Если в нашей скончавшейся Вселенной осталась хотя бы одна чёрная дыра, значит, это ещё не конец. Любое подобие чего-то "живого", пусть и сплошного чёрного, да, живой пульсирующей тьмы в самом эпицентре, затягивающей в себя все ближайшие мертвые планеты и заледеневшие звезды... Ей просто нужна энергия, что-то, что наполнит и напитает её ненасытные недра перед предстоящим взрывом...

Пусть жрет, пусть выедает мою кровь, мои мышечные и костные ткани, истончает сердечные волокна, стенки артерий и весь эпидермис! Бл**ь, если это позволит ей продержаться хоть ещё немного, ещё несколько гребаных мгновений, да бога ради! Пусть сожрет меня всего, лишь бы в конечном счете ожила и рванула, снесла к ебеней матери абсолютно всё на своем пути! Не важно, убив при этом меня или всего лишь поглотив остатки моего немощного разума... Мне главное знать, что она ещё дышит, что есть хоть какая-то надежда на её воскрешение... хоть одна ничтожная возможность вернуть её к жизни... вернуть себя и... тебя!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

С чего я когда-то решил, что это бездна? И почему так боялся сорваться или оступиться с её края? Я же теперь четко знал и понимал, почему это невозможно... нельзя упасть в то, что находиться в тебе... только раствориться всем существом, разумом, сознанием и даже телом в её текущей по твоим венам токсичной кислоте. Она всегда была во мне, сколько я себя помню, ещё до встречи с тобой... стекала вязкими каплями черной жижи по пористым стенкам моей бездушной сущности, практически её не замечая, но ощущая достаточный дискомфорт от её скользких щупалец, пытавшихся добраться до моего сознания и сердца. Я столько лет её игнорировал, не замечал буквально в упор... может поэтому не видел её истинных масштабов, и чем она являлась в своем первозданном виде – чем она была во мне.

Когда ты заглядываешь в бездну, сама бездна заглядывает в тебя?

Да, но чтобы заглянуть в эту бездну, её нужно ещё найти. И не всегда заглядывая в неё, мы ощущаем, что она смотрит в нас. Куда страшнее, когда ты чувствуешь нечто иное, более осязаемое и постоянное, то что всегда жило в тебе, и что всю твою грёбаную жизнь смотрело на окружающую реальность из тебя. И ты не мог просто так от неё избавится, несмотря на отвратные ощущения, ясно понимая, что ничего хорошего в этом нет, ничего приятного и особенно полезного. Она просто была частью меня и становилась мной в определенные моменты, когда я едва это понимал и воспринимал всем своим существом. И меньше всего я хотел, чтобы ты заметила её во мне или, не дай бог, почувствовала, соприкоснулась с ней...

Господи, как же мне было тогда страшно, держать тебя в своих руках, заглядывать в тебя, в твой живительный свет и боятся при этом тебя задеть, замарать её липкими щупальцами, боялся, что ты заметишь её и испугаешься... Может так и случилось, хотя... теперь я уверен, что случилось. Ты увидела её и разглядела, поняла, что это такое, осознала что Я такое! Что ещё я мог после этого ждать от тебя, какой другой ответной реакции? Что ты с легким сердцем примешь меня таким, какой я есть и чуть ли не с радостью, не закрывая глаз, шагнешь в неё со всем своим светом, пока она не поглотит тебя всю окончательно, без остатка, не сделает частью себя... частью меня...

Не буду врать, да, часть меня этого желала, именно ОНА этого и хотела, хотела тебя, абсолютно всю, забрать, затянуть, спрятать в себе от всех, от всего мира, сделать только своей. И в такие моменты мне было одновременно и дико страшно и безумно упоительно, ведь это могло стать реальностью, ты действительно могла стать моей собственной реальностью, МОЕЙ! – моим источником света, жизни, сладкой боли и любви. И я интуитивно тянулся за этим, за тобой, как никогда и как ни за кем другим! Я начал сходить от этого с ума всё сильнее и глубже, она расползалась во мне, росла и ширилась, как будто я кормил её тобой, своими чувствами к тебе, и с каждым днём мне становилось мало, до дикости мало и до безумия страшно!

Это на самом деле было больше, чем одержимость, самая настоящая болезнь, неизлечимая и смертельная, инфицирующая и поражающая все клетки твоего тела, мозга, переписывая под чистую всю твою ДНК. Ты становился совершенно другим, мутировал прямо на глазах, ясно понимая, что обратного пути уже не будет, что это навсегда – либо она тебя убьет, либо сделает своим носителем. Но мне было уже плевать, я сам уже грезил об этом или бредил от её хронического обострения-воспаления, добравшегося до костного мозга и всей нервной системы, особенно в моменты, когда держал тебя в своих руках...

Бл**ь!.. Почему? Как?.. Как так вышло, что за все наши встречи я ни разу не сделал того, чего хотел больше всего и о чем жалел все прошедшие пять лет? Просто взять тебя на руки, как маленькую девочку, обхватив руками, как прутьями защитной клетки, укрывая собой, пряча в себя, прижимая к груди и плечу, укачивая и баюкая, заглядывая сверху в омуты твоих живых восхищенных глазок, в твое нежное и такое любимое личико... Может если бы я хоть раз это сделал и сотни иных схожих вещей, ты бы поняла, почувствовала, что я к тебе испытывал, как сходил по тебе с ума, буквально умирал... Может быть тогда ты бы от меня не ушла?..

Господи... пять лет! Пять гребаных лет, а эта мысль выворачивает мое сознание на изнанку с утроенной силой, выбивает по всем жизненным системам и прожигает насквозь кожу на ладонях мириадами острейших раскаленных игл, рубит диски позвоночника ржавым обухом тупой ноющей боли... сковывает кости, прожигает насквозь льдом шокирующего осмысления полной безысходности, выкручивая все извилины парализующим отчаяньем и жалкой немощью...

Да, твою мать! Ты ни хрена не сделал тогда и уж тем более не сможешь сделать ничего теперь! И это и есть твоя нынешняя реальность, то что ты и есть! Всё, что от тебя осталось и что ей даром не упало и никогда не будет нужным, как тебе! Ты ей не нужен! Она не задыхается за тобой, как ты за ней, не просыпается по ночам от кошмаров с криками вернуться, не зовёт тебя каждую пройденную секунду повторяющейся мантрой или молитвой в своем беззвучном шёпоте... Ты не её воздух и уж тем более не свет, потому что в тебе никогда его и не было. Такими как ты не дышат и не живут, ради таких не умирают... Признай наконец в себе это! В коем-то веке перестань этому сопротивляться. От истины не сбежишь, и уж тем более от самого себя, от того, кто ты и ЧТО ты! Признай, прими и... разожми пальцы. Выпусти её, пусть она сделает то, что должна – сделает тебя тем, кем ты всегда и был, сделает тебя полностью собой...

...Почему так страшно, хотя я абсолютно уверен, что в этот раз тоже ничего не изменится, что это ничем невозможно переиграть, тебя нельзя из меня вытравить, это равноценно вырвать из моей груди сердце (тогда ещё быть может, что тоже далеко не факт!). Или это обычная реакция сознания на рефлекторном уровне. Как никак, а Алексу не занимать в прошивке под твою кожу новых условных рефлексов. Достаточно и одного сеанса от непревзойденного Мастера Лекса, чтобы уже просто стоять перед ним на коленях и с млеющим сердцем, позвоночником и ладонями ждать чего-то запредельного и шокирующего.

Три дня на передышку и восстановление? Возможно слишком мало, но, как видно, мы оба этого хотели... вернее, хотели с этим покончить как можно быстрее. Не думаю, что успел набраться сил хотя бы на десять процентов от возможных, но в свете последних событий это уже было не важно.

Наверное, мы оба прекрасно понимали, что пытаться вылепить из этого нечто близкое к Теме было откровенной и пустой тратой времени для двоих. Полное поражение для обоих, как для Мастера, так и его несостоявшегося Низа. Ошибки, которые стоили потерей части нас самих в этом чистом безумии и откровенном сумасшествии. Обычно такие вещи или сближают, или отталкивают на расстояние, которое стремишься увеличить, как можно дальше и быстрее.

Тогда мне казалось, что я готов уже был замкнуться в себе окончательно и бесповоротно. Я видел и чувствовал, что игры в LifeStyle закончились без моего на то согласия, Алекс больше не воспринимал меня своим Нижним или не видел нужды притворяться в этом. Все эти дни мы проводили, как заправские приятели, к одному из которых приехал погостить старый школьный сотоварищ. Почти все обеды и ужины вместе и только в столовой-оранжерее с открытой верандой и видом на прекрасный "дикий" парк Рейнхолла в двадцати футах от искусственного пруда под синим куполом лазурных небес и чистым загородным воздухом. Разговоры о близких, семьях, воспоминания совместного прошлого, расспросы о Дэнни, о его любимых проделках, игрушках и забавных с ним историй... Мы говорили и смеялись над всем, что находилось за пределами запретной темы, не касаясь и не задевая даже вскользь того, что Алекс не собирался тогда обсуждать и уж тем более стимулировать ненужным на тот момент психоанализом.

Конные прогулки не менее одного раза на день почти по всем угодьям родового поместья Рейнольдзов, иногда и за его пределы; один раз Лекс даже раскрутил меня на партию в шахматы в один из этих вечеров, притащив меня в библиотеку-кабинет с роскошным "уголком" для отдыха перед разведенным огнем в огромном камине с человеческий рост. Наверное, он заметил, что меня постоянно морозило, не смотря на середину июня и регулируемую температуру в комнатах особняка системой климат-контроля. Или это была обычная попытка воссоздания домашне-семейной атмосферы, с целью отрегулировать в моей расшатанной психике восприятие окружающей реальности и напомнить мне, кто я и чем когда-то жил... чем могу и должен жить дальше?

Возможно я тогда уже пытался замкнуться, чувствуя приближение окончания одной из своих самых грандиозных и провальных авантюр. И Алекс прекрасно это видел и скорее куда больше, чем я мог догадываться. Не скажу, что все его попытки вытянуть меня из меня же самого оказались полностью провальными, но, видимо, я уже подсознательно готовился к возвращению к своей изначальной точки отсчета – к абсолютному нулю. Это был проигрыш по всем показателям с таким шокирующим откатом назад, что я буквально боялся того момента, когда выйду за порог этого дома и буду вынужден вернуться в Леонбург. Здесь ещё было хоть что-то, хоть какое-то подобие на блеклую надежду, а вот там...

...Последний день или вечер в Рейнхолле? Наша последняя тематическая сессия?..

Не думал, что вообще сумею так быстро на неё настроиться. Но это скорее зависело не от твоего внутреннего состояния. Ты уже успел стать частью этой темной жизни, она прошилась в твои вены базовыми командами вопреки твоим желаниям и неподдающейся воле, стала тобой до того, как ты понял, куда ввязался и на что тебя угораздило подписаться дрожащей рукой.

Да, страх, осознание неумолимого приближения твоего тотального поражения, пульсирующая боль предстоящего и окончательного провала. Я действительно больше не верил, что из этого есть выход, ведь я его больше и не искал, его не существовало. Всё это было во мне и мной – ты была моей генетической болезнью и от тебя не было лекарств, да я и не хотел излечиваться... я уже ничего не хотел...

Чего же я тогда боялся? Физической боли? На вряд ли. Того, что Алекс может совершить вопреки всем моим ожиданиям и повергнуть мое сознание в откровенный шок, сделать ещё больнее, чем это вообще возможно? Что ж, если такое реально, тогда я скорее за. Пусть хоть кишки наружу вывернет при чем буквально на одной из этих своих жутких конструкций, которыми не брезговали пользоваться в свое время палачи святой инквизиции.

Да, я немного озадачен и даже слегка деактивирован тем, что мы пришли в Галерею Слез на первом этаже особняка, а не спустились в мою бывшую камеру в подвал. Не знаю, чем меня так прессовало и нервировало, окружением такого обилия настоящих орудий пыток с вероятностью испытать сегодня на своей шкуре хотя бы сотую их часть или сам Рейнольдз, вальяжно рассевшийся передо мной в одном из кресел в конце залы спиной к камину. А может сам камин, где уже до нашего прихода горел огонь, или стоявший неподалеку от него и Алекса журнальный столик из лакированного йоркширского дуба, на круглой столешнице которого лежал томик Шекспировских пьес и аккуратно сложенная пачка фотографий.

И всё! Ни каких-то дополнительных атрибутов из подобранных к этому вечеру тематических девайсов, ни что либо ещё, указывающее на возможное использование по своему прямому (а может далеко и не прямому) назначению.

Алекс пришел за мной за несколько минут до этого в мою новую комнату буквально во всеоружии. Снова черный рабочий костюм Черного Мастера: чёрные брюки, чёрная рубашка, лакированные чёрные туфли, кожаные перчатки и непроницаемая маска бесчувственного киллера на отмороженном лице. Перед тем как забрать меня на экзекуцию и отвести в зал пыток, короткими приказами велел снять футболку и не обуваться. Новый широкий ошейник из дубленой черной кожи обхватил мою шею плотным воротником под самый подбородок, вызывая острый дискомфорт в момент соприкосновения её эластичной полосы и пальцев Алекса к моему горлу. Впервые за столько времени мне приходилось практически насильно сдерживать в себе ответную дрожь острого неприятия, будто тело взбунтовалось заранее, вопреки сдавшемуся рассудку. Слава богу эта пытка длилась недолго и через несколько секунд кожаные наручи из нового набора на какое-то время отвлекли мое внимание от моей шеи. Короткий обрезок цепи пока что в кольца манжет на запястьях, но ведь еще не вечер. А жаль! Ещё бы на ноги и соединить все вместе, и можно было бы вести по коридору, как опаснейшего заключенного, вдобавок босиком.