Придя сегодня к Наташе, он собирался поговорить с ней именно о том, что хочет вернуть Юлию. Ему осталась непонятной реакция дочери на то, что он успел сказать ей по телефону. А Льву было важно видеть Наташу в рядах своих союзников. Юлия наверняка должна была намекнуть ей о том, что лед между ними начал очень медленно таять. Но беспокойные глаза Наташи никак не давали ему возможности начать такой нужный для него разговор. Ему снова стало неуютно, настроение из приподнятого, радостного постепенно становилось все менее радужным.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, держа маленького Андрюшу на руках.

— Да, спасибо, — Наташа отвела глаза, занимаясь приготовлением кофе.

Она умела варить его отменно, поэтому до замужества с некоторых пор это было ее приятной обязанностью. Конечно, речь идет о настоящем кофе, свежего помола, не о порошке-суррогате, придуманном для лентяев. Отец всегда улыбался и, закрыв глаза, подносил чашку ближе, вдыхал аромат и произносил что-то вроде «божественно». Тогда Наташа садилась в одно из глубоких кресел в его кабинете и застывала, наблюдая за ним. Она получала удовольствие, понимая, что именно она доставляет ему несколько приятных минут. Отец неспешно вкушал любимый напиток, не прекращая делать записи в своих бумагах. Он вообще мог делать несколько дел одновременно, совершенно не испытывая при этом дискомфорта. Наташа смотрела на него, ожидая момента, когда отец повернется к ней и начнется разговор, когда можно говорить обо всем, без утайки. Это тоже было одним из неизменных ритуалов их общения. Занятость отца на работе, круговорот обязанностей, деловых поездок, совещаний оставляли мало времени для семьи, близких. Потому такими ценными были эти минуты откровенных бесед конкретно о чем-то злободневном и просто ни о чем. У Наташи не было секретов от отца. Даже с мамой некоторыми вещами она не отваживалась делиться. Отец был ее задушевной подружкой, он все понимал, все прощал и оправдывал. Он всегда был на ее стороне и умел принять любую информацию спокойно, без драмы. Его советы всегда были кстати. И давать он их умел как-то особенно деликатно, словно наталкивая ее саму на очевидное решение. К концу разговора на душе у Наташи обычно становилось легко, проблемы теряли угрожающий оттенок. Все становилось на свои места.

Даже после замужества все оставалось по-прежнему. Оставалось до того ужасного дня, когда отец приехал и сказал, что ушел от мамы. В это было невозможно поверить, потому что в памяти Наташи не было ни единого воспоминания детства, в котором бы родители ссорились. Наверняка это происходило, но так, что все ссоры, недоразумения не касались ребенка. Сейчас Наташа вспоминала, что иногда родители становились подчеркнуто вежливыми, только что на «вы» друг к другу не обращались. Наверное, это и были нелегкие дни выяснения отношений. Почему у них все закончилось? Как можно было решиться разрушить то, что создавалось десятилетиями? Наташа до сих пор с трудом представляла, что отец живет с другой женщиной. Она не могла понять, как он может терпеть рядом кого-то другого? Это невозможно после стольких лет счастья. Ведь они были счастливы. Отец много раз говорил это, благодарно обнимал маму, называя ее своим добрым ангелом-хранителем. Получается, что он больше не нуждается в этом светлом чувстве защищенности и любви? Или, еще хуже, та женщина дала ему большее, гораздо более глубокое ощущение покоя и счастья. Нет, такого просто не может быть. Сколько негативного, разрушительного родилось тогда у Наташи по отношению к отцу… Она не могла слышать его голоса — голоса предателя. Он предал не только маму, но и их доверительные отношения. И ничего нельзя исправить. Если он смог так легко отказаться от них, своих любимых женщин, разве можно продолжать впускать его в свою душу? Наташа вспоминала, что маме понадобилось много терпения, спокойствия и рассудительности, чтобы убрать этот разрастающийся негатив. Как она смогла переубедить дочь в том, что уход отца касается только ее и его? Наташа вспоминала, что к маме нельзя было не прислушаться. К тому же и маленький Андрей теперь по-своему влиял на все ее решения, определял поступки. Молодая мама не могла позволить себе злость, раздражение, гнев, тем более — ненависть.

Наташа смотрела, как отец угукает малышу, пытаясь скрыть то, что сейчас творилось у нее в душе. Там был полнейший хаос! Информация не укладывалась в голове. Главное, Наташа не могла определиться — стоит ли делиться ею с отцом? А ее так и подмывало сказать ему о том, что вчера мама ходила на свидание. Нужно ли это сейчас отцу? Он выглядит таким счастливым. Кажется, в последнем телефонном разговоре он сказал, что у него появился шанс. Вернее — мама предоставляет ему шанс, а он так боится сглазить. Он даже пошел в церковь и поставил свечу Николаю Угоднику, чтобы получить от него так ему необходимую помощь и поддержку. Таким она отца не знала: неуверенным, колеблющимся, потерявшим опору и остро нуждающимся в ней. Раньше эту нелегкую роль исполняла мама — неужели снова наступит воссоединение? Такое приходилось наблюдать и не раз. Только раньше это не касалось ее родителей. Наташа не могла понять, что почувствовала, услышав от отца слова надежды: растерянность, но точно не радость. Устыдившись своих мыслей, она запретила себе оценивать то, что происходит между родителями. Разберутся. Как решат, так и будет. Она понимала, что ей нужны оба. Но отца она не потеряла только благодаря внушениям матери. И до, и после развода Наташа не услышала от нее ни одного дурного слова об отце, ни одной сплетни не пристало к ней. Все, что происходило с ним в новой жизни, словно не интересовало мать. Она не собирала информацию о женщине, разрушившей их семейный очаг. Она просто приняла обстоятельства и училась жить без отца.

Прошло полгода, и он говорит о новом шансе. Для Наташи это было удивительно. Роман, ради которого отец порвал с семьей, так быстро подошел к финишной черте. Что же это было? Неужели ради этого стоило делать такие решительные шаги? Что же получается: теперь мама, милая мама, прячет глаза и говорит о том, что у нее свидание. Двойная игра? Сговорились они что ли? Решили поиграть в романтику, перестали отличать реальность от фантазий? Один надеется на возврат к прошлому, другая решает пойти по его стопам и окунуться в новые ощущения. Единственное отличие — мама свободная женщина и вольна поступать, как хочет. Она не связана обязанностями, словом, долгом.

Только зачем ей понадобилось снова приближать отца? На нее не похожа игра на два поля. Мама всегда на ладони. Она не умеет притворяться. Наташа вздохнула — что ей с ними делать?

Кофе едва не выбежал из турки. Он резко поднялся коричневой пенкой над ее узким горлышком, и Наташа едва успела выключить огонь. Наташа еще два раза доводила кофе до критического состояния — она снимала турку с огня в тот момент, когда кофе, казалось, уже выливался на плиту.

— Готово, — крикнула она, положив в чашку сахар. Щеголев через минуту уже был на кухне. Он улыбнулся и нехотя отдал внука дочери. Андрюша продолжал внимательно рассматривал лицо деда, сдвигая брови к переносице.

— Сейчас выпью кофейку и еще подержу его, хорошо? — садясь за стол, сказал Лев.

— Хорошо, а потом мы пойдем спать, — глядя на сына, ответила Наташа. Она как-то сразу привыкла говорить «мы», когда речь шла о малыше. — Ради дедушки мы немного передвинем наш график, да, милый?

Андрюша сосредоточенно сосал соску, переводя взгляд с Наташи на Щеголева. Он не высказывал недовольства, а значит, соглашался с предложением мамы. Вообще по его личику не было видно, что он собирается спать. Он довольно бодро осматривался и реагировал на звучащую речь.

— Кофе прекрасный, — улыбнулся Щеголев. — Ты тоже замечательно выглядишь. И все-таки меня не покидает ощущение, что у тебя на душе неспокойно. Что случилось, Тата?

Тата… Он всегда так обращался к ней, когда хотел показать наивысшую степень своей любви и привязанности. Маленькой девочкой она забиралась к нему на колени и теребила его густые, жесткие волосы. Она не могла дождаться, когда же папа закончит писать на своих больших белых листках. Он все пишет, пишет, а ей так хочется поиграть и ним, рассказать, что сегодня Женька Дятлов подкрался со спины и поцеловал ее в щеку. И она почему-то не стукнула его за это, а только глупо улыбнулась и покраснела. Теперь весь двор дразнит их женихом и невестой, а Женька при этом бросается на каждого с кулаками.

Наконец она дождалась своего часа — папа улыбается и внимательно смотрит на нее огромными карими глазами. Ей так нравится, когда он так по-доброму смотрит и слушает.

— Ну а тебе понравилось, что он поцеловал тебя? — стараясь выглядеть серьезным, понимающим, поинтересовался папа.

— Да, — для шестилетней девочки сегодняшний случай оказался настоящим потрясением. — Только зачем понадобилось делать это, как будто он что-то хотел украсть?

— Он должен был подойти и спросить разрешения?

— Наверное, — растягивая слово, ответила Тата. — А ты у мамы спрашивал разрешения, когда тебе очень хотелось ее поцеловать?

— Нет.

— Ты тоже воровато, из-за спины? — сдвинув бровки к переносице, возмущенно спросила она.

— Нет, Тата. У нас все было по обоюдному согласию, только никто ничего не спрашивал — и так было понятно, что мы этого хотим.

— Как странно. Это и есть любовь?

— Да.

— Интересно… И поцеловав маму, ты стал ее женихом?

— Очень скоро мы стали мужем и женой.

— Значит, стали жить в одной квартире? — не унималась Наташа.

— Точно, и стали жить в одной квартире.

— Значит, мне тоже нужно переехать к Женьке? — в глазах девочки заблестели слезы. — А мне совсем не нравится его мама. Я хочу жить с вами с одной квартире.

— Ну и живи, пожалуйста, — обнимая дочку, сказал Щеголев. — А Женя пусть приходит к нам в гости.

— А сегодня можно?

— Можно, Тата.

— Пойду скажу маме, чтобы поставила вечером четыре тарелки на стол, — Наташа сорвалась с места и побежала на кухню к маме. Она не могла видеть, как долго смотрит и улыбается ей вслед отец.

Прошло не так много времени, и ему же Наташа призналась, что Женька ухаживает за другой девочкой: носит ее портфель, подкарауливает, чтобы вместе пройтись, поболтать. Это было первое предательство, которое Наташа переживала тяжело. И снова отец ласково обнимал дочку, целуя ее в пахнущую свежестью макушку. Он тихонько шептал ей на ушко: «Успокойся, девочка, успокойся, Таточка…»

Это было так приятно услышать и через много-много лет. Детские прозвища, имена, произносимые на особый манер, чтобы подчеркнуть близость, любовь — все это остается в памяти навсегда и согревает теплой волной воспоминаний. Откликнуться на них всегда означает возвращение в атмосферу доброты и доверия.

— Не пытайся обмануть меня, Тата, — Щеголев погрозил дочери пальцем. — Твой отец всегда видит, когда у тебя на душе скверно.

— Честно говоря, не знаю, что и сказать… Ничего не произошло. Ничего такого, из-за чего стоит глубоко задумываться, а может быть — наоборот.

— Говори — разберемся.

— Тебе разбираться придется, пап.

— Я готов, — насторожился Щеголев. Он пил кофе и пристально смотрел на дочь.

— Только давай договоримся, что я тебе ничего не говорила.

— Мне это уже не нравится.

— Могу промолчать, — Наташа вопросительно посмотрел на отца и увидела, как он махнул рукой. Мол, давай, выкладывай. Отведя взгляд в сторону, она выпалила: — Мама вчера ходила на свидание.

На какое-то время на кухне воцарилась тишина. Наташа стояла с малышом на руках, а Щеголев застыл с чашкой, поднятой ко рту. Потом с его лица сошла напряженность, и Лев улыбнулся. Он снова отхлебнул кофе.

— Я понял — это первоапрельская шутка.

— Нет, никаких розыгрышей. Я серьезно.

— Какое еще свидание? — Щеголев поставил чашку на стол, заерзал на ставшей неудобной табуретке. — Что за ерунду ты говоришь?

— Она стала другой, понимаешь? За то время, что тебя не было рядом, все изменилось. Когда раньше она позволяла себе походы в театр, музеи, на выставки? Как часто она ходила к парикмахеру, косметологу? Ты улавливаешь, к чему я все это говорю?

— Нет.

— Она стала успевать уделять время себе, себе, понимаешь? В ее жизни появились интересы, касающиеся только ее.

— Я, что ли, не давал ей ходить в театр?

— Почему не давал? Просто ты всегда был занят собой, работой, а мы парили где-то рядом в свободном от твоего внимания полете. Причем маме нужно было успевать уделять внимание нам, а потом уже себе, — Наташа заметила, что у малыша сонно слипаются глазки. — Извини, я уложу Андрюшу, а потом продолжим, если захочешь…

— Продолжай, — тихо попросил Щеголев, когда Наташа вернулась на кухню и прикрыла за собой дверь.

— Ты говорила, что я не уделял вам внимания.

— Его было недостаточно, — уточнила Наташа, поправляя полы халата. Она вообще заметно нервничала, постоянно занимая руки. Халат, волосы, посуда на столе, которая просто переставлялась с места на место. — При этом мама никогда не жаловалась. Она всегда считала, что твои успехи — вот самое важное, потом — еще и мои, а о своих и не думала. Она патологически нуждалась в том, чтобы заботиться с самоотречением, жертвоприношением. В этом был смысл ее жизни. Потом уходишь ты, со временем я объявляю об отъезде. Что же ей прикажешь делать? Она начинает выживать.