Строительство на пляже Най-Янг шло без выходных, и первые два месяца мы трудились по семь дней в неделю. Затем начался март – сухой прохладный сезон подходил к концу. Мы знали, что скоро погода станет безветренной, жаркой и дождливой, а воздух более влажным. Работать будет тяжелее.

Я стоял на песке вместе с Ботенами. Кухню на противоположной стороне дороги мы пока не достроили: предстояло настелить крышу и смонтировать маленькую барную стойку. Зато на самом пляже, между дорогой и морем, уже возвышалось два готовых навеса. Я только что установил деревянную арку – дверь в несуществующей стене. Оставалось обернуть ее пальмовыми листьями и украсить елочными гирляндами, чтобы вход в «Почти всемирно известный гриль-бар» снова выглядел как прежде.

Наш маленький участок Най-Янга уже напоминал пляжный ресторан, а не стройплощадку на песке. Следовало еще нанести последние штрихи и нанять нескольких рабочих, чтобы настелить крышу, но в целом работа была сделана.

– Нужно решить, из чего делать крышу, – сказал господин Ботен.

– Выбор невелик: дерево или сталь, – ответил я. – Дерево лучше смотрится, зато сталь дешевле, с ней легче работать, и ее не испортят насекомые.

– И все же дерево мне нравится больше.

– Мне тоже.

– Сколько можно работать? – вмешалась госпожа Ботен, обращаясь к мужу по-английски. – Дай человеку побыть немного с семьей.

Итак, в первое воскресенье марта я устроил себе выходной, и мы с Тесс, Кивой и Рори отправились в поход от одного водопада до другого. Идти было тяжело, ведь между водопадами Тон-Сай и Бангпэ растет девственный тропический лес.

В информационном центре национального парка Кхао-Пхра-Тхеу нам сказали, что при хорошем темпе переход займет часа три. Но с нами были дети – Кива бодро шагала впереди с Тесс, Рори в запотевших от жары очках тащился позади вместе со мной, – поэтому двигались мы медленно. Мы шли все утро, но так и не добрались до Бангпэ.

Рори остановился и присел на ствол упавшего дерева. Далеко впереди я видел жену и дочь. Кива, более выносливая и ловкая, чем брат, вскочила на перегородившее тропу поваленное дерево, на миг замерла в картинной позе балерины и спрыгнула вниз. Тесс уже скрылась из виду; время от времени я слышал, как она обрубает ветки мачете, который мы взяли с собой по совету господина Ботена.

Я с беспокойством посмотрел на Рори. Возвращаться было слишком далеко – оставалось только идти вперед.

– Все хорошо, старик? – спросил я.

Рори улыбнулся и кивнул. На лице у мальчика было то мягкое, близорукое выражение, которое появлялось на нем всякий раз, как он снимал очки.

– Оно того стоит, – ответил Рори и довольно огляделся вокруг. – Когда-то здесь водились слоны. Тигры. Носороги. Малайские медведи.

В густом подлеске что-то завозилось.

– Похоже, тут и сейчас оживленно, – заметил я.

Потом высоко в кронах деревьев раздалось пение гиббона, это гипнотическое совиное уханье, и мы оба подняли голову.

– Пошли! – возбужденно воскликнул Рори, надевая очки и вскакивая на ноги. – Похоже, цель рядом.

Местность была неровная, и мне казалось, что мы все время поднимаемся в гору. Лиственный полог шумел метрах в шестидесяти у нас над головой, словно плотная зеленая крыша, почти не пропускающая света. Нам говорили, что в тропическом лесу на земле ничего не растет, но кое-где ноги путались в густой траве, а тропа, которая, как нас заверяли, всегда хорошо видна, временами исчезала в густых зеленых зарослях, состоящих из сотен деревьев всевозможных видов и разновидностей.

Рядом с тропой журчала вода. Рори продолжал идти вперед – очень медленно, потому что я отказался отдать ему мачете, – а я присел на корточки рядом с ручейком, который бежал по гладким, отшлифованным камням цвета старого золота. Свободной рукой я зачерпнул холодной воды и плеснул себе в лицо. Внезапно пение послышалось снова, и на этот раз оно больше напоминало мелодичный лай – отдельные резкие ноты, похожие на звуки какой-то потусторонней флейты.

Однако самих гиббонов по-прежнему видно не было.

– Они избегают людей, – сказал Рори, останавливаясь, чтобы перевести дыхание. – И я их не виню.

Что-то шевельнулось у нас под ногами, и я взял сына за руку. Мы оба замерли.

– Кобры охотятся только по ночам, – прошептал Рори. – Они не нападают на человека – разве что от страха.

– Спасибо, утешил! – прошипел я в ответ.

– Самое интересное, что кобры… что кобры…

Он захлебывался от волнения. Я крепче сжал его руку. Далеко впереди Тесс позвала по имени сначала сына, потом меня, но мы не ответили.

– Самки… – еле слышно произнес он и с трудом сглотнул. – Самки откладывают до сорока пяти яиц. Кобры охотятся на птиц, других змей, жаб и…

Из кустов высунулось какое-то черное животное и уставилось на нас своими глазами-бусинками. Я выдохнул – не кобра. У странного существа была длинная морда, которая почти касалась земли, и мощное туловище на длинных тонких ногах. Мгновение никто из нас не шевелился, а потом оно юркнуло обратно в густой подлесок и исчезло.

Рори радостно улыбнулся:

– Дикая свинья. Интересно, самец или самка?

– Давай не будем выяснять, – ответил я. – Пошли.

Мы отправились дальше и через несколько минут услышали рев Бангпэ. Лес остался позади. Тесс и Кива ждали нас на небольшой поляне рядом с водопадом.

– Смотрите, – сказала Тесс.

Между стволами виднелось проволочное заграждение, доходившее чуть ли не до самых крон деревьев, – первая клетка. Эти клетки на вершине холма – последнее обиталище гиббонов в неволе – были настолько просторными и высокими, что казались не чем-то рукотворным, а естественной частью леса.

Мы пошли вниз по тропе, ведущей к центру реабилитации. Рядом с небольшой клеткой стоял молодой человек с детской бутылочкой в руке и вглядывался в листву деревьев. Он снял бейсболку, чтобы вытереть пот с лица, и я увидел знакомую светлую шевелюру.

– Это же наш друг! – воскликнул Рори.

Мальчик оказался прав. Это был наш друг. Я окликнул его по имени, и Джесси обернулся. Он изменился: похудел, стал более подтянутым, серьезным, повзрослевшим.

– Тебе разрешили вернуться? – спросила Тесс.

Джесси смущенно улыбнулся:

– Меня не внесли в черный список, поэтому и впустили в страну.

– Вы здесь работаете? – спросил Рори, переводя взгляд с детской бутылочки на лицо Джесси.

– Временно. Пока не найду настоящую работу. Мне предоставляют жилье. Я могу видеться со своим другом. И вообще, знаешь, это хорошее место.

– Знаю, – ответил Рори, и Тесс обняла его за плечи.

– Я хочу, чтобы на этот раз все было немного по-другому, – сказал Джесси, глядя на меня. Он потрогал бутылочку и свистнул. – Понимаешь, о чем я? Хочу жить по правилам.

Я понимал.

Из-под небольшой лестницы неторопливо вылез худой детеныш гиббона. Шерсть у него была светлая и короткая, лицо – розовое и безволосое, удивительно похожее на человеческое. Влажные черные глаза на крошечном личике казались огромными. Он положил одну руку на нижнюю перекладину лестницы, но даже не попытался на нее залезть.

– Давай же! – крикнул Джесси, размахивая свободной рукой. – Давай, лентяйка! Карабкайся! Карабкайся!

Но малышка не желала карабкаться. Вместо этого она перепрыгнула на забор, не сводя глаз с бутылки. Поглядела на нас, потом снова на бутылку, забралась повыше и прижалась ртом к отверстию в сетке. Джесси поднес соску к ее губам, и она принялась жадно сосать. Пока малышка ела, Джесси двумя пальцами взял ее маленькую ладошку и принялся нежно массировать.

– Итак, ты вернулся. – Я был очень рад его видеть. – Ты вернулся и работаешь здесь.

Джесси улыбнулся:

– Я просто волонтер. Но я с удовольствием тут останусь. По крайней мере, пока деньги не кончатся.

– А какие у вас обязанности? – с интересом спросил Рори, будто сам подумывал стать волонтером.

– Я помогаю готовить еду и кормить гиббонов. Объясняю туристам, чем мы здесь занимаемся. Работаю в сувенирном магазине – продаю футболки и разные безделушки. Чищу клетки. Хочешь ее покормить?

Рори нахмурился:

– Разве мы не должны ограничивать общение с человеком? Чтобы гиббоны вспомнили, кто они такие, и научились без нас обходиться?

– А, ну да, верно, – пробормотал Джесси, краснея.

– А я покормлю, – сказала Кива.

– Нет, лучше не надо, – вмешалась Тесс.

Она привлекла к себе дочь и бросила на нее красноречивый взгляд, чтобы предотвратить обиды и дальнейшие споры.

– Если хотите, можете мне помочь, – сказал Джесси.

Он развернул шланг и показал детям, как наполнять поилки, прикрепленные к стенкам клеток.

– А где Трэвис? – спросил Рори. – Еще здесь? Или его уже выпустили на волю?

– Нет, – ответил Джесси, не глядя на нас. – Его не выпустили на волю.

– Где же он?

– Увидишь.

Мы поднялись примерно до середины водопада. В этой клетке было несколько гиббонов – они лениво раскачивались на лестницах, прежде чем исчезнуть в листве деревьев. Трэвиса я узнал сразу – по мягкой коричневой шерсти с белой опушкой вокруг черной морды и незабываемым темным глазам – круглым, влажным, бездонным. Он сидел неподвижно и наблюдал за другим гиббоном – золотистым и менее крупным. Самка, догадался я.

Рори задохнулся от возбуждения.

– Трэвис нашел себе пару?

– Нет, – покачал головой Джесси. – Все еще в активном поиске.

Мы наблюдали, как Трэвис разглядывает маленькую золотистую самку.

– Как ее зовут? – спросила Тесс.

– Паула, – ответил Джесси. – У них с Трэвисом много общего. Когда Паула была маленькой, всю ее семью убил охотник.

Кива ахнула и прижала руки ко рту.

– Он продал ее фотографу с пляжа Патонг.

– Ненавижу этот Патонг, – вставил Рори.

– Потом у фотографа начались проблемы с полицией, и он сбыл ее владельцу бара. В баре Пауле давали какую-то дрянь, чтобы она не засыпала по ночам, и это, конечно, не пошло ей на пользу.

– Но теперь Трэвис с Паулой могут стать парой, – сказал Рори. – Они могут создать семью и вернуться на волю.

– Ну да, в идеале все так и происходит, – ответил Джесси. – Они попадают в центр. Вспоминают, каково это – быть гиббоном. Находят себе пару. Учатся быть частью семьи. А когда они готовы к жизни в лесу, их отпускают на волю.

– Он должен спеть, – объявил Рори. – Трэвис должен спеть Пауле, чтобы ей понравиться.

Лицо Джесси болезненно сморщилось, и я внутренне приготовился к тому, что сейчас последует.

– Не всех удается адаптировать к естественным условиям, – сказал он. – В центре живет три типа гиббонов. Детеныши и подростки – они только учатся быть гиббонами. Взрослые, вроде старины Трэвиса, которые ищут себе пару – их со временем отпустят на волю. И третий тип – те, кому не выжить в лесу из-за болезни или сильного увечья. Паула как раз из таких.

– Она же здорова, – возразил Рори.

Тесс обменялась со мной взглядом.

– Посмотрите на ее руки, – сказал Джесси.

И мы тут же увидели, что пальцы у Паулы наполовину обрублены.

– Она жила тогда в баре, – заговорил Джесси. – Была поздняя ночь. Один посетитель решил с ней потанцевать. Паула исцарапала ему лицо, и ей отрубили пальцы. Теперь она никогда не сможет вернуться на волю.

– Что?! – воскликнула Кива. – Никогда-никогда?

Ее брат ничего не сказал, потому что понимал. Какое-то время мы все молчали, наблюдая, как крупный темный гиббон любуется маленьким и светлым, который не обращает на него внимания.

Трэвис запел. У него был высокий, приятный голос, в котором слышалась легкая дрожь, словно он еще не вполне овладел искусством пения.

Паула равнодушно отвернулась и принялась разглядывать свои изуродованные руки, как будто понимала, что у них все равно ничего не выйдет.

– Гиббоны не могут жить без семьи, – сказала Кива, глядя на мать. – Почти как мы.

– Нет, дорогая, не почти, – ответила Тесс. – Совсем как мы.


Когда мы вошли в недостроенную кухню, было еще рано, но солнце уже садилось. Над одним концом бухты небо потемнело и было затянуто тучами, над другим горело розовым, оранжевым и красным.

Когда мы забрали у госпожи Ботен тарелки с рыбным карри и отнесли их на пляж, на остров опустилась настоящая ночь. Во внезапно наступившей темноте были видны только пульсирующие красные и зеленые огни на некоторых рыбацких лодках, да дальше по пляжу вспыхнула длинная бело-золотая дуга – это во всех ресторанах, барах и массажных салонах разом включили свет.

Най-Янг стал больше – гораздо больше. На противоположном конце пляжа выросла целая улица новых магазинчиков и развлекательных заведений. В ночном воздухе звучала музыка – тайская попса с редкими вкраплениями западных хитов, – и все эти песни смешивались между собой.

Однако отелей, водных мотоциклов и надувных бананов здесь по-прежнему не было. Най-Янг был открыт для бизнеса, но не для современного мира.