"Что же ты так весь скукожился? Я ведь еще не начинал основного наказания... как и разогрева... Ты же знаешь, что без флаггеляции приступать к настоящей порке – крайне антигуманно! А я не из тех, кто пренебрегает прописными правилами, в отличие от некоторых."

В этот раз я ничего не услышал. Только успел разобрать или кое-как осознать, что ощущаю движение голоса Алекса за своей спиной, постепенно сместившийся из динамичной точки комнаты в одну статичную. Как и в первый раз с рукой, меня накрыл захлест вспарывающих железных прутьев, но теперь по голой спине, пылающей каждым миллиметром и порой под липкой влагой воды и пота. Конечно, я дернулся, не успев вовремя тормознуть врожденный инстинкт самосохранения, на какой-то миг взявшего бразды правления над моим полуспящим разумом, защемленного тисками первой вспышки боли. Дернулся, может даже взвыл, инстинктивно выворачиваясь-выгибаясь за движением режущих по коже "ножей", как та безвольная кукла за натяжением нитей в пальцах кукловода. Я не успел подняться, зато царапнул резким рывком на себя наручниками и колодкой по булыжникам качнувшегося пола. Комната опять дрогнула, перевернувшись вместе со мной тошнотворным сальто и приближением серого камня к глазам. Я понял, что это рука Алекса сдавила мою шею над ошейником под затылком, ткнув лицом-лбом обратно в пол.

Бля... Меня чуть реально не вывернуло!

"Еб**ь тебя в жопу, Дэн!.. Я разрешал тебе вставать? Или тебе нравится, когда тебя прижимают к полу ногами? Поверь, мне не трудно! И я сделаю это с превеликим удовольствием! Только, боюсь, разворот и сила удара поменяется. Предпочитаешь на шею или на лицо? Или каким-то чудом справишься сам?!" – это и оказалась та самая точка отсчета, ударившая в висок долотом ласкового голоса Александра Рейнольдза, перед тем как погрузить пятимиллиметровое сверло в затылочную кость. Первый виток... второй... Она вошла идеально, в этот раз врезаясь точно по размеченной линии...

Хватит еб**ь мне мозг! Просто сделай это! Срежь эту чертову черепушку, или пробей насквозь! Проткни эту гребаную опухоль, выпусти из нее гной с застоявшейся кровью, или выковыряй ложкой ту часть, что отвечает за воспоминания и эмоции... Вырежи ее из меня! Ампутируй! Или просто... отключи на хер! Навсегда!..

Я сумел удержаться во второй раз, хотя новый взрыв на лопающейся коже от первых ноющих "царапин" девятихвостой кожаной кошки, казалось, перекрыл первую волну более сильным ударом. Теперь я ощутил его и под эпидермисом. Третий вспорол его до самых мышц, ошпарив скользящим кипятком правую лопатку и пересчитав ребра грудной клетки. А потом... я потерял счет или вернее, не мог разобрать, где был момент вспарывающего удара, а где сам взрыв отката очередной порции разъедающей кислоты до самого костного мозга.

Со спиной оказалось намного легче, хотя и ни хрена не менее болезненней. Теперь она крыла меня буквально по всему телу, врезаясь вглубь – насквозь и обратно, то сжимаясь в тугой атом черной дыры, то разрываясь вспарывающими осколками огневой очереди, поливая меня этим напалмом буквально дотла.

Тот самый момент, когда картинка происходящего сливается за пределами реальности в обеих точках сопротивления. Четкие механические удары девятихвостой плети в широкой ладони, затянутой в мягкую кожу удобной черной перчатки. Это не тот экспонат из общей коллекции Рейнольдза, который я рассматривал вчера с благоговейным трепетом, хотя ощущения, что моя спина и плечи покрыты кровоточащими рубцами были что ни на есть самыми реальными. Обычная современная плетка, но самого отменного качества исполнения с жестким цилиндрическим плетением по всей длине всех девяти хвостов и с наконечниками из кожаных "когтей", оставляющих на теле тот самый отпечаток вспарывающей "царапины-разрыва" до самой кости. А если брать во внимание бьющую руку определенного Мастера, то и ею тоже можно спокойно засечь до смерти (правда не столь быстро, как историческим оригиналом)...

Если до этого она жалила меня через одну гиперуязвимую точку тела, словно намеревалась изгрызть мне руку укус за укусом до самого запястья, то в этот раз она практически стала частью меня – одним целым.

Совсем близко или все еще далеко! Увы, сознание в эти моменты балансирует между и между, изредка цепляясь за реальность, как за единственный спасительный выступ... или за твои прохладные руки. Можешь вцепиться в меня ногтями со всей дури и разодрать кожу до мяса... только не отпускай... Я должен сейчас тебя чувствовать, иначе она окончательно меня сожрет – все мое сознание и чувства. И тогда либо я свихнусь, либо отключусь...

У нее нет четкого последовательного алгоритма, она постоянно меняет направление, силу и частоту ударов, иногда затухая, словно вот-вот сойдет на нет, и тут же взрываясь огневым фонтаном новой выбивающей вспышки. Ты внутри нее – телом, разумом, всем, как в коконе, не пропускающим внутрь ни одной охлаждающей капли спасительного дождя или чистого свежего воздуха... Ее вибрация – нестабильное высоковольтное жжение трансформатора переменного тока. Она то сжимается в тебе, в твоей коже, мускулах, в костях, подобно извивающейся очень тугой и острой пружине, то резко разрывается наружу, пытаясь выдрать из тебя большую часть воспаленных тканей вместе с пережатым в горле немощным криком. Единственное преимущество – я еще могу сжиматься в очень устойчивой позе и как-то удерживаться на поверхности, пытаясь привыкнуть – войти в ее забивающий ритм пылающей снаружи и изнутри огненной пульсации.

("Отпусти... Разожми пальцы... Ты не упадешь... обещаю!..") – Бл**ь, НЕТ!..

Иногда я ее терял... кажется, что терял, хотя и был все еще в ней, продолжал плавать в ее раскаленном вакууме, считывая ее волновую амплитуду внешними слоями отключающегося сознания. Но тогда я терял и тебя! Ты начинала ускользать, растворяться в этих шипящих приливах, разжимая свои ласковые пальчики на моих... А значит, я терял возможность дышать... Я начинал задыхаться...

Нет... Fuck!.. НЕТ!!! Не смей! Не сейчас!.. Не бросай меня! Только не так и не сейчас!!!

"Я смотрю, ты уже вошел во вкус. Еще немного и словишь кайф, да, Дэнни? Прости, дорогой, но только не сегодня и не в этой комнате!.." – резкий рывок за мокрые волосы на затылке. Меня вырывает невозможной болью, сильными пальцами или кулаком Алекса, едва не сорвавшего всей пятерней с моего черепа скальп одним резким захватом. Он буквально вытащил меня за волосы из этой почти застывшей смоляной жижи, отделяя от ее вязких, липких слоев, словно распарывая их сросшуюся с моими тканями инородную материю.

Я не знаю, откуда у меня хватило сил подняться вслед за его рукой... вырваться, и не только телом, за его направлением и почти не застонать в момент очередного воскрешения.

Я снова внутри этого неустойчивого под моими ногами каменного мешка, и Алекс помогает мне идти, подталкивая, удерживая за волосы и предплечье, как я когда-то тягал по своей комнате Реджину Спаркс. Но оказаться теперь по другую сторону и в таком состоянии... наблюдая, как на твоих глазах расширяется контрастной фактурой темная стена из мертвого камня и очень гладкая вертикальная балка деревянного столба, готовая в любую секунду размазать твое лицо своей скользкой вощенной поверхностью. И за все это время у меня ни разу не возникло ни одной мысли или скудного желания остановить это безумие! Хотя бы выбросить вперед руки и попытаться тормознуть... успеть опереться о стену до того, как меня впечатают в нее со всего удара.

Нет, я до сих пор горел в ней, и пускай теперь все видел, почти осознавая, записывая фрагменты последних событий в блок памяти, разве что не пытался понять и осмыслить разорванным на мятые клочья сознанием...

"Думаешь, это твой предел?.. Что дальше уже не куда? И для тебя теперь нет ничего невозможного? Нет, Дэнни, ошибаешься. Это был еще не полет... Сейчас начнется настоящий полет, вернее, твое последние падение!" – он так и не размазал меня по ее гладкому ребру, но лицом ткнул, прорычав последнее обещание ласковой анестезией в мое пылающее ухо. - "Я же вижу, тебе ТАК этого хочется... прочувствовать все по настоящему! Насколько она реальна и каковы ее возможности..."

Нещадный рывок, на этот раз за руки, за перекладину колодки. Вспышка боли резанула ожидаемой отдачей правую кисть по всем опухшим узлам, расписавшим до неузнаваемости мою ладонь и пальцы вздутыми рельефами алеющих "царапин". Я лишь захлебнулся при попытке глотнуть воздуха и не вскрикнуть, не еб**уться раньше времени от ее свежего разрыва по оголенным проводам перетянутых мышц и нервов – выжигающим током по глазам, выедающей солью стекающего пота с влагой слизистой. Нет, я не плачу, это рефлекторные или психологические слезы, потому что я не хочу, не чувствую, что плачу.

Вибрация щелчка, скольжения металла о дерево, вплоть до натяжения наручей на саднящихся запястьях – все пропускается до самого последнего звона всеми воспаленными тканями перенапряженного тела, отражаясь ответной дрожью (если не тряской) в каждом перетянутом суставе и мускуле.

Кое-как удерживаю равновесие на подгибающихся ногах, когда теряю поддержку рук Алекса. Повиснуть на колодке, пристегнутой к верхнему кольцу столба – равносильно вывернуть себе запястья и содрать с них кожу... Я не выдержу в таком положении и минуты, если только не потеряю сознание. Инстинкт подтянуться и встать на ноги будет снова и снова вынуждать меня использовать их как самую щадящую опору, даже если я не смогу вообще на них стоять... Наверное, я слишком увлекся своим комфортом, в поисках самой удобной точки. Но я еще стою сам, вашу мать, и далеко не в обнимку с этим гребаным столбом!

Ты прав, Алекс! Это еще не предел, и ты дал мне очень большую передышку, позволив всплыть на поверхность и ощутить разницу между реальностью и внутренним хаосом. И, знаешь, здесь намного все предсказуемей и определенней, поскольку все находится на своих местах, в жестких пределах и условиях, которые не сможешь переступить не ты и не я! И ты не где-то на самом краю... Ты никак не доберешься до нее, ВСЕ ЕЩЕ!

Ее жалкое подобие лишь жгло мою кожу внешним защитным коконом сухих резиновых жгутов без талька, растирая и царапая эпидермис при любом незначительном движении. Но она ничто по сравнению с тем, что было во мне... что было мной... было тобой...

"Просто попроси... ты же хочешь этого, как никто другой!.. Попроси меня, и я дам ее тебе столько, сколько сможешь ее в себе удержать и унести... пока не захлебнешься в ней от неумной жадности..." – я больше не различаю расстояния между голосом Рейнольдза и своим затылком. Я не могу даже разобрать, где именно он звучит – в моей голове или за ее пределами. И голос ли это Алекса вообще?..

Зато я ясно почувствовал, как содрогнулось время с пространством вокруг и внутри моего купола, рассекая змеевидную трещину в воздухе скользящим черным клинком длинной спицы... Ее извивающий поцелуй срезал часть моей кожи от правого плеча и до самой поясницы, прочертив свой живой отпечаток по лопатке раскаленным клеймом чешуйчатого тавро. Казалось, я прочувствовал каждый узелок ее тугого переплетения, резанувшей по свежим ранам предыдущей экзекуции, и не только на коже и спине...

Пальцы беспомощно заскользили по гладкому дереву столба в поисках спасительной опоры. Меня качнуло вперед или толкнуло, будто это был не удар кнута, а как минимум двадцать футов стали раскалённой до красна цепи, и она реально... чуть не перерубила мне ребра.

"Я знаю, она очень нежная и ласковая. И после каждого ее прикосновения, ты будешь умолять ее вернуться... снова и снова. И с ней никто не сравнится... с ее способностями так любить и так... убивать!.."

Второй удар или захлест симметричным повторением по левому плечу, но более жалящим и рассекающим разрезром. На этот раз я ослеп не от пота, а от взрыва-отдачи в висках и в голове, хлынувшей разрывной шрапнелью по скрученным мышечным волокнам до самых пяток. Она подбила меня неожиданной подсечкой по коленкам, едва не потянув весом качнувшегося тела вниз в пол.

Не знаю, почему не взвыл во всю глотку. Может просто уже не мог, не было чем?

И опять никакой четкой последовательности, под которую не подстроишься, к которой не подготовишься и которую не вычислишь, не определишь на глаз степень запредельной боли – куда она в следующий раз тебя рубанет и сколько вырвет из тебя внутренностей с перерубленными костями. Опять время перешло в слившийся хаотичный отсчет надрывного стука сердца с разрывающей его надвое пульсацией режущего кнута. И, да, я цеплялся за них сознанием, жадно, из последних сил, словно в них было сокрыто мое долгожданное исцеление, словно голос Лекса мог меня удержать и подвести в нужный момент к нужной грани. Не так часто, как с "флоггером"-кошкой, но дотошно вымерено с идеальной точностью до самой последней точки выписываемого "разреза".