Что меня тогда заставило сойти с места и шагнуть в сторону указанного кресла? И понимал ли я сам до конца, что творил, для чего и зачем оставался? Что меня вынудило совершить этот выбор? Увиденная мною картина чужого откровения, чужого порочного вожделения и греховной нежности или более шокирующие образы вскрытых глубин моей ожившей бездны?.. моей задыхающейся одержимости: тонких нитей тугой лески, заскользивших внутри разорванных рубцов моей вспоротой боли, под пульсирующим давлением твоего участившегося дыхания, под ласковым скольжением твоих невесомых пальчиков... Ты на самом деле в эти секунды смотрела в меня... из меня? Так близко и так... глубоко, с настоящим физическим осязанием?..

Либо я окончательно свихнулся, либо только что переступил за черту, которую боялся когда-то переходить, сделав это неосознанно, едва соображая, как. А может это был и не я? Может мы сделали это вместе?

Ведь я практически не ощущал собственного тела, не чувствовал, как иду к креслу и как усаживаюсь на его мягкое кожаное сиденье, откидываясь на упругую поверхность спинки своей телесной оболочкой, наполненной жаром вибрирующей боли и ожившей спиралью черного мрака. Я ощущал лишь её непомерную силу, ненасытную, жадную, бесконечно голодную и одичавшую. Я и представить себе не мог её истинных масштабов, как и осмыслить до конца её присутствия, принять тот факт, что она была частью меня... она и была мной...

- Моя умница! – наверное Алекс ждал, когда я усядусь в кресло, прежде чем продолжить и полностью сосредоточить свое внимание на послушной Амелии. Он больше не смотрел в мою сторону, как будто меня и вправду не было, как для него, так и для его девочки. Не думаю, что мне было от этого легче и давало возможность расслабиться, дабы наслаждаться всем представлением из своей персональной вип-ложи. Нет, это был совершенно иной случай. Я не пребывал в должном состоянии, испытывая определенное чувство изощренного любопытства, которыми упиваются подобные мне зрители в подобных ситуациях. Я вообще не искал во всем этом никакого извращенного удовольствия или желания его получить. Я просто смотрел и слушал... слушал себя... тебя... все то безумие, что творилось в эти минуты внутри моей черной бездны, внутри нас!..

Ведь ещё никогда в жизни я не чувствовал тебя настолько сильно, глубоко и реально! Как будто ещё одно незримое мгновение, и ты попросту выйдешь мне навстречу, заберёшь с собой или останешься навечно... Ещё немного и я прикоснусь к тебе в живую!

Две реальности в одной? Два параллельных измерения слившихся в одну невидимую красную линию?

Я смотрю на Алекса и Амелию, а чувствую тебя и себя... как будто это их здесь нет, а не я являюсь для них бестелесным зрителем. Их движения, голоса, ответная реакция – всё это пропускается через мой зрительный нерв и оседает в памяти ощутимыми объемными картинами испытанных мною манипуляций, жестов, прикосновений и чувств. Действительно ли это был Алекс, то как он предложил девушке руку, и была ли это Амелия, когда послушно вложила свои вздрагивающие пальчики в его широкую теплую ладонь, доверчиво раскрываясь навстречу его затягивающему взгляду и окутывающим порталам обступившей тьмы?

Просто сидел и наблюдал, как он помогает ей подняться на ноги, ласково придерживая за предплечье второй руки? Или впитывал их действия на совершенно ином уровне восприятия, ощущая больше, чем это вообще возможно? Послушная Амелия... или послушная ты?..

Она почти сама идет к креслу напротив моего, безропотно забирается на его узкую твердую спинку-скамью, обтянутую черной кожей и окантованную рядом стальных колец с полосками кожаных ремней и пряжками-фиксаторами. Алекс помогает ей и поддерживает с такой невероятной заботой и успокаивающей нежностью, которых я за ним никогда раньше не замечал за всю свою сознательную жизнь. Да она, похоже и не испытывает никакого страха или волнения, скорее наоборот. Задерживает дыхание, поджимает губки и вздрагивает с нескрываемым наслаждением каждый раз, когда ладони и пальцы Рейнольдза прикасались к её телу и не важно где – на плечах, шее, лице или ногах. Она только и ждала, чтобы он невзначай или намеренно задел её, скользнул успокаивающей лаской по щеке или ладошке перед тем как обхватить запястье и притянуть изгиб локтя к узкому подлокотнику. Закрепить на нём и по всей руке до самого предплечья несколько жестких ремней неспешными знающими манипуляциями невозмутимого профессионального хирурга, после чего ещё раз коснуться чувствительной кожи на открытых участках только лишь одними подушечками пальцев, вызывая по всему телу девушки ответную неуемную дрожь с несдержанным участившимся дыханием на содрогающемся животике и возбужденной груди. Нагнуться к её виску, что-то прошептать, скрестившись с её томным вожделенным взглядом свинцовой дымкой своих всевидящих глаз, поцеловать её у самого краешка века перед следующим маневром.

Она была не просто податливыми воском в его ладонях, она была готова умереть прямо здесь и сейчас, и только в его руках, за возможность ещё раз ощутить его щедрую ласку или даже сладкую боль от затягивающихся ремней на её запястьях и ногах под неспешным движением его опытных пальцев. Если она и боялась чего-то в эти секунды, то только потерять ощущение его присутствия, его волнующих ласк, успокаивающего шёпота, окутывающих и пульсирующих по её коже немеющих отпечатков блаженной истомы. И он без особого напряжения считывал все её мысли, каждое замеревшее вместе с её дыханием предвкушение перед его последующей манипуляцией – затянуть на бедре ещё один ремень или провести ладонью по вздрагивающему животику, краем мизинца задевая кромку чёрных полупрозрачных трусиков и самой чувствительной под ней линии лобка. Чем дальше продолжался этот ритуал с фиксацией и распятием Амелии на "хирургическом" кресле пыток, тем сложнее ей было сдерживать собственное нетерпение и громкое дыхание, граничащее с тихими всхлипами и стонами. Совершенное женское тело на пугающей конструкции черного "паука", затянувшего на раскинутых в стороны руках и ногах жесткие жгуты своей черной паутины. Кто рискнет сказать, что эта картина выглядела вульгарной и развратной, и попробует осудить саму девушку за её безумное желание быть "растерзанной" в этой откровенной позе добровольной жертвы? И она действительно выглядела пугающе восхитительной, порочно прекрасной и завораживающей! И соприкасаясь с её живыми формами и невидимыми тенями ненасытного мрака, с её скрытыми желаниями, сдерживаемой и такой открытой страстью, греховным исступлением и неуемной болью нестерпимого возбуждения, ты словно сам начинал поглощать их собой, впитывать каждый отпечаток их сенсорных эхограмм рецепторами собственной кожи, нервными окончаниями своей воспаленной сущности, погружаясь сознанием и чувствами куда глубже, чем это мог сделать кто-либо другой на твоем месте.

Никогда в жизни я не испытывал влечения наблюдать за чьими-то (и тем более тематическими) играми, принимая роль третьего пассивного (и уж тем более активного) участника. Не скажу, что и сейчас я чувствовал к этому определенную нужду с пристрастием, это было совсем другое. И мне не хватит всего своего опыта врожденного психолога, чтобы объяснить этот феномен в доступных словах.

Будь на месте Алекса кто-то иной, меня бы не смогли здесь удержать и десять подобных кресел. Может благодаря его присутствию или тому, что он знал куда больше других и был связан со мной уже не только на дружеских началах? Знал, как и для чего всё это делал... Или то что я видел не только воспроизводимую его руками картину абсолютно запретного и недоступного для тысячи непосвященных, а именно ощущал – воспринимал её большую (вернее, невидимую) часть на себя... в себя. А может из-за того, что я ещё никогда в жизни не испытывал такой острой и глубокой связи с тобой... никогда не чувствовал тебя в себе настолько сильно и буквально физически!

Боже, я же столько лет открещивался от всех этих возможных образов... Я даже думать боялся, чтобы увидеть тебя хотя бы мельком в своем больном воображении на одной из этих чудовищно красивых конструкциях пыток. Что же произошло сейчас? Почему и как я это отпустил? Почему позволяю им заползать в свою голову и оживать в зудящей коже через твои беззвучные стоны, шёпот и дыхание? Как умудряюсь настолько четко видеть твое лицо, твои расширенные глаза, приоткрытые губки, впитывать твою сладкую дрожь через свои ладони, самые уязвимые точки тела, чувствовать ими твое возбуждение, откровенное желание?.. Бл**ь!.. Как ты тянешься ко мне, хочешь меня, зовёшь, течешь только от осознания, что я хочу тебя не меньше!.. Разве такое возможно?!

Я мог поклясться, что пропустил твой немощный всхлип будоражащей вибрацией прямо внутри, по своим обнаженным струнам эрогенных каналов в голове и в теле. Это не Амелия часто задышала и не смогла свести-сжать дрожащие бедра, когда ладони Алекса приподняли её голову под затылок, зафиксировав в удобной для себя позиции, ласково собирая с её плеч и из под спины длинные пряди густых тёмно-русых волос. Это не ей через пару секунд накрыли глаза плотной кожаной повязкой и затянули концы шёлковых завязок на затылке. И не она застыла в немом ожидании, распятая в позе святой грешницы перед ненасытным зверем, которому доверила свою жизнь и волю до самой последней капли и вздоха.

Завершающий штрих? Я был настолько погружен в собственный шоковый транс, что по началу не заметил или вообще не воспринял очередную манипуляцию Рейнольдза – как и для чего он одел на голову Амелии звуконепроницаемые антифоны, полностью перекрыв ей ушки черными кожаными амбушюрами. Сенсорная депривация на зрение и слух?

Почему на слух, я понял это меньше чем через минуту, когда Алекс отошел от своей жертвы, подхватил со столика заранее подготовленный черный флоггер с удобной жесткой оплетенной рукоятью и хвостом из тонких полос мягкой кожи, и сделал пару ленивых шагов в мою сторону.

- А вот теперь я попрошу тебя о том, что собирался.

Мне потребовалось секунд тридцать (если не больше!), прежде чем до меня дошло зачем Лекс протягивал мне в своей правой руке эту... гребаную плеть, смотрел на меня с высоты своего голиафского роста и абсолютно не сдерживал ироничной ухмылки на искривлённом изгибе своих расслабленных губ.

- Я же обещал, что здесь никто и ничего не будет делать ТЕБЕ и с тобой... но это не значило, что от тебя не потребуют обратного.

Какое-то время я просто тупо смотрел на ручку многохвостки развернутую ко мне ладонью Алекса, словно пытался прочесть на ней ответ к вопросу, который никак не хотел формулироваться в моей голове. Может я действительно спал, или не успел заметить когда и насколько глубоко впал в этот закоротивший транс?

Медленно, без резких и поспешных движений, поднял взгляд и голову к лицу Рейнольдза, наконец-то набравшись "смелости" взглянуть в его непроницаемые глаза и сделать еще один не менее безумный встречный ход.

- Ты это серьезно? – даже нескольких дополнительных секунд мне так и не хватило, чтобы произнести свой вопрос на достаточно ровной тональности севшим от пережитого (и все еще переживаемого) волнения сиплым голосом. – Ты до этого случайно сам... нигде не прикладывался своей головой?

- Да, Дэн, и даже более, чем просто серьезно! – он никак не отреагировал на мою издевку, прекрасно зная наперед, какой будет моя реакция на его предложение, как впрочем и то, чем обернется дальнее развитие нашего столкновения крайне несовместимых взглядов. – И это всего лишь безобидный флоггер, от которого даже ребенок едва заплачет.

- Я не об этом, Лекс...

- А я как раз об этом! – когда улыбка сошла с его губ, я понял, что его глаз она так и не задела. – Ты же никогда и не пытался пробовать, если мне не изменяет память. Откуда такая уверенность, что тебе не понравится и ты не войдешь во вкус? Или как раз этого ты больше всего и боишься? Того, что тебе может понравиться?

- Я не бью женщин... – наверное, я сильно плотно сжал перед этим челюсти и губы, чуть ли не до судороги в мышцах. Мне пришлось их опять разлеплять, перед тем как выдавить ответ ещё более охрипшим голосом.

Кажется, мне не только обложило гортань сухой пленкой царапающего удушья, сдавливая легкие и разгоняя аритмию до болезненных перебоев сердечного клапана. Я не мог позволить себе сделать ещё одного более безумного шага вперед и в первую очередь в воображении. Бога ради, всё что угодно! Хотел, чтобы я наблюдал за этим представлением? Хрен с ним! Просижу до его окончания хоть до следующего утра, но, бл**ь, просить меня принять в нём личное участие!..

- Помню, Дэнни... Ты их только насилуешь и психически унижаешь. – не могу понять, в нём хоть что-нибудь шевельнулось, когда он всё это произносил, прессуя меня одним из своих коронных взглядов бездушного палача. – Но кто тебя убедил, что это плохо, когда они сами тебя об этом просят и хотят не меньше твоего? Тем более, я не прошу тебя принимать участие в групповой оргии, только попробовать, при чём в самом мягком варианте.