— И я сделаю это? — спросил Джерри.

Маркиз отрицательно покачал головой.

— Нет. Это было бы преждевременно и слишком опасно для вас. Нельзя сейчас отправляться куда-нибудь, где вас можно было бы устранить, организовав, как говорят, «несчастный случай».

— Что же я буду делать, когда приеду в Лондон? — спросил Джерри.

— Вы вместе с Чарли отправитесь прямо на Беркли-сквер, где мой второй камердинер снабдит вас всей одеждой, которая вам потребуется, — отвечал маркиз. — Мы с вами одинакового роста, и я надеюсь, что в данный момент вы не будете возражать против гардероба с чужого плеча.

Аспазия, внимательно слушая, что говорил маркиз, не могла в то же время не бросить взгляд на Джерри, и увидела, как засияли его глаза. Она знала, что он будет в восторге от слов маркиза.

Он всегда мечтал быть одетым в дорогие одежды хорошего качества, которые носили его друзья, и она знала, что, несмотря на все тревоги и опасности, Джерри заметил, что маркиз был воплощением элегантности и лучше, чем он, одеваться было невозможно.

— Вы пробудете на Беркли-сквер как можно меньше времени, — продолжал маркиз, — и, сменив лошадей, немедленно отправитесь в Дувр.

— В Дувр! — воскликнул Чарли. — Но к этому времени уже наступит темнота!

— Сегодня предстоит лунная ночь, — ответил маркиз, — и если вы устанете, у вас будет много времени для отдыха, когда вы взойдете на борт моей яхты.

Чарли рассмеялся.

— Мервин, я поздравляю тебя! Как обычно, у тебя созрел план действий, который застанет врага врасплох!

— Я надеюсь на это! — ответил маркиз. — Курьер, отправленный мной на яхту, конечно, опередит вас, и к тому времени, когда вы доберетесь до нее, капитан будет готов к отплытию.

— И куда мы отправимся? Неужели уже решено и это?

— Конечно! — ответил маркиз. — Вы поплывете вдоль южного берега Англии. В каждый из портов захода, Ньюхэйвен, Портмут, Эксмут, Плимут, я буду посылать новости о том, что происходит здесь, и сообщать вам, когда можно будет безопасно возвратиться.

— А если и к тому времени опасность по-прежнему останется?

— Тогда вы можете совершить путешествие в Средиземноморье, или в другое место, куда пожелаете.

— Я могу лишь сказать, что я в восторге, милорд, — воскликнул Джерри. — Ни о чем я так не мечтал, как отправиться в море на личной яхте!

— Все, что вам нужно для этого сделать, — это добраться в безопасности до Дувра, — сказал маркиз. — Теперь же я предлагаю вам пойти переодеться. Мой камердинер уже приготовил необходимую одежду.

Джерри поднялся на ноги.

— Я не знаю, как благодарить вас, милорд.

— Лучшей благодарностью будет, если вы останетесь живы, — сказал маркиз, — по крайней мере до тех пор, пока я не заявлю о ваших правах перед палатой лордов.

У Аспазии вырвался восторженный вскрик.

Джерри взглянул на нее, а затем на маркиза с явным, но не высказанным вопросом в глазах.

— Вы можете оставить вашу сестру со мной, — заверил его маркиз. — Я позабочусь, чтобы ей ничего не угрожало, и приму такие же меры предосторожности относительно нее, какие я предпринял относительно вас.

Он не стал слушать бурные благодарности Джерри, а велел ему подняться по лестнице и пройти по длинному коридору до последней комнаты.

Когда немного погодя маркиз проводил туда Аспазию, она с трудом узнала своего брата.

На нем были тесные облегающие белые бриджи и зеленый камзол с желтым воротником, такими же обшлагами и с серебристыми пуговицами с гербом. Этот наряд Аспазия видела на ливреи слуг маркиза.

На голове Джерри был белый парик, завязанный сзади на шее черным бантом, а поверх парика была надета черная бархатная фуражка.

— О, Джерри, ты выглядишь фантастически! — воскликнула Аспазия.

— Все немного тесновато, мисс, — заметил камердинер.

— Вы можете переодеться в свою одежду, как только отъедете подальше от Ньюмаркета, — сказал маркиз, — но не теряйте времени. Герцогиня наверняка уже послала убийц в Лондон. Если они поскачут напрямик, они поспеют туда быстрее, чем вы — по дороге.

— Я не буду терять ни секунды, милорд! — обещал Джерри. — До свидания, Аспазия!

Она обняла своего брата и поцеловала его.

— Я буду молиться, чтобы с тобой было все в порядке, — сказала она, — и у меня такое чувство, что теперь, когда маркиз помогает нам, наше будущее станет совершенно иным.

— Я уверен в этом, — сказал Джерри, — и вновь благодарю вас, милорд.

Они пожали друг другу руки, и когда Дженкинс увел его, маркиз сказал Аспазии:

— Если кто-нибудь наблюдает, как мой друг отъезжает, они не ожидают, что вы будете провожать одного из слуг, которые будут сопровождать его.

— Конечно, нет, — согласилась Аспазия.

Они спустились вниз и увидели в холле Чарли, готового к отправлению.

Маркиз поговорил с ним, как будто Чарли уезжает, как обычно.

— Я приеду завтра, Чарли, — сказал он. — Тогда мы решим относительно поездки в Тэм, но я боюсь, что его королевское высочество захочет, чтобы мы оставались при нем некоторое время.

— Я уверен в этом, — согласился Чарли.

Дверь была открыта, и они видели фаэтон, стоявший у входа с упряжкой прекрасных лошадей.

— Будь осторожен с ними, — предупредил маркиз, — и если ты побьешь мой рекорд, я буду недоволен.

— Постараюсь сделать это! — засмеялся Чарли, — Прощай, Мервин, я отлично провел время и буду ждать тебя завтра.

— Я дам тебе знать, когда приеду, — ответил маркиз.

Чарли протянул руку Аспазии:

— Прощайте, мисс Стэнтон. Чрезвычайно рад был познакомиться с вами.

Когда она присела в реверансе, он сказал тихим голосом, слышным ей одной:

— Не беспокойтесь, я присмотрю за ним.

Аспазия улыбнулась ему очень милой улыбкой.

Затем он взобрался в фаэтон и когда отъехал, четверо верховых, ожидавших позади, двинулись вперед, сопровождая экипаж, по двое с каждой стороны.

Аспазия подождала, пока ее брат с охраной не скрылся из виду, и послала молитву вслед ему.

Маркиз ушел, как будто не особенно интересовался отбытием кавалькады и торопился вернуться в свою удобную гостиную.

Девушка присоединилась к нему, смущаясь оттого, что осталась с ним наедине.

Указав ей на кресло, он сказал:

— А теперь я хочу услышать вашу историю с самого начала.

— Да.., конечно, — лепетала Аспазия.

Она сняла свою шляпку, и вокруг ее головы засиял пламенный нимб ее волос.

— Это кажется так странно — говорить о.., моем отце после всех этих.., лет, — сказала она.

— Я совсем не понимаю, почему необходимо было держать это в тайне, — заметил маркиз.

— Когда умер мой дед… — начала Аспазия.

— Вы помните его имя? — прервал ее маркиз.

— Генерал сэр Александр Стэнтон. Он был возведен в рыцарство, когда командовал гвардией Голдстрим.

— Прекрасный полк, — отметил маркиз.

— У моего деда было трое детей, — продолжала Аспазия. — Его старший сын также служил в этой гвардии и был убит во время войны. Его вторым сыном был дядя Теофил, и он всегда хотел посвятить себя церкви; я думаю, это давало возможность ему поступить в Оксфорд как стипендиату — единственное, что на самом деле интересовало его.

Аспазия замолчала, и маркиз поинтересовался, как будто подбадривая ее:

— А ваша матушка?

— Моя мама была намного моложе дяди Теофила, и когда она выросла, ей пришлось три года ухаживать за моим дедом до самой его смерти. После этого она поселилась в доме священника в Малом Медлоке.

— Где, как я полагаю, она встретилась с вашим отцом? — спросил маркиз.

— Они встретились почти сразу после ее прибытия туда, — отвечала Аспазия. — Его жена только умерла тогда, после долгой болезни, из-за которой она последний год пролежала без сознания никого не узнавая.

— В каком году это было? — поинтересовался маркиз.

— В конце 1799 года. Было Рождество. Мама украшала церковь, когда герцог приехал к дяде Теофилу поговорить о памятнике, который он хотел поставить на могиле своей жены.

— Значит, они встретились в церкви, — с улыбкой сказал маркиз.

— Мама говорила, она влюбилась в герцога в первый же момент, а он рассказывал ей позже, что она была необычайно прекрасной, и он подумал, будто перед ним ангел.

— И что же случилось дальше? — спросил маркиз.

— Герцог попросил маминой руки и сказал ей, что не в силах ждать окончания траура, обязательного для вдовца и особенно для человека его положения. Вот почему дядя Теофил тайно повенчал их. Затем герцог забрал маму в свой дом в Корнуоле.

— Герцог, должно быть, намного старше вашей матушки.

— Очень намного, но мама всегда говорила: «Любовь не знает возраста».

Аспазия вздохнула.

— Мама рассказывала мне, что они были так счастливы, как возможно только на Небесах, и что бы ни происходило с нею потом, она постоянно вспоминала прожитую с ним жизнь.

— Что же было потом? — спросил маркиз.

— Хотя герцог был намного старше мамы, она говорила, что он казался молодым человеком, и, поскольку они были очень счастливы, он вел себя как молодой. Они вместе катались на лошадях, плавали в море, и он никогда не уставал.

Маркиз рассчитал, что герцогу должно было быть около шестидесяти пяти в то время, но рассказ Аспазии соответствовал тому, что он ранее слышал о нем.

— Это была настоящая идиллия, — продолжала Аспазия, — и мама говорила, что они с каждым днем любили друг друга все больше и больше. Но затем произошла трагедия.

— Что случилось? — спросил маркиз.

— Они сидели у моря, когда увидели в воде человека, который не мог выплыть к берегу. Там были опасные подводные течения, а он, очевидно, не был хорошим пловцом.

Он звал на помощь, и герцог, конечно, бросился в воду.

— Он спас его?

— Он спас его, но по непонятной причине, может быть, потому, что дело происходило сразу после обеда, с герцогом случилась судорога, когда он уже вытащил этого человека на безопасное место, и сам он утонул!

— Это действительно трагедия, — согласился маркиз.

— Для мамы это был страшный удар. На ее глазах герцога уносило прочь от берега, а она ничем не могла помочь ему.

— Почему она не объявила о том, что они женаты? — спросил маркиз.

— Мама думала, что, поскольку герцог был чрезвычайно известен, люди стали бы упрекать его за тайную женитьбу так скоро после смерти жены. Поэтому она решила ничего не говорить и вернулась в дом священника одна.

— Но слуги должны были знать об этом?

— Герцог взял с собой в Корнуол лишь тех, кому он мог полностью доверять. Они никогда, без его позволения, не выдали бы тайну его второй женитьбы.

— Значит, его дочь не имела представления об этом.

— Никакого. После смерти матери она отправилась в Шотландию, к своим друзьям в Эдинбург. Она возвратилась, лишь едва поспев на похороны ее отца. Его тело нашли в море, и отвезли в дом, где каждый мог попрощаться с усопшим, как было всегда, когда умирал герцог Гримстоунский.

Аспазия замолчала ненадолго. Затем сказала:

— Лишь после похорон, когда герцогиня вступила во владение всем, оставшимся после отца, мама обнаружила, что ждет ребенка.

— Но она продолжала хранить тайну?

— Она глубоко переживала горе, а также все еще беспокоилась о репутации герцога, и поэтому решила до поры до Времени ничего не говорить. Но потом стало слишком поздно!

— Что вы имеете в виду?

— Мама некоторое время болела после нашего рождения, я думаю, потому что нас было двое, а также потому, что сильно тосковала по мужу.

— — Я понимаю.

— А потом, когда она немного оправилась и подумала, что ради Джерри должна объявить о рождении сына герцога, она испугалась.

— Кого? Герцогини?

— С того момента, как умер ее отец, герцогиня начала вести себя деспотично по отношению к людям поместья, а ее представитель Боллард совершал самые жестокие и злые дела от ее имени.

— Это вы имели в виду, когда говорили, что он пытал людей?

— Да, и он также выселял семьи из их домов, когда ему это нужно, и направлял в магистрат сфабрикованные обвинения против тех, кого невзлюбил. Двоих даже сослали, как мама считала, по «ложному свидетельству».

Понизив голос, как будто она все еще боялась, Аспазия сказала:

— Один из жителей, отказавшийся покинуть дом, в котором жил много лет, забаррикадировался в нем. Он так и умер.., от голода.

— Невозможно представить, что подобное могло твориться! — воскликнул маркиз.

— Можно понять маму, которая боялась за своих детей.

Нас некому было защитить, и у нас было очень мало денег.

— Герцог ничего не оставил ей?

— Он собирался обеспечить ее, но, естественно, не предполагал, что умрет так скоро после женитьбы, и потому после его смерти остались лишь те деньги, которые он дал ей, чтобы она купила приданое.

Вздохнув, Аспазия продолжала: