Тони Парсонс - В краю солнца

Ник Казан охнул, словно его ударили под дых. Не все животные выжили. Теперь он понял, что это просто очередная история, красивая сказка, в которую охотно верили. Но правды в ней не было ни на грош, и собаки в кузове пикапа служили тому доказательством.

Это были такие же бродячие собаки, как Мистер. Собаки, которые вьются вокруг туристов и рыскают по пляжам в поисках объедков, никем не любимые и никому не нужные. Однако человек в респираторе укладывал их в кузов бережно, словно на отдых, и я понял: в смерти с ними обращаются не как с отбросами.

Туристы глазели на мертвых собак, словно на местную достопримечательность, заглядывали в кузов, хихикали и театрально морщились от отвращения.

Один мужчина – толстый, с обвисшим животом, который туго обтягивала гавайка с пальмами, – фотографировал грузовик. Ник Казан шагнул вперед и отобрал у него фотоаппарат.

– Was machen sie denn da?[4] – взвизгнул толстяк. – Верните мой фотоаппарат!

– Постыдились бы! – сказал Ник в ответ.

Толстяк отшатнулся, крича что-то по-немецки, а другие туристы принялись возмущаться и угрожать нам полицией. Тогда Ник со всей силы швырнул фотоаппарат об землю, и у всех у них отвисла челюсть. Немец подобрал разбитый фотоаппарат и вместе с остальными отправился за копом.

– Пойдем отсюда, – сказал Ник. – Вас, наверное, ждет семья.

– Да, – ответил я. – Пора мне домой.

В тот день Ник стал моим другом.

Фейерверков на Новый год не было.

Зато мы спустились на пляж, зажгли свечу в бумажном воздушном шаре и отпустили его в ночное небо.

По всему Най-Янгу, к югу и к северу от него, на каждом пляже и холме Пхукета люди делали то же самое. Вскоре небо наполнилось тысячами мерцающих огней, и наш воздушный фонарик быстро затерялся среди остальных.

Бумажные шары с трепещущими язычками пламени внутри были подобны жизням всех тех людей, которых мы никогда не узнаем. Запрокинув голову, мы наблюдали, как они поднимаются над Андаманским морем, эти крошечные оранжевые точки в черной звездной ночи, и улетают все дальше и дальше, все выше и выше. Мы стояли на нашем пляже, нашем прекрасном Най-Янге, – Тесс, Кива, Рори и я, – держались за руки, ощущая под ногами мягкий белый песок, и смотрели в небо, пока последний огонек не исчез в темноте.

В первый день нового года подержанная лодка господина Ботена, недавно купленная на смену прежней, покинула спокойные, отполированные солнцем воды бухты и вышла в открытое море, темно-синее и подернутое крупной рябью.

Господин Ботен выдал мне пару ушных затычек из какого-то розового пористого материала, но я ни разу ими не воспользовался. Хриплое тарахтение двухтактного двигателя мне нравилось.

Когда солнце начало припекать, я устроился в центре лодки под маленьким зеленым зонтиком, который господин Ботен установил специально для меня. Сам он, золотисто-коричневый, точно древесина старого тикового дерева, не боялся никакой жары. Впрочем, господин Ботен настаивал, чтобы я сидел посередине нашего суденышка, не только из-за солнца.

Нос длиннохвостой лодки круто загибался вверх, и если я садился рядом с бортом, то загораживал господину Ботену обзор. Стоя на корме и управляя лодкой при помощи прикрепленного к старому дизельному двигателю руля, он никогда ясно не видел, что у нас прямо по курсу. На носу лодки был установлен флаг Королевства Таиланд, а под ним привязаны желтые, голубые и розовые шелковые шарфы. Они развевались и бились на ветру, словно знамена древнего забытого войска – не для красоты, как я думал раньше, а в качестве предупреждения. Как часто бывает в Таиланде, под хрупкой декоративной красотой скрывалась вполне определенная практическая цель: разноцветные шарфы служили сигнальными огнями.

На обед госпожа Ботен приготовила нам хой-тод – омлет с мидиями. Мы ели его руками, остановившись прямо посреди открытого моря.

Тем утром господин Ботен научил меня прикреплять грузило к ловушке для омаров. Мы вышли в море поздно, упустили все лучшие места, и улов был никудышный. Когда мы уже решили, что сегодня не наш день, господин Ботен вытащил полную сеть рыбы, кальмаров и крабов. Крабов попалось так много, что он смог показать мне, чем различаются голубой, красный и мягкопанцирный краб.

Господин Ботен очень спешил вернуться. Я не мог взять в толк, куда он так торопится, пока мы не подошли к Най-Янгу и я не увидел, что на пляже образовалось что-то вроде импровизированного рыбного рынка. У берега становились на якорь длиннохвостые лодки с уловом, а на песке, там, где раньше были рестораны, уже появилось несколько столов и стульев. Остров возвращался к жизни.

Тесс сидела под навесом, который я для нее построил, и раздавала бутылки с водой всем, кто к ней подходил. Оставшиеся поддоны мы перенесли на пляж и сложили штабелями. Их оказалось так много, что они служили сиденьем не только жене, но и Киве, Рори, Чатри и Кай.

Когда мы подошли к берегу, господин Ботен заглушил двигатель. Мы спрыгнули в воду и принялись вытаскивать на песок лодку, в которой билась пойманная рыба, сверкая серебром в кристально прозрачном солнечном свете.

Среди тех, кто продавал и покупал рыбу, я заметил несколько знакомых лиц. Однако многих недоставало, и я подумал, что след от случившегося не изгладится никогда.

Пока господин Ботен раскладывал перед покупателями наш улов, я поднял руку и дотронулся до цепочки с амулетами, благодаря небо за то, что моя семья цела и невредима. Внезапно я застыл, пораженный цветом собственной кожи.

Я только сейчас заметил, что из белой она превратилась в коричневую.

Торговля шла далеко не так бойко, как обычно. Рыбы осталось еще много – с избытком хватит нашим семьям на ужин. Мы собрали ее и отправились домой.

– А что вы строили, когда жили в Англии? – спросил господин Ботен.

– Дома, – ответил я, – коттеджи и многоэтажки.

– В одиночку?

– Нет, у меня были подручные. Но все мы строили жилье для людей.

Господин Ботен кивнул.

– А сможете вы построить ресторан, если я буду вам помогать?

Я задумчиво посмотрел на него.

– Да, – ответил я наконец, – смогу.

Мы поднимались по склону зеленого холма. Солнце в фейерверке багрянца и золота садилось над Андаманским морем, таким голубым и неподвижным, что оно казалось нарисованным.

В конце желтой грунтовки стоял большой черный «БМВ». Было слышно, как в соседском доме кричит по-тайски какой-то мужчина. Ему спокойно и рассудительно отвечала госпожа Ботен.

– Мой сын, – сказал господин Ботен, и я вспомнил лицо, которое видел на многочисленных фотографиях. – Хочет забрать нас к себе в Бангкок. Говорит, здесь слишком опасно.

Господин Ботен остановился – наверное, не хотел заходить в дом и ввязываться в спор. Он знал все аргументы, которые приведет его сын, и так же твердо знал, что они с женой никогда не оставят Най-Янг ради большого города на севере.

– Вашего сына можно понять, – заметил я. – Он за вас волнуется.

Господин Ботен покачал головой:

– Это наш дом, и мы остаемся. Как и вы.

На следующий день мы отправились на юг – туда, где над видневшимися вдали холмами висела пелена дождя.

Господин Ботен сидел за рулем пикапа, я рядом с ним, остальные – в открытом кузове: Тесс, Кива и Кай расположились вдоль одного борта, Рори и Чатри – вдоль другого. Тесс держала на коленях весь скудный багаж чао-лей – две маленькие сумки, по которым сразу становилось ясно, чем увлекались мои дети пару лет назад. На одной была суровая Гермиона Грейнджер на фоне Хогвартса, на другой – большеглазый детеныш снежного барса.

Маленькие, жалкие сумки. Но даже их не удалось заполнить доверху, ведь у Кай и Чатри не было ничего своего – только то немногое, что дали им мы. Маловато, чтобы начать новую жизнь, подумал я, и сердце у меня сжалось.

– Моя жена хотела учить их английскому, чтобы они смогли лучше устроиться в жизни, – сказал я, обращаясь столько же к себе, сколько к господину Ботену.

Старый таец глянул в зеркало заднего вида.

– Со своими им будет лучше, – ответил он и энергично кивнул, словно тут не могло быть никаких сомнений.

Однако меня он не убедил.

– Если бы они хорошо говорили по-английски…

– Ваша жена – добрая женщина, – перебил господин Ботен. – Но девочка слишком взрослая, а мальчик слишком дикий.

Мы отправились на юг, чтобы найти семью Кай и Чатри – вернее, то, что от нее осталось.

Мы проделали путь от одного края острова до другого, и перед нашими глазами проплыл весь Пхукет. Густые леса, в которых вились проселочные дороги, неожиданно сменялись зарослями ананасов и банановыми рощами; повсюду стояли большие храмы и маленькие мечети; бесконечно и однообразно тянулись каучуковые плантации. Иногда мы видели кремовые листы каучука, вывешенные на бамбук для просушки, и все же об истинном предназначении плантаций забыть было очень легко. Остров словно пытался загипнотизировать нас – погрузить в неестественный, опасный сон. Вид высоких тонких деревьев, выстроившихся одинаковыми правильными шеренгами, завораживал. Я то и дело с усилием отрывал взгляд от этих ровных рядов и старался какое-то время на них не смотреть.

Мы въехали под пелену дождя. В кузове Тесс и дети визжали, смеялись и пытались спрятаться под одним сломанным зонтиком. Потом дождевая завеса осталась позади, мы приблизились к самому краю острова, и смех прекратился.

Родственники Кай и Чатри жили в деревне морских цыган на Сирае – крошечном острове у юго-восточного побережья Пхукета. Хотя, на мой взгляд, это был не отдельный остров, а скорее, какой-то жалкий придаток. Мы пересекли небольшой мост и оказались на месте.

Я глянул вниз и увидел под мостом готовые рассыпаться домишки на сваях – убогие хибары у самой кромки грязной воды. Однако тут же стояли прилавки, заваленные фруктами, и вид этого изобилия внушал надежду, что с Кай и Чатри будет все хорошо.

– На острове Сирай две достопримечательности, – сказал господин Ботен. – Чао-лей и обезьяны.

Он посмотрел на меня с лукавой улыбкой, как бы говоря: «Найдите десять отличий», но я не улыбнулся в ответ.

Обезьяны появились сразу же за мостом. Тощие, хитроглазые существа, которые выходили из леса, едва заметив вдали человека. Их были сотни – я даже подумал, что глаза меня обманывают. Две молодые туристки с рюкзаками за спиной кормили их перезрелыми бананами. При виде обезьян Кива и Рори чуть с ума не сошли от восторга. Кай и Чатри вели себя сдержаннее.

– Остановимся посмотреть на обезьян? – предложил господин Ботен, никогда не забывавший о долге радушного хозяина.

Я покачал головой.

– Может быть, на обратном пути. Хочу поскорее отвести Кай и Чатри к родным.

Мы добрались до противоположного края острова и неожиданно увидели внизу деревню. Рядом с берегом покачивались на волнах длиннохвостые лодки – штук двадцать пять-тридцать. Старые, обшарпанные, готовые развалиться на части – не то что лодки рыбаков Най-Янга, которые всегда содержались в образцовом порядке. И никаких признаков самих чао-лей. Пикап медленно въехал в деревню. Еще нигде я не встречал такой нищеты и разрухи.

Сирай пострадал от наводнения не так сильно, как западное побережье Пхукета; здешних жителей подкосила какая-то иная беда, и не верилось, что они когда-нибудь встанут на ноги.

Через деревню, мимо хибарок на сваях, тянулась одна-единственная немощеная дорога. Вспученные деревянные полы, ржавые жестяные крыши, болтающиеся ставни – все в этих хибарках было искорёжено. Да и сама деревня казалась искорёженной. Внутри спали люди. Между домами кое-где бродили дети, но взрослые, похоже, дружно отправились на боковую.

– У чао-лей сон-час, – невесело рассмеялся господин Ботен.

У этих людей не было ничего. В воздухе висело ощущение беспросветной нищеты, от которой нет ни спасения, ни отдыха. Нищета стала неизлечимой болезнью, пожирающей время. Тесс посмотрела на меня и покачала головой.

За чахлыми, облезлыми деревьями виднелся пляж. Я уже успел привыкнуть к золотисто-белому песку Най-Янга и воспринимал его как нечто само собой разумеющееся, однако этот пляж был другим. Повсюду валялись камни, мусор и бутылки из-под кока-колы. На берегу стояли огромные, размером с игровые домики, ловушки для рыбы, при виде которых господин Ботен презрительно фыркнул. Когда мы проезжали мимо, жители начинали ворочаться во сне. У каждого в волосах блестела золотистая прядь.

Господин Ботен остановил машину.

Кай и Чатри взяли свои жалкие маленькие сумки и принялись совещаться. Им нужно было найти дядю, брата пропавшего отца, который вроде бы их ждал. Кива и Рори захотели пойти с ними, и Тесс решила отправиться на поиски вместе. Я не хотел их отпускать, хотя никакой угрозы в воздухе не чувствовалось. Проснувшись, чао-лей только глазели на нас с тупым равнодушием. Тесс на всякий случай обняла Киву и Рори за плечи.