Да, Сэмми, ты сейчас мыслишь в правильном направлении. Он согласился на эту встречу только по этой причине! Лично, глаза в глаза зачитать тебе список своих безапелляционных требований! И конечно же ты можешь возразить, шевельнуть в знак протеста ослабленным пальчиком, разве что и сама прекрасно знаешь и без раскладок Таро, чем это для тебя в конечном счете завершится.

- Масштабы будущих последствий? – так ты все-таки решила заглянуть в этот бездонный мешок с головой? – Только не говори, что ты и за мной следил все эти годы! Хотя... зачем тебе самому напрягаться с таким-то внушительным списочком связей и возможностей. Да и как я могла забыть, что сама работаю на твоего лучшего друга детства?..

- Скорей успела забыть сколько у вас невыплаченных кредитов за квартиру, машины, за будущее обучение подрастающих детей. Что и у Брендона Арчера достаточно стрессовая работа на фоне экономического кризиса страны с повальным сокращением рабочих мест по всем сферам трудового рынка... Ты так распереживалась о будущем своей любимой подружки, как-то так быстро вдруг забыв о собственных проблемах. И то, что ты работаешь на Алекса Рейнольдза, это ничто по сравнению с тем, где может оказаться вся твоя семья по вине столь отчаянной и не к месту боевой мамочки. Ты действительно думаешь, что это у Эллис проблемы?

- Ты на самом деле способен дойти до такого?..

- Сэмми, бога ради!.. Неужели за все эти дни ты так и не поняла, до чего я способен дойти НА САМОМ ДЕЛЕ?!..

У мести не бывает сроков хранения... И это не обычное купажное вино из прошлых, настоящих и будущих списков событий, имен и наслаивающихся один за одним последствий... Это чистейший концентрированный яд десятилетней выдержки, рассчитанный не на одного конкретного человека, а для всех и каждого по отдельности, кто когда-либо имел неосторожность оказаться в черте этого треклятого круга... И не важно когда. Десять лет назад, год-два или вот-вот, часом по полудню!

И ты его тоже попробовала, неосознанно, едва соображая, что делаешь, пока не ощутила его выедающую кислоту в своих пульсирующих венах, в разрывающихся волокнах перегруженного сердца... в тонущем сознании агонизирующего рассудка...

Ты шла через зал с высоко поднятой головой и расправленными плечами не потому, что хотела из оставшихся сил сохранить свою несгибаемую гордость. Это не гордость и не попытка скрыть внутренние трещины на разбитом панцире защитного экзоскелета. Это обычная резервная автопрограмма, условные рефлексы, та самая жалкая телесная оболочка, внутри которой все кипело и лопалось под тысячеградусным давлением выжигающей боли. То самое состояние, когда любое внешнее прикосновение способно убить тебя мгновенной реакцией шокированного организма. Ведь от болевого шока умирают физически, а от морального сгорают живьем и не за пять минут, а за долгие часы, дни... годы... И кто после этого посмеет осудить тебя за желание скончаться по-настоящему?..

Иногда, как раз в подобном состоянии проще всего перейти ту самую невидимую черту... тонкую красную линию, разделяющую две реальности в твоем сознании и теле на две несовместимые параллели. Как там говорится? Одна, которая нас окружает и вторая, которую мы придумываем себе сами?

Саманта Грин-Арчер, ты и вправду хочешь остаться и застрять в этом кровавом Сайлент-Хилле черно-белых теней на всю оставшуюся жизнь? Ты готова заплатить цену, превышающую лимит твоих возможностей? Ты способна выстоять перед смертельным броском самого опасного на земле хищника – человека разумного?.. Ты сумеешь продержаться хотя бы три дня на чужой территории, "играя" по чужим правилам?

Не думаю. Но это того стоило – через столько лет взглянуть в твое самоуверенное личико и по пульсации зрачков с упоением считывать твое затухающее противостояние, судорожную амплитуду шокированного разума и удушающей паники...

Да, Сэмми, за все надо платить рано или поздно и не важно когда. Главное, чем, как и сколько!..

* * *

Крупные дождевые капли с первым в этом году мокрым снегом бились о стекло панорамного окна, постоянно меняя направление и угол траектории под резкими порывами воздушных потоков. Продолжительность дня сокращалась с ощутимой скоростью едва ли не во всех пережитых сутках, словно ты неосознанно сливался со временем воспаленными клетками оголенных чувств, пропуская его гранулы с вибрацией тикающих шестеренок по коронарным артериям, сквозь каждый удар сильного упрямого сердца. Когда-то его острые тромбы резали и полосовали изнутри твою сердечную мышцу и вены подобно смертельным осколками неизлечимой боли. Он и сам не понимал, почему они его не убили, как ему удалось выжить и прожить с этим столько долгих гребаных лет?

Чистое безумие со священной верой в конечный исход поставленной цели? Он действительно был настолько в этом уверен, что все пройдет идеально по плану, как и было задумано изначально, просчитано и подбито в безупречном уравнении совершенного сумасшествия? Или это уже не являлось обычной составной частью его извращенных фантазий, пустив живые корни с первыми ростками в каменной почве жесткой реальности? Оно уже жило, дышало, пульсировало и с очередным новым днем требовало подпитки разрастающимся аппетитам – животному голоду и ненасытной жажде...

Ты ведь сам только-только к этому прикоснулся... попробовал ее забытый вкус, сделал тот самый первый дегустирующий глоток, достаточно большой и глубокий, чтобы его токсичные испарения затянули твои нейроны пьянящим эфиром упоительного забвения, затопив твои вены и грубые волокна мышечного корсета плавящими искрами живительной эйфории. Ты уже пустил ее себе под кожу, позволив ее острым коготкам заскользить по стальному хитину твоего непробиваемого панциря, наблюдая как она отчаянно скулит и царапает окаменевшие шрамы твоей исполосованной вдоль и поперек мутировавшей сущности, не в состоянии отыскать и зацепиться хоть за одну слабую брешь с живым участком уязвимой плоти...

Прости, милая, время, когда ты могла добраться до моего подрезанного сердца давно кануло в небытие. И чем отчаянней, до истеричных рыданий ты будешь биться об этот неприступный гранит, тем слаще будет вкус и аромат твоей расцветающей бордовой розой упоительной боли.

Горячий приток обжигающего возбуждения резанул судорожными сокращениями по члену резкими приливами крови по всей длине, растягивая и питая эластичную мышцу до состояния упругого твердого камня. Сладчайшей инъекцией болезненной пульсации в разбухшую головку... FUCK!

Он же только-только, не больше часа назад, как вернулся из Колум-Холла со встречи с Самантой Грин.

Это было сильнее самого расчетливого и хладнокровного разума, острее любого стрессового удара и напряжения. Зверь интуитивно тянулся к горячей артерии лишь одной желанной жертвы, чей запах и вкус ослеплял и затмевал здравый рассудок быстрей и эффективней любого другого сильнейшего наркотика.

Достаточно только вспомнить, запустить трехмерными образами и ощущениями под кожу собственных ладоней... Ее широко распахнутые глазки, растертые головкой его члена алые губки... густые капли его жемчужной спермы на ее бархатном язычке... бл**ь! Ее горячую ароматную влагу спускающей возбужденной киски под скользящим нажимом его пальцев. Налитый кровью твердый "узелок" разбухшего клитора... Сдержанную остервенелую дрожь неконтролируемого вожделения во всем теле при соприкосновении с его рукой, кожей, голосом... членом... Она хотела его до откровенного сумасшествия! Спускала на его пальцах лишь от осознания того факта, что это ОН! Он проникал в ее порочные мысли, чувства и тело плавным скольжением самого глубокого эрогенного погружения. И пусть только посмеет заикнуться, что все было не так! Иначе в следующий раз будет ползать на коленях в слезах, соплях и истеричных рыданиях вымаливая его о фелляции.

Да, моя девочка, теперь это твое законное место – у моих ног, лицом в пол! И эта картинка слаще всех воспоминаний десятилетней давности, вставляет до звона в яйцах, до неуемного желания вые**ь тебя до волдырей и разрывов во все твои щели! Ты отказалась от моей любви, от того, что якобы должно руководствоваться выбором чувств и сердца, опираясь на здравую логику трезвого разума? Что ж... с этим даже я не вправе спорить. Любить нельзя заставить, тем более насильно... Но кто сказал, что любовь нельзя заменить болью? Сладкой, блаженной, упоительной, выворачивающей, сводящей с ума, запредельно желанной болью!

Ты испугалась моей любви? Посмотрим, как ты выдержишь ее темную сторону, когда я наполню тебя ею до краев, распуская ее по твоему телу и в твоем сознании алыми бутонами совершенного безумия! Когда она станет твоим воздухом, водой, земной гравитацией, смыслом бытия и твоей жизнью!.. Когда она станет мной... на твоих устах, в мыслях, снах, желаниях... пульсацией твоей крови, поглотив твою немощную сущность ВСЮ до самой последней капли, в себя... в МЕНЯ!..

...Свинцовые сумерки сгущающегося дождливого вечера над центром города – размытая картинка антрацитовых магистралей и неподвижных блоков домов преломлялись ожившими хаотичными мазками в голографической экспозиции индустриального пейзажа на поверхности скользкого стекла. Уже в который раз за неделю он выискивал в городских ориентирах нужную точку фокусировки – точку схождения всех ментальных потоков, частот и невидимых каналов персонального эфира. Статичные огоньки желтого света живой гирляндой ярких светлячков бесцельно вспыхивали по всей панораме Леонбурга, растворяясь ближе к линии горизонта тусклыми диодами, размытой границей слитых неба и земли.

Любоваться северной столицей в любое время суток и в любой сезон года с высоты птичьего полета можно хоть целую вечность, если тебя действительно интересовал сам город... Жаль только вечность не на твоей стороне.

Взгляд скользит вниз к приподнятой правой руке, вернее, к сенсорному дисплею черного айфона.

Конечно, он бы мог списать данный порыв на последствия сегодняшней встречи и разговора с Самантой Грин, но кого он пытался в этом обмануть? Рано или поздно это должно было случиться. Первый шаг давно за спиной, и это не тот путь, по которому можно вернуться, ступив однажды и навсегда. И кому, как не ему хотеть этого до тихого гортанного хриплого рыка все еще голодного и неудовлетворенного зверя.

"Алисия Людвидж"? Неужели он вбил ее номер под этим именем? Хотя исправлять сейчас не так уж и принципиально.

Вызов пошел сразу. Да, он мог для подстраховки позвонить вначале Эвелин, но какой смысл и дальше тянуть эту волынку, тем более что он сам собирался переходить на иной этап. И он хотел этого не меньше, чем увидеть в эти самые секунды ее лицо. Узнать, что она сейчас делает и как отреагирует на высветившуюся надпись на экране ее личного смартфона.

Судя по затянувшимся гудкам, она либо в другой части номера, либо спит... либо подвисла, не зная, что делать, увидев анонимный номер от неизвестного абонента.

О чем же ты думаешь, моя девочка, в эти самые секунды? Как сильно волнуешься и смогла ли догадаться, как-то почувствовать, просчитать, определить, что это я? Боишься ли принять вызов, зависнув дрожащими пальчиками над кнопкой приема? Ну же, будь умницей. Ты прекрасно знаешь, что я все равно перезвоню и не важно сколько раз. И если не тебе, то Робин Поланик по любому!

Долгожданный щелчок обрыва раздражающих гудков. Несколько секунд вибрирующей тишины с задержанным дыханием на той стороне... Гулкий толчок сердца... ответной отдачей упругого сокращения мышцы по всей длине одеревеневшего члена. Да, бл**ь, я слышу тебя! Чувствую, как бьется твое сердечко у самого горлышка, впитывая его бешеную пульсацию в рецепторы собственной кожи и внутреннего слуха... Как приоткрылись твои дрожащие губки, как рассыпаются твои мысли с осколками подорванных эмоций в термоядерном взрыве твоего неконтролируемого страха.

Сделай это! Ты же знаешь... я жду!

- Алисия Людвидж слушает!

Мягкая усмешка скользит по сжатым губам, вычерчивая изящный изгиб перед следующим движением.

Ты сегодня была хорошей девочкой, Эллис? Сколько раз за день ты вспоминала и думала обо мне и о чем именно? Вспоминала нашу последнюю встречу? Вспоминала мой вкус, запах, мои руки, голос... мое возбуждение, желание?

- Ты хоть изредка пользуешься своим именем, или до сих пор пытаешься за него спрятаться? – ему не надо напрягаться в отличии от Алисии Людвидж. Голос звучит ровно, предельно спокойно, почти лениво, не смотря на тяжесть с обжигающей пульсацией в районе паха, особенно во время неспешного передвижения по периметру кабинета. Несколько шагов от окна в сторону и вдоль стеклянного стеллажа и рабочего стола.

Конечно она молчит. Эмоциональный шок. Желание переспросить, кто звонит или "ты ли это, Дэниэл?". Он как раз успевает присесть на мягкое сиденье кожаного кресла, расслабляясь в его глянцевой черной "глубине".