Но и база на морском побережье, и этот сосновый бор были для Юлии в прошлом — близком и далеком. И от сознания этого ей стало грустно. Захотелось снять сапоги на высоченных шпильках, поджать ноги и, положив подбородок на колени, просто сидеть молча, не выходя из автомобиля. Она считала, что предаст какую-то важную страницу своей жизни, если ступит на эту землю вместе с Рогозиным. Еще недавно Юлия считала, что Дмитрий никогда не напомнит ей ни о чем из ее прошлого, а получалось наоборот — он возвращал ее туда, совершенно не подозревая об этом. Юлия сразу подумала о Щеголеве. О том, как он проводит этот вечер. Как ему должно быть одиноко, тоскливо в родительском доме, где он, собственно, никогда не находил должного понимания. Юлия прижалась затылком к подголовнику, закрыла глаза. Она не должна сейчас думать о нем. Почему она думает о нем? Она только на половине пути к цели. Она еще не ощутила ничего из того, что хотела познать. Рано распускать нюни, заветный ключ только вставлен в замочную скважину, и теперь нужно открыть дверь. Открыть, а там — будь что будет…

Ощутив внутренний холодок, Юлия мельком взглянула на Дмитрия. Он внимательно наблюдал за выражением ее лица, держа улыбку кончиками губ.

— Подъезжаем, — сказал он. — Вон впереди островок экзотики.

Щеголева увидела, что автомобиль остановился у сверкающего разноцветными огнями одноэтажного здания, обсаженного по периметру невысокими вишнями. Весна подзадержалась — к этому времени обычно на коричнево-бордовых ветках набухают почки. Пока деревья стояли еще погруженные в холодный сон зимой, не желающей сдавать свои владения.

Припарковавшись, водитель вышел и предупредительно открыл дверь. Рогозин вышел первым и подал Юлии руку.

— Прошу, — улыбаясь, сказал он. Щеголева осторожно вышла из машины, оглядываясь по сторонам.

Она словно искала что-то, и Рогозин это заметил. Он сделала движение головой, без слов спрашивая «что случилось?», и получил в ответ улыбку Юлии, означающую, что все в порядке. Она сказала себе, что должна успокоиться, перестав искать глазами место, где Щеголев признавался ей в любви и просил выйти за него замуж, не присматриваться к тому, как все здесь изменилось. Получилось это не сразу — женщина все равно беспокойно осматривалась, нервно теребила тонкими пальцами пуговицы норкового жакета.

Рогозин предложил ей взять его под руку. Они вошли в помещение ресторана, сразу попав в поле деятельности швейцара, принявшего их одежду. Потом наступила очередь метрдотеля. Он показал им столик, источал комплименты и был сама любезность. Казалось, что улыбка — единственное выражение его лица. Он сопровождал их, продолжая что-то говорить. Щеголева не воспринимала его слова, только мягкий, вкрадчивый тон, которым они произносились. Волнение женщины достигло критической отметки. Она почувствовала, что руки ее дрожат мелкой, неуемной дрожью, а голос точно сорвется, попытайся она произнести хоть звук.

— Прошу, — сказал метрдотель, протягивая Дмитрию и Юлии меню.

— Спасибо, — поблагодарил Рогозин.

— Желаю приятно провести время, — метрдотель очаровательно улыбнулся и отошел, оставив вместо себя молодого официанта.

— Я полагаюсь на вас, Дима, — улыбнулась Щеголева, не притрагиваясь к сверкающей папке, распахнутой перед ней. Она старалась выглядеть как можно непринужденнее, но пристальный взгляд женщины, сидевшей за соседним столиком, выводил ее из себя. Ее разглядывали слишком откровенно, перебрасываясь словами с соседкой, тоже обернувшейся в сторону Щеголевой. Теперь обе женщины без всякого стеснения разглядывали ее и Дмитрия. Юлия не любила, когда ее кто-то рассматривал. В тот первый ужин с Рогозиным, после своего необыкновенного преображения благодаря его мастерству, она испытывала то же самое. И раньше для нее сущим адом была необходимость присутствовать по этикету со Щеголевым на великосветских раутах, куда его приглашали и непременно с супругой. Она не любила быть в центре внимания, ловить на себе заинтересованные взгляды. В каждом из них читалось: «Ну, каково быть женой такого влиятельного человека? Не давит груз его достижений?»

Сейчас была аналогичная ситуация. В том плане, что красноречивый взгляд женщины с соседнего столика и ее соседки вопрошал: «Ну, каково быть рядом с таким молодым, интересным мужчиной тебе престарелой матроне?» Внимание и смешинка в глазах двух женщин не давали Юлии сосредоточиться, а Рогозин уже поймал ее затравленный взгляд.

— Юлия, — он положил свою ладонь на ее холодную руку, теребившую темно-зеленую салфетку, лежавшую у ее пока пустой тарелки.

— Да? — она вздрогнула и виновато улыбнулась.

— У вас глаза человека, загнанного в тупик. Хотите, мы уйдем отсюда сейчас же? — он осторожно прижал ее ладонь к столу. — Хотите?

— Нет, просто не выношу, когда на меня пялятся, словно я — новогодняя елка. Кажется, я не оправдаю их надежд — на мне нет гирлянды из разноцветных лампочек.

— Вы — красивая женщина. И это взгляды зависти и женской ревности, — медленно повернувшись в сторону откровенно разглядывавших их женщин, произнес Рогозин. Он смерил их безразлично-презрительным взглядом и сразу же забыл об их существовании. Он посмотрел на Юлию и улыбнулся самым очаровательным образом. — Пусть лопнут от зависти. Что им еще остается? Это не должно испортить нам вечер. Вы согласны?

— Согласна, — Юля подняла взгляд на официанта.

— Тогда я закажу омаров, лимонный сок, овощной салат, острый соус и… Что будем пить?

— Я — водку. Я не пью вина, мартини, не люблю коньяк. Шампанское — исключительно на Новый год. Ничего, если я скажу — водку?

— Прекрасно, я буду солидарен с вами. Мы закажем саке.

Получив заказ, официант испарился, оставив Рогозина и Юлию в ожидании. Дмитрий прятал улыбку, замечая, как Юлия изо всех сил старается выглядеть свободной. Она не находила себе места, но героически улыбалась, рассматривая обстановку. Она была здесь впервые и находила интерьер очень милым, уютным. Музыка, звучащая словно издалека, не мешала вести беседу, она была необходимым фоном, поддерживающим общее настроение заведения.

— Мне нравится здесь, — сказала Юлия. Она чувствовала, что Рогозин ждет от нее этих слов.

— Я рад, — облегченно выдохнул Дмитрий. — Честно говоря, я долго думал, где бы нам с вами провести время, и решил, что это место подходит как нельзя лучше. Здесь все для посетителя. Каждый чувствует себя долгожданным гостем. Нет городской суеты, маловероятно встретить знакомых — вас ведь это беспокоило?

— Нет, честно говоря, я даже не думала об этом. Я — свободная женщина. Вы, надеюсь, тоже. Мы не совершаем ничего крамольного. Важно только то, о чем мы будем говорить.

— Мы не виделись три недели.

— Немного больше, — улыбнулась Юлия.

— Я не сразу нашел в себе смелость напомнить о своем существовании. Только этим объясняется мое молчание. Я считал дни, но не решался снять трубку и набрать ваш номер.

— Странная застенчивость. Она не идет вам.

— А что мне идет? — Рогозин решил, что сейчас она сама выберет ту манеру поведения, которая поможет ему приблизиться к ней.

— Уверенность и здоровая доля нахальства. Все это делает мужчину неотразимым, — ответила Щеголева и тихо добавила: — По-моему.

Рогозин понимающе кивнул. Теперь он точно знал, что она хочет видеть рядом с собой тип, плейбоя без комплексов по поводу собственной идеальности, но с достаточной долей достоинства. Тихоня, бросающий скромные взгляды, — это не для Юлии. Ее не впечатлит излишняя галантность, вежливость. Всего понемногу, но главное — всегда оставаться уверенным в себе.

Официант принес заказ. Было самое время подкрепиться, выпить пару рюмок расслабляющего саке. Настало время трапезы, прерываемой комментариями по поводу кухни, совпадения вкусовых восприятий. Дмитрий наблюдал за Щеголевой, и, наконец, стал замечать, что черты лица ее расслабились. Движения стали плавными, взгляд слегка затуманился. Юлия с удовольствием наслаждалась нежным омаром, умело расправляясь с ним при помощи специальных щипцов. Рогозину нравилось, что она не жеманничает, ест с аппетитом, без кукольных кривляний. Он и сам любил иногда чревоугодничать, устроить этакий праздник потакания гастрономическим пристрастиям, но делать это обычно приходилось в обществе девиц, патологически боящихся набрать лишние сто граммов. Поэтому их кислая компания за столом в конце концов портила атмосферу праздника. Дмитрий с удовлетворением отметил, что так, как сегодня, он не ужинал давно. Уютный ресторан, красивая женщина, не отягощенная комплексами. Ему было приятно ее общество. Если бы не щекотливый вопрос, который он намеревался задать ей, все было бы вообще великолепно.

Сейчас Рогозину казалось непростительной ошибкой его сумбурное предложение руки и сердца, сказанное словно впопыхах. Он должен был вести себя иначе. Тогда у него был бы временной зазор на то, чтобы Юлия просто привыкла к нему. Поняла бы, что он рядом, и это хорошо. Хорошо или плохо — это показало бы время. А так получалось, что он вынужден давить, требуя от нее незамедлительного ответа. Он не мог не поинтересоваться, что же она решила. Но от своих планов по поводу Юлии он не собирался отказываться в любом случае. Ее ответ ничего не мог изменить — Рогозин был настроен завоевать эту женщину, полностью подчинить ее, сделать так, чтобы во всем мире для нее имели значение только сила их чувств, только взаимность. Она нужна ему, и пока он не отдавал себе отчета в истинном смысле своих намерений.

Пока он решил, что непринужденная беседа сама приведет его к тому моменту, когда нужно будет задавать важный вопрос. Рогозин подлил в бокал Юлии лимонный сок и вдруг спросил:

— Скажите, мы можем, наконец, перейти на «ты»?

— Обязательно. Если вы не возражаете, то при помощи вот этого прекрасного сока.

— Идет, — улыбнулся Рогозин.

Они проделали известный ритуал и, улыбаясь, какое-то время смотрели друг на друга. Дмитрий с каждым мгновением чувствовал все большую симпатию к Юлии. Он уже со страхом думал о том, что она ответит ему отказом, категорическим отказом и достойно аргументирует его. Она прижмет его к стенке своим отказом, ведь по глазам видно, что она не воспринимает его серьезно. Она улыбается, но маленькие бесы так и сверкают в ее сине-зеленых глазах. Глазах, которые в полумраке ресторана стали совсем темными, как морская вода, разбушевавшаяся в сильный шторм.

— Я хочу узнать о тебе как можно больше, — чуть склонившись над столом, доверительно произнес Рогозин.

— Спрашивай, я отвечу, — она отпила сок и лукаво взглянула на Дмитрия.

— Ты готова к откровенной беседе?

— Если она будет взаимной, — ответила Щеголева.

— Обязательно, иначе нет смысла. Скажи, у тебя есть сестры, братья?

— Есть старшая сестра.

— Как ее зовут?

— Вероника.

— Ты любишь ее? У вас хорошие отношения, близкие? — Рогозин попытался представить женщину, внешне напоминающую Щеголеву, только лет на десять старше. Почему-то он решил, что именно лет на десять, не меньше.

— Я не видела ее больше двадцати лет, — неожиданный ответ поверг Рогозина в изумление. — Да, представь себе.

— Но почему? Если это не секрет, конечно.

— Я родилась, когда Веронике было семнадцать.

— Смелые люди твои родители, — заметил Дмитрий.

— Вероника была ребенком с очень трудным характером. Она прекрасно рисовала, но, по правде говоря, это был единственный плюс к ее неуправляемой натуре. Она изрядно попортила нервы родителям. Плохо училась в школе, за поведение всегда получала неудовлетворительные отметки. Рано начала курить, встречаться с мужчинами. Дальше — больше: однажды ушла гулять и не вернулась. Ее не было дома трое суток. Потом объявилась. Вскоре это произошло снова… Наверное, человек может свыкнуться с самыми неприятными, тяжелыми вещами. Так и родители смирились с тем, что Вероника никогда не будет им близка. Тогда они и решили начать все сначала. Почему-то мама была уверена, что снова родится девочка. Наверное, женщины часто это неосознанно чувствуют. Так появилась я. Как раз в тот год, когда Вероника окончила школу.

— И как она отнеслась к тебе?

— Когда я родилась, Вероника на какое-то время изменилась. Она стала уделять мне много внимания: ее не нужно было просить погулять со мной, накормить, искупать. В ней словно проснулось чувство ответственности и необходимости заботиться. Однако ее хватило не надолго.

Юлия замолчала. Она опустила глаза, вспоминая свою последнюю встречу с Вероникой накануне своей свадьбы. Сестра к тому времени успела дважды выйти замуж и разойтись. Ее семейная жизнь не складывалась, детьми она не обзавелась и единственное существо, которому она симпатизировала, была Юлия. Казалось Вероника просто не в состоянии испытывать глубокие чувства, поэтому ее отношение к сестре было не любовью, скорее привязанностью, безотчетным желанием ощущать близость хоть с одним родственником.