Лиля почувствовала холодок азарта. Не то, чтобы ей нужны были деньги. Испытать судьбу — вот искушение. Она никогда не играла в казино, просто не хотела. Всегда считала это глупым занятием. Но сегодня что-то зацепило ее.

Она искоса глянула на своего соперника. Обтерханный какой-то тип. С ее деньгами она легко его переиграет.

— Ставлю пятьдесят тысяч, — сказала она небрежно.

— Принято. Пятьдесят тысяч против вас. — Девица положила на стойку электронный секундомер. — У вас минута на размышление. Либо вы поднимаете ставку, либо весь банк уходит к девушке.

На дисплее заскакали цифры. Парень маялся.

— А если она опять поставит?

— Вы проиграли, если не ответите.

Он вынул из кармана пятидесятитысячную купюру и присовокупил к ней еще десять тысяч.

— Ставка бита. Десять тысяч против вас. — Девица повернулась к Лиле. — Ставьте побольше, чтобы вывести его из игры.

— Сто тысяч.

Лиля и не заметила, как вокруг собрались люди. Они подпирали ее со всех сторон, дышали в затылок, и от этого она возбуждалась еще больше.

— Девяносто тысяч против молодого человека.

Лиля видела, как он волнуется. Такого обыграть — раз плюнуть.

— Не пасуйте, девушка. Он уже у вас в кармане, — просипел кто-то над ухом, обдав ее запахом перегара.

Лиля, поморщившись, достала две стотысячные банкноты и зажала их в кулаке. Парень, явно страдая вынул две бумажки по пятьдесят тысяч.

— Принято. Десять тысяч против вас.

Лиля разжала кулачок. Одна банкнота, закружившись, упала на землю. Лиля не успела среагировать Чумазый мальчишка с ликующим криком.

— Что с возу упало, то пропало! — исчез с ней в толпе.

Передернув плечами, Лиля достала еще одну такую же.

— Сто девяносто тысяч против молодого человека.

Вокруг раздался одобрительный гул. Лиля почувствовала себя героиней шоу. Молодая красивая богачка сорит деньгами.

Игра продолжалась. Не успела она и глазом моргнуть, как вся наличность у нее кончилась. Банк раздулся до угрожающих размеров. В пылу игры она как-то не задумывалась над тем, откуда у этого обтерханного парня столько денег.

С неизменным тяжелым вздохом он доставал и доставал из кармана деньги, не переставая причитать.

— Я уже столько вам отдал. А что будет, если у меня деньги кончатся?

— Девушка заберет весь банк, — терпеливо объясняли ему.

Он снова душераздирающе вздыхал и лез в карман.

Лиля заглянула в свой изящный кошелек от Гуччи, не замечая, что вместе с ней туда заглядывают еще несколько пар глаз.

— У меня нет больше денег, — растерянно сказала она.

— Если нет наличности в рублях, мы с удовольствием обменяем доллары, — весело сообщила девица.

Ей было чему радоваться. Эта смазливая дурочка в обалденном прикиде уже оставила у нее больше миллиона. Какой улов!

Лиля достала сто долларов.

— Обменяйте, пожалуйста.

— Вот это размах! — прошептал кто-то.

От ее сомнений не осталось и следа. Выигрыш во что бы то ни стало останется за ней.

— На сегодня наш обменный курс — четыре тысячи рублей, — сообщила ей девица.

— То есть как? — удивилась Лиля. — Везде почти пять.

— Сожалею. Правила фирмы.

Лиля оглянулась в поисках обменного пункта. Девица сразу поняла, о чем она думает.

— Ближайший обменный пункт на той стороне, по переходу. Но учтите, если вы отойдете от стойки, то будете считаться проигравшей. Правила фирмы.

Подавив в себе раздражение, Лиля резко кивнула.

— Меняйте!

Если она еще раз скажет: «Правила фирмы», я просто не выдержу, подумала Лиля.

Игра продолжалась. Молодой человек уже давно перестал вздыхать и причитать, и только с ловкостью фокусника извлекал на свет Божий деньги.

У Лили закружилась голова от нереальности происходящего. Она вдруг почувствовала себя мухой, запутавшейся в паутине. Ей захотелось вырваться из липких пут, все бросить и уйти, но мысль о том, что все ее деньги вот так, с бухты-барахты, перейдут к этому облезлому типу, не давала ей сделать этого. Не бездонный же у него карман, в конце концов!

— Вы — молодчина! — просипел ей в ухо грубый голос. — Такой игры я еще не видел. Богачкой станете помяните мое слово.

Она уже ничего вокруг не замечала. А зря. Приглядись она повнимательнее, и увидела бы, что какой-то парень периодически заглядывает в кабинку, возвращается и незаметно сует что-то в карман ее соперника.

Заметь она это — давно уже поняла бы, что играет против своих собственных денег.

Пятьсот долларов растаяли как дым.

— Двести пятьдесят тысяч против девушки.

Лиля судорожно осмотрела кошелек, хотя заранее знала результат. Пусто. С собой у нее больше ничего не было. Тут она вспомнила, что сигареты так и не купила, а на обочине ее терпеливо дожидается таксист, с которым тоже предстоит расплачиваться. Вадим весь день в разъездах, его не достать. Лиля вдруг растерялась.

Девица указала на секундомер.

— Поторопитесь. У вас осталось двадцать секунд на размышление.

Двадцать секунд, сорок, час, какая разница.

— Я… У меня деньги кончились.

— Но вы же не можете так уйти. Ваш противник совсем измотан. Подумайте, какой куш! Для такого игрока, как вы, мы можем сделать исключение и принять в виде ставки какую-нибудь ценность. Браслет или сережку.

Рука Лили непроизвольно потянулась к уху, остановилась на полдороге. Она обежала взглядом окружающие ее лица. То, что она прочла на них, повергло ее в ужас. Неприкрытая алчность, насмешка, нетерпеливое ожидание. У всех одно и то же выражение.

Ее вдруг как озарило. Они же все здесь заодно, одна шайка, и у всех свои роли. Только что нывший, потный соперник посматривает на нее с плохо скрываемым превосходством. И куда только подевалась его неуверенность!

Деловая девица в окошке, «группа разогрева» вокруг нее, Лили. Она поняла, что здорово лопухнулась. Попалась на удочку, как сопливая девчонка.

— Ваше время истекает. Решайтесь. Не пожалеете.

Лиля молчала. 58, 59, 60.

— Время! — торжественно провозгласила девица. — Вы проиграли. Игра окончена. — Она повернулась к молодому человеку. — Поздравляю. Ваш выигрыш составил…

Но Лиля уже не слушала ее. На несгибающихся, вдруг ставших чужими ногах она выбралась из толпы и побрела к такси.

Черт с ними, с деньгами, для нее это мелочь. Противно то, что ее так беспардонно и нагло кинули. На душе было мерзко, словно ее всю вываляли в грязи. И как это могло с ней случиться?


— Вадим Петрович, — раздался в интеркоме голос секретарши. — Вам звонит господин Карапетян. Соединить?

— Да, да, конечно, Верочка. — Вадим снял трубку. — Алло, Арсен, я слушаю.

— Привет, старик, — зарокотал в трубке голос Арсена. — Ну и задал ты нам задачу. Не ждал от тебя таких сюрпризов.

— Не понимаю, о чем ты?

— Тц, тц, тц, — защелкал языком Арсен. — Он не понимает. Друзья едут черт-те куда, чтобы скрасить его одиночество, везут с собой море виски и красивейшую на свете женщину. Между прочим, Лиля рассказала мне, что ты звал ее с собой. И что же? Вместо того, чтобы обрадоваться и устроить праздники и фейерверки, ты носишься с какой-то сельской нимфой, устраиваешь сцены и выставляешь за дверь среди ночи.

— Да не устраивал я сцен, — с досадой произнес Вадим. — И ночевать там пока негде. Сам же видел.

— Старик, я поражен. Чувство юмора тебе уже изменяет. Неужели все так серьезно?

— Может быть.

— Между прочим, Лиля всерьез обиделась. Ты уже виделся с ней?

— Н-нет.

— Говорил?

— Нет.

— Ты помнишь наш последний разговор? Следует ли это понимать…

— Да.

— Разговорчивый ты наш! Ладно, я понял. Пока.

— Пока, — сказал Вадим в уже гудящую трубку.

Тонкий аромат ландышей защекотал ноздри. Они сегодня с самого утра цвели на его рабочем столе, маленький букетик, который собрала для него Маша.

Вадим поднес к лицу сияющие белые цветы и глубоко вдохнул их сладковатый свежий запах. Услужливая память тут же перенесла его в золотой, напоенный солнцем день. Ландыши. Маша. Маша. Неужели это было только вчера?

Она выскользнула из калитки, как только его машина остановилась у ворот. Ждала его. Хотела поскорее увидеть. От этой мысли на душе у него стало тепло и радостно.

Ни тени кокетства, ни грамма фальши. Любая другая на ее месте заставила бы его ждать, недоумевать, мучиться, постаралась бы сразу набить себе цену. Любая, но не Маша.

— Здравствуй, — сказала она как пропела.

— Здравствуй.

Он смотрел на нее, улыбаясь, вбирая в себя и этот сверкающий солнцем летний день, и мягкое сияние ее серых глаз, и тонкую линию плеч, слегка тронутых загаром, и изящную линию бровей.

— Поедем?

— Да.

Они оставили машину за усадьбой и пошли по тропинке, вьющейся среди деревьев и буйно разросшихся кустов, к высокому берегу речки. Вадим заметил, что Маша уже почти не хромает.

— Как твоя нога?

— Гораздо лучше. Скоро и следа не останется. Буду вовсю отплясывать на балу генеральши фон Шелленбаум.

Она закружилась под его недоумевающим взглядом. Легкий белый сарафан надулся парусом вокруг ее длинных ног, вспорхнул и опал.

— Вы будете танцевать со мной, сударь?

— Почту за честь, — в тон ей ответил Вадим.

1860 год

— Что такое я слышу, Маша? — недовольно спросил Павел Петрович.

Его породистое, слегка обрюзгшее лицо покраснело, как всегда, когда он был не в духе. Машиному отцу недавно минуло сорок четыре года, и нельзя сказать, чтобы время было к нему благосклонно.

Его высокая, некогда статная фигура рано отяжелела, волосы заметно поседели, щеки отвисли. Походка, когда-то легкая и стремительная, сделалась неторопливой и грузной. Он величаво носил свое крупное тело с высоко поднятой головой и слегка оттопыренной нижней губой. Любому с первого взгляда становилось ясно — барин!

Маша уже и не помнила его другим. Ей трудно было представить себе влюбленного юношу, который ухаживал когда-то за ее матерью, страдал, бесновался от ревности, писал страстные письма. А ведь это было было. Письма, по крайней мере, сохранились. Маменька показывала их ей. Все было: любовь, нежность безумие. И куда только подевалось?

— Что, папенька? — робко спросила Маша.

Она побаивалась отца. Он всегда был строг с ней никогда не подпускал ближе, чем на дозволенную дистанцию.

— Что-о? Да все только об этом и говорят. Вот и Антон Викентьевич… — Он бросил фразу недосказанной.

Маша молчала. Она начала понимать, к чему он клонит. Предательский румянец разлился по щекам, в глазах защипало.

— Ну что, сударыня моя, может быть, довольно отмалчиваться? — Голос отца стал еще жестче. — Танцуешь весь вечер с каким-то светским хлыщом. Никого, кроме него, не замечаешь. Что это значит?

— Но он вовсе не хлыщ, — попробовала возразить Маша.

— Вот как! Так кто же он, позвольте спросить?

— Вадим Петрович Серебряков. Он гостит в «Дубравах». Друг Арсения.

— Превосходная рекомендация! Когда ты успела с ним познакомиться? Не помню, чтобы он бывал у нас.

Маша промолчала. Что она могла ему ответить?

— Это из каких же он Серебряковых? — продолжал Павел Петрович, будто и не рассчитывая на ответ. — Не из петербургских ли?

— Кажется.

Еле заметная тень пробежала по лицу Павла Петровича, настолько легкая, что Маша не обратила на нее внимания.

— Вот что, голубушка, — холодно отрезал отец. — Чтобы я больше ничего подобного не слышал. Ты уже, считай, невеста. Негоже так вести себя. Заруби это на носу.

Он резко развернулся и вышел.

— Но, папенька… — пролепетала Маша.

Дверь громко хлопнула за ним, и Маша осталась одна. Нестерпимый холод сжал сердце. Невеста. Как страшно прозвучало это слово в устах отца. Невеста.

Значит, няня была права. Ее сговорили за ее же спиной, даже не спросили, просто поставили перед фактом. Маша задрожала всем телом, ноги подкосились. Она бессильно опустилась в кресло.

Но это же дикость, домострой какой-то! Между тем на дворе уже девятнадцатый век. Неслыханно! Это просто не может происходить с ней.

Тихий скрип открывающейся двери, легкие шаги. Маменька. Маша повернула к ней смертельно побледневшее лицо.

— Что ты тут сидишь впотьмах, мой друг? Шла бы чай пить. На веранде уже накрыто.

— Это правда, маменька? — прошептала Маша еле слышно. — Что… что вы обещали меня Антону Викентьевичу?

— Странная ты, Маша, право! Говоришь так, будто ты какая-то вещь.