет. Повторяю, что ты — чудо. Но, чтобы моя гордость разрослась до невообразимых размеров, не хватает совсем чуть-чуть.

— Интересно.

— Как давно ты была в косметическом салоне?

— О боже, ты об этом? — Юлия разочарованно вздохнула.

— И все-таки ответь.

— Наверное, года два назад, может, больше, а что?

— Пора навестить косметолога.

— Надя, прошу тебя. Я не собираюсь вести бессмысленную борьбу с возрастом по нескольким причинам. Во-первых, не люблю делать то, что обречено на неудачу. Во-вторых, я не чувствую необходимости выглядеть моложе своих лет. Инстинкты крепко уснули и мне не нужно внимание противоположного пола. А для бабушки я и так достаточно молода, понятно?

— Нет. Не вижу логики, одна бравада.

— К тому же с некоторых пор мои доходы изменились. Например сегодня я уже позаботилась о себе: сметанные маски еще никто не отменял. Дешево и действенно. Материальную сторону из виду выпускать не стоит. Ты еще не забыла, что перед тобой одинокая женщина, оставшаяся без поддержки супруга? — выходя из гостиной, заметила Щеголева. Она скоро вернулась, расчесывая волосы деревянным гребнем с широкими зубцами. — Лев помогает Наташе. Я рада, что смогла переломить ее упорное нежелание общаться с ним. Кому от этого легче? Он разлюбил меня, при чем тут дети?

— Юлька, он просто болван. Я думала, что Щеголев умнее.

— Он — мужчина.

— Кстати, вы видитесь?

— Последний раз это было перед разводом. Он пришел за вещами. Мне казалось, ему не хотелось уходить. Но еще больше я была уверена в том, что не хочу его удерживать.

— Ладно, мы опять возвращаемся не к той теме. Главное сейчас другое, — Надя поднялась и, поправив ворот свитера, покачивая бедрами, подошла к подруге. Едва прикоснувшись к ее еще влажным волосам, произнесла: — Начать нужно с этого.

— С чего?

— С похода к парикмахеру.

— Я знаю, что моя, с позволения сказать, стрижка, заслуживает критики, но пока я не готова что-то предпринимать. Я вообще отпускаю волосы, чтобы не возиться с ними. Ежемесячный поход в парикмахерскую требует времени и денег. На данный исторический момент у меня нет ни того, ни другого. Я и так разнообразила свою жизнь походами на выставки, в музеи и театры. Это для меня слишком. И тебе, и Жене заявляю, что не способна на большее! — пафосно закончила Щеголева, сдерживая улыбку.

Ей всегда хотелось улыбаться в присутствии Нади. Она была такая легкая, светлая, всегда в прекрасном расположении духа и умела передавать свое настроение. Единственный раз, когда обе не могли ничего поделать с подступавшими слезами — приезд Нади после того, как Женя рассказала ей о поступке Щеголева. Сначала Надя решила, что это несправедливо — Котова стала первой, кто оказался рядом с Юлией в трудную минуту, кто помог, утешил. Но, поразмыслив, отбросила детские обиды и решила примчаться к подруге, несмотря на запреты Жени.

— Ее нужно оставить наедине с собой, — быстро говорила Котова, тяжело дыша в телефонную трубку. — Она справится, она уже справилась, поверь мне. Просто, как любого нормального человека, такая ситуация выбила почву у нее из-под ног. Ни с того ни с сего: «Ухожу, не люблю…» Она в шоке, но держится достаточно ровно, без надрыва и истерик.

Надя тогда вспомнила о том, как Юлия призналась ей однажды, что в ее сердце давно поселилась тревога. Она утверждала, что со Щеголевым что-то не так. Не было прямых доказательств, но что-то изменилось. Тогда слова подруги Надя расценила как нечто не имеющее к действительности никакого отношения. Она не могла поверить в то, что такая благополучная и счастливая семья может перестать существовать. И, когда это произошло, знала, что ее место рядом с подругой.

Примчавшись к ней, она увидела постаревшую, почерневшую женщину с впалыми глазами, отрешенным взглядом. Без слов они поняли друг друга. Обнявшись, проплакали, а потом Надя осталась у Юлии ночевать, сославшись на поздний час. На самом деле она просто боялась оставлять ее одну, но Щеголева грустно усмехнулась:

— Ночевать оставайся, пожалуйста, но не сторожи меня. Я не сделаю ничего из того, о чем ты думаешь. Хотя физическое существование порой бывает тяжелее и страшнее смерти, ты понимаешь, что должна идти дальше, несмотря ни на что. Ты должна держаться, потому что есть беременная дочь, а значит — есть повод задержаться на этом свете.

Щеголева не рассказала ей о том, как нелегко далось ей такое решение. Она не собиралась смаковать то, что происходило в ее доме после того, как за Львом закрылась дверь. При воспоминании об этом со временем ей становилось не по себе. Она только теперь начала осознавать, как близка была к последнему шагу в момент крайнего отчаяния. Она благодарила Высшие силы, которые удержали ее от шага в бездну, пропасть, забвение. Раз и навсегда она сказала себе, что в ее жизни есть важные дела, не совместимые с депрессией, хандрой, плохим расположением духа. А ее подруга умела помочь настроиться на нужную волну.

Вот почему Юлия всегда была рада приходу Нади. И даже излишнее проявление внимания с ее стороны, желание принимать участие во всех мелочах, не раздражало, а вызывало благодарную улыбку.

— Мне не безразлично, как ты выглядишь, Юлия Сергеевна, — не унималась Надя.

— Не требуй от меня невозможного, — сложив молитвенно руки, попросила Юлия. — Пусть мои волосы отрастают, а потом мы что-нибудь предпримем. Хорошо?

— Нет, ты должна думать о своем внешнем виде, дорогая.

— Я думаю, честное слово.

— Докажи. Я запишу тебя к лучшему мастеру в городе. Моя Анфиса в восторге от него, а ты ведь знаешь, как трудно угодить моей доченьке. Он самый лучший, несмотря на молодость. Ты же знаешь нынешнюю молодежь — она успевает набраться жизненного опыта и состариться к тридцати. Короче, решено! Ты себя не узнаешь, после того как он приведет твою голову в порядок, — Андреева довольно потирала руки. — Ты не откажешь мне, потому что скоро твой день рождения. Посещение парикмахера будет самой важной частью подарка, который я тебе преподнесу.

— Это уже шантаж! — капитулируя перед таким аргументом, Юлия покачала головой.

— Соглашайся.

— Ты пользуешься моим добрым расположением.

— Соглашайся.

— Завтра не могу, — сдалась Юлия.

— Хорошо, в воскресенье.

— Это же выходной.

— Но не для заведений такого уровня. Я запишу тебя на вторую половину дня, а в субботу вечером позвоню. Договорились?

— Договорились, попробуй с тобой не договориться.

— А теперь, если разрешишь, я покурю на твоей уютной кухне, — Надя знала, что Юлия не любит запаха табака, но для нее всегда делает исключение. Понимая, что после ее ухода подруга будет ходить по квартире с освежителем воздуха, Надя все же не могла удержаться от желания выкурить сигарету.

— Пойдем.

Юлия вошла на кухню и включила электрический чайник. Она собиралась заварить себе чашку ароматного чая, которым недавно угостил ее коллега. Это был настоящий китайский зеленый чай, который тот привез из Пекина. Юлия осторожно набирала ложечкой чай, поглядывая на жадно выпускающую дым подругу. — Чай, кофе?

— А завари-ка и мне этот чудо-напиток, о котором так много говорят последнее время, — ответила Надя.

— Лучше вашего кофе, поверь мне, — отрезая тонкие ломтики лимона, заметила Юлия.

— Чей это «ваш»? — скептически поджав губы, поинтересовалась Андреева, поправляя тщательно уложенные в форме ракушки волосы.

— Лева всегда говорил, что если бы он оказался перед воротами в рай, то первое, о чем бы попросил о чашке горячего кофе с сахаром, — тихо ответила Щеголева, не в силах убрать из голоса предательскую дрожь. — Знаешь, мне так неуютно в этой квартире. Я захожу в спальню и кабинет раз в неделю, чтобы убрать пыль, проветрить. Я физически не могу находиться там, где нет его. Теперь гостиная и кухня — места моего пребывания… Одиночество ужасно. Мне так не хватает его. Как же мне его не хватает…

Она услышала, как щелкнула клавиша чайника, оповещавшая, что он закипел, но продолжала неподвижно стоять спиной к подруге. Она сжимала веки, чтобы эти неведомо откуда взявшиеся слезы поскорее пробежали по щекам и остались незамеченными. Это была невыполнимая задача. Почувствовав состояние Юли, Надя неслышно подошла, положила руки ей на плечи. Осторожно сжала их, получив в ответ легкое похлопывание по руке, мол, все в порядке. Надя прижалась лбом к пахнущему шампунем затылку Юлии. Чайник давно остыл, а они стояли молча, боясь нарушить эту шаткую тишину, удерживающую все в равновесии.

— Ты права, — наконец произнесла Щеголева. — Мне нужно срочно изменить что-то в моей внешности. Слишком привычное лицо, лицо, которое разлюбили. Говорят, что парикмахеры умеют творить чудеса. Есть шанс проверить. Я уже жду встречи с волшебником.

Дмитрий Рогозин давно не нуждался в рекламе. Уже несколько лет он считался одним из самых модных стилистов столицы. В число его клиентов теперь входили богатые, влиятельные, известные люди. Запись к нему велась на месяц вперед, так что о занятости Рогозин мог не беспокоиться. Он достиг того уровня, когда его работа приобрела почти культовый характер. Его салон парикмахерских услуг был самым дорогим, самым желанным для тех, кто хотел выглядеть стильно, небрежно обмолвившись, что побывал у самого Рогозина. Слава о нем разнеслась за пределы родного города, что было закономерно: юноша не один год упорно шел к своей цели, преодолевая трудности и непонимание.

Были времена, когда он жадно хватался за любую работу, набирая заказы, набивая руку. Тогда никто не воспринимал его всерьез, но юноша не сдавался и упорно работал. В парикмахерской, где он оказался после окончания курсов, скептически поглядывали на двадцатилетнего парня с невероятно уложенными длинными каштановыми волосами, сережкой в левом ухе, не выносившего запаха табака. Он отслужил в армии, а вернувшись, не медля ни дня, стал приближать к исполнению свою мечту. Он два года взращивал ее, трепетно охраняя ото всех — Дима окончательно и бесповоротно решил стать парикмахером. Юноша не напрасно боялся непонимания. Он пережил град насмешек со стороны отца, схватившегося за голову, когда сын рассказал о своих планах.

— Как я буду смотреть в глаза знакомым? Мой сын — цирюльник! Что у тебя случилось с мозгами за два года? — не глядя на сына, кричал Рогозин-старший. — Армия делает из пацанов мужчин, а тебя превратила в идиота! Только через мой труп!

Все обошлось без крайностей. Отец смирился, не переставая при этом отпускать неприятные шуточки в адрес сына. Мать молчаливо приняла позицию Димы. Мать поддерживала его всегда и во всем, этот раз не стал исключением. Она приходила к нему по вечерам, садилась на край кровати и гладила его шелковистые каштановые кудри.

— У тебя есть только один выход, — однажды сказала она, и эти слова Дима запомнил навсегда: — Стать лучшим. Тогда отец поймет, что неправ, и смягчится. Он хочет гордиться тобой, не представляя, что это можно делать, имея сына с такой профессией.