Стефани Слоун - В его власти

— О, я должна рассказать вам, — начала она, и лицо ее стало воодушевленным. — Я подозреваю, что Петтибоун намеревается сделать что-то, что выходит за пределы заинтересованности «Монахов» в портрете. И — боюсь — это касается вас.

Джеймс, увидев, как осветилось ее лицо, когда она поделилась с ним информацией, которая представлялась ей очень важной, улыбнулся еще шире.

— Я знаю. Я сам пришел к такому выводу. И сегодняшняя ночь подтвердила мои подозрения. Не думайте об этом. Я позабочусь о вас. Даю слово.

— Так вы все же ведете двойную игру? — спросила Кларисса, трогая свои короткие локоны.

— Да, но я служу королю, не Наполеону.

— Я люблю вас, Джеймс Марлоу. И все равно любила бы вас, если бы вы были подлецом и преступником. Однако это все упрощает.

Она снова взяла в ладони его лицо и прижалась к нему.

— Скажите, что вы любите меня.

— Я люблю вас.

Это был прежний Джеймс. Тот Джеймс, который много лет назад похитил ее сердце. Только сейчас он стал зрелым мужчиной. Жизнь, которую он вел, закалила его характер и снова привела к ней.

Кларисса не могла и предположить, что он первым попросит прощения. Пять лет она мечтала о том, чтобы он снова появился в ее жизни и на коленях умолял простить его. Сейчас она понимала, насколько эгоистичными, неправильными были эти мечты. Столкновение с «Монахами» стало для нее испытанием во всех смыслах. Она получила урок — долго так продолжаться не могло. Джеймс убедил ее — для того чтобы чувства могли существовать, расцветать, окрашивать все вокруг, им нужна опора. Опора тем надежнее, чем больше ее укрепляют прагматизм и жизненный опыт — только они позволяют видеть людей такими, какие они есть, понимать, что они чувствуют, что им нужно. Составляя мнение об Айрис, Кларисса руководствовалась чувствами, но не знала Айрис. Этой ночью, вынужденно оставаясь в роли Сен-Мишеля, она имела возможность глубже понять девушку — и себя тоже.

А еще — Джеймса. Разгневанная его связью с «Монахами», она не видела ничего другого.

Но теперь с этим покончено.

— Докажите, — сказала Кларисса и прикоснулась губами к его губам. Это было до боли прекрасно. Его теплый рот, как будто созданный для нее, встретил ее неуверенное прикосновение с ласковым энтузиазмом. Обхватив Клариссу за талию, Джеймс припал к ее губам. От прижатых к нему смятых грудей огонь разгорелся в ее чреве.

Возбужденная его близостью, которую она ощущала всем своим существом, душой и телом, Кларисса взялась за его шейный платок, развязала и начала медленно разматывать.

— В конце концов, одевать — или раздевать, в зависимости от обстоятельств, — мое дело. Не то чтобы я не была признательна вам за помощь, — поддразнивала его Кларисса, у которой заметно участилось дыхание. — Я бы не хотела, чтобы вы считали меня неблагодарной.

— Я подозреваю, что к концу этого вечера у нас не будет никаких сомнений относительно того, насколько мы благодарны друг другу, — ответил Джеймс, взялся за шелковый поясок на ее талии и потянул за концы. Поясок упал, халат распахнулся — под ним обнаружилось идеальное тело. — Потрясающе, леди Кларисса, — прокомментировал он отсутствие на ней нижней рубашки.

Кларисса занялась пуговицами на его рубашке, замерев на мгновение, когда он большой теплой сильной рукой обхватил ее левую грудь. Когда он подушечкой большого пальца трогал ее сосок, пока тот не затвердел, она перестала дышать.

— Это только начало, мистер Марлоу.

Кларисса стянула с его плеч рубашку, осторожно выпростала из рукавов руки и задохнулась, увидев свежие раны. Она инстинктивно накрыла одну ладонью, как будто наложением руки могла излечить ее.

— Вы уверены, что уже можете, Джеймс? Я не хочу делать вам еще больнее.

Он снял ее ладонь и положил на выпиравший бугор своего пениса, твердый как камень, отчего Кларисса в предвкушении задрожала.

— Да, Кларисса, я могу, никаких сомнений.

Она лукаво улыбнулась, облизнула губы.

— Ладно, если вы настаиваете, тогда я требую, чтобы вы заняли позу, которая не требовала бы большого физического напряжения. — Она принялась снимать с него брюки и на этот раз не стала мучительно медлить, а, напротив, заспешила, потому что жар, разгорающийся внутри, грозился сжечь се.

— Кларисса, уверяю вас, если бы во время возвращения в Кенвуд-Хаус на меня напали двенадцать человек да еще медведь, я все равно был бы в состоянии… подождите, это слово здесь не подходит. Какое слово мне нужно?

— Во всеоружии, — участливо предложила Кларисса, отметив, каким хриплым сделался его голос.

Когда она легонько толкнула его на спину, а потом занялась его сапогами, он перестал дышать.

— Да, именно так. Даже если бы на моем пути оказались восемнадцать мужчин и стая волков…

— Уже восемнадцать? Джеймс, если вы стараетесь соблазнить меня, то в этом нет необходимости, — шепнула она, взяв его руку и положив ее туда, куда ей больше всего хотелось.

— Во всеоружии, Кларисса, — повторил он осевшим голосом. — Господи, как хорошо. — Он медленно водил рукой, вводя палец в скользкие складочки между ее ногами и вынимая, снова и снова повторяя этот сводящий с ума массаж.

Кларисса высвободилась из халата и встала на четвереньки, выгнув спину. Она тяжело дышала — он продолжал ласкать ее, и с каждым его прикосновением она напрягалась все больше.

Он придвинулся удобнее, обхватил ее ягодицы и мял, потом его пальцы медленно переместились на позвоночник.

Кларисса словно взорвалась и рассыпалась на миллион осколков, ее тело сотрясала мощная пульсация. Но она ускользнула от умных, теплых, возбуждающих прикосновений, чтобы заняться его сапогами.

— Подожди.

Она стянула с него один сапог, потом другой, сняла носки и потянула за брюки. Помогая ей, он приподнял бедра, и брюки соскользнули к рукам Клариссы — между их телами остались лишь его нижние штаны.

Она развязала завязки штанов, стянула и, прежде чем бросить на пол, покрутила ими над своей головой.

Джеймс приподнялся, но она снова толкнула его на спину.

— Я предупреждала тебя.

У него был почти обиженный вид, хотя созерцание ее обнаженного тела, когда она перешагивала через него, казалось, утешило его, если судить потому, как кровь прилила к его лицу.

— Боже, Кларисса, ты меня мучаешь.

Она улыбнулась, пососала свой палец, а потом легко провела им по полностью готовому к состязанию пенису Джеймса.

— Мы были лишены этого, а теперь пора?

Она произнесла это горловым голосом, вся — обольщение. Она наслаждалась видом его обнаженного тела, знакомым и все же ставшим другим с тех пор, как они, полностью обнаженные, последний раз предавались любви пять лет назад. Он тогда только становился мужчиной, у него не было таких широких плеч и мощной груди, которые она видела сейчас. Ее взгляд переместился ниже. Ужасные раны не скрывали тугого, подтянутого живота. Она любовно погладила его пенис, потом направила его в себя, и дыхание у нее перехватило, когда он медленно заполнил ее.

— Ты прекрасен, Джеймс, — шепнула она, опускаясь на него, пока ее груди не соприкоснулись с кожей его груди. — И ты мой.

— Обещай мне, что ты всегда будешь любить меня как здесь и сейчас. — Его голос прерывался от переизбытка чувств.

Она двигалась на нем, ее груди бились о его тело, и эти соприкосновения дарили замечательные ощущения.

— Я обещаю.

Он мял ее грудь, получая удовольствие от стона, вырвавшегося у Клариссы. Он подергал соски, и она вскрикнула от потрясения.

— Еще? — шепнул он.

Кларисса облизнула губы, наслаждение затягивало ее все глубже, она тонула в нем.

— Еще, — потребовала она, а его руки уже обвивались вокруг нее.

Он взял в рот ее сосок и пососал, поводил языком вокруг и легонько куснул его.

Когда он отпустил ее, Кларисса отчаянно ухватилась за его плечи.

— Еще! Больше! Сейчас!

— Потерпи, — пробормотал он, продолжая сладкую пытку.

— Ты нарочно мучаешь меня, — простонала она, и тут же новый стон экстаза сорвался с ее губ. Джеймс куснул второй ее сосок, провел языком вокруг него.

— Кларисса у нас честная игра, — ответил он, поглаживая ее по спине.

Она вздохнула и вернулась в сидячее положение.

— В самом деле? — Она продолжила двигаться на нем, все быстрее и быстрее.

— И это все, на что ты способна? — поддразнил ее Джеймс. Его голос стал хриплым.

— Ты знаешь, что это не так. — Она откинула назад голову, открыв его взору длинную красивую шею, пробежала пальцами от горла к грудям, лаская их. Когда ее руки двинулись по животу и дальше, где он закончил, а она начала медленно поглаживать разбухшие складки, Джеймс выказал полное одобрение.

— Ладно. Ты победила, — согласился он, тяжело дыша. В его голосе слышалось нетерпеливое желание.

— Пожалуйста, иди ко мне.

Кларисса опустила голову и посмотрела ему в глаза.

— Как пожелаешь.

Она просунула руки и обхватила его яички, наблюдая, как искривился его рот. Она легонько сжала их — он хрипло застонал. Она повторила — и он изогнулся, потом сел и потянул ее за собой, пока не оказался в изголовье кровати.

— Раздвинь ножки пошире, — скомандовал он, берясь за ее икры и помогая ей. — Теперь держись.

Кларисса забросила руки ему за плечи, бедра Джеймса поднимались и опускались, увлекая ее за собой. Она разделяла его страсть. Он упирался руками о кровать, удар следовал за ударом, приближая ее к кульминации.

Он накрыл ее рот, его язык грубо разбойничал у нее во рту. Она позволила себе полностью отдаться наслаждению, которое дарил запах его кожи, вкус его рта, ощущение его внутри своего тела.

Кларисса прервала поцелуй и так крепко прижалась головой к его плечу, словно от этого зависела ее жизнь.

— Джеймс, я не могу. Я не могу выдерживать этого. Пожалуйста, — молила она, ее губы касались его уха.

— Тогда позволь мне.

И она позволила. Кларисса закрыла глаза, отдаваясь его напору, ее кожа вдруг стала чувствительной даже к воздуху, наполнявшему комнату. Она крепко обхватила ногами его талию и снова и снова вскрикивала, опасаясь, что никогда не придет в себя.

Джеймс обхватил ее и раскачивал, снова и снова глубоко входя в нее.

Кларисса властно впилась ногтями в его спину.

— Иди ко мне. Скорее.

Джеймс тяжело задрожал и глухо застонал, освобождаясь. Он перевернулся на бок, увлекая за собой Клариссу, лежащую в его руках.

— Кларисса, я люблю тебя. Всегда любил. И всегда буду любить.

Она гладила его волосы, наматывая их на пальцы.

— У тебя мое сердце, Джеймс. Свое бедное, сумасшедшее сердце я отдаю тебе навсегда.

— Ну, теперь я понимаю, почему ваше искусство пользуется таким спросом, — сказал мистер Беннетт, любуясь портретом.

Стремясь быстрее закончить портрет, Кларисса работала не прерываясь. Поднявшись утром, она тратила время только на то, чтобы поддержать свои силы, наскоро перекусив, а потом удалялась в студию, где работала, пока у нее не начинали закрываться глаза.

Джеймс каждый день появлялся в студии с подносом, первый раз — во время ленча, второй — во время обеда. Кларисса умоляла его сократить время визитов, его присутствие в студии едва ли благоприятствовало ее работе. Он повиновался, хотя по ночам был таким требовательным, что наверстывал время, упущенное за день. Они предавались любви так часто, что ее обессиленный мозг не мог сосчитать, — его нужда в ней соперничала с ее влечением к нему.

Кларисса подозревала, Что жар их объятий подогревался беспокойством Джеймса по поводу исчезновения Петтибоуна! Со времени происшествия в «Гнезде орла» лакея никто не видел: ни слуги, ни конюхи, ни садовники не знали, куда он подевался.

Джеймс и Кларисса не сомневались — его исчезновение вызвано тем, что Джеймс и Айрис выжили после нападения на них. Но это мало утешало. Он должен вернуться, вопрос был только в том когда.

— Ваша дочь замечательная красавица, месье Беннетт, что делает мою работу настоящим наслаждением, — ответила Кларисса, присоединяясь к Беннетту, прежде чем снова взяться за кисть.

Отец Айрис был прав: портрет получился великолепным. Кларисса чувствовала, что это ее лучшая работа. Платье, выбранное Айрис, и фон оказались как раз тем, что нужно. Бледно-розовое шелковое платье, теплый оттенок кожи, глубокий красный тон рубиновых сережек, поблескивающее золото светлых волос. Но дело было не просто в удачном выборе красок и умелой передаче света. Кларисса уловила сущность Айрис, проницательно подчеркнув ее индивидуальность, при этом портрет одновременно оставался и верен натуре, и льстил ей. В глубине умных глаз Айрис таилась опасность, они были живыми, ее чуть поднятый подбородок выдавал железную волю, намек на улыбку много говорил о ненасытной жажде жизни!