— Я надеюсь на тебя, как всегда, Дженкинс.

Дженкинс еще в Ньюмаркете узнал многое из того, что сообщил маркизу Джексон, и он был уверен, что камердинер, приехав сюда, проверит, насколько правдивы все эти рассказы.

Маркиз увидел, что его уже ждет ванна в туалетной комнате, специально подготовленная к его приезду.

Вступая в теплую воду самой благоприятной температуры, он сказал:

— По крайней мере нам предоставлены все удобства. Кто еще будет ночевать в доме?

— Они не скажут мне этого, милорд, но, если вы спросите меня, я скажу, что вас ждет сюрприз.

— Сюрприз? — удивился маркиз.

Дженкинс кивнул.

— Слуги ничего не говорят мне — как я понял, боятся, что я передам вашей светлости. Здесь есть женщины. Я видел их, когда проходил по коридору, и сегодня готовится какое-то представление.

Дженкинс не знал пока больше ничего, но маркиз, одеваясь, подумал, что инстинкт верно подсказал ему принять приглашение герцогини вопреки совету Чарли.

По крайней мере вечер обещал быть необычным, в то время как ужин в Ньюмаркете, хотя и был бы приятным, но ничем не отличался бы от всех раутов, которые он дает в своем доме.

Он повязал галстук самым модным стилем на зависть всем денди.

Он носил не бриджи до колен, но прямые брюки донизу, введенные принцем-регентом, которые маркиз находил более удобными в сельских условиях, нежели шелковые чулки, необходимые к бриджами.

Он был высоким и видным, сам не придавая этому большого значения, и лакеи в холле, выстроившиеся в длинную линию, глядели с восхищением на него, когда он спускался по лестнице.

Он очень удивился бы, если б услышал, как один из них шепнул другому:

— Вот настоящий джентльмен. Ему не место в этой сточной канаве!

— Я согласен с тобой, — тихонько ответил другой.

Теперь в салоне было больше народу, чем когда маркиз появился там, прибыв в дом, и если герцогиня и прежде выглядела фантастично, то теперь она, очевидно, вознамерилась ослепить всех своим великолепием.

Ее платье было сплошь расшито зелеными блестками, цвета теней на ее веках. Оно не только было скандально глубоко вырезано спереди, но и плотно облегало ее, как чешуя, и в любой гостиной его сочли бы чрезмерно вызывающим, если не неприличным.

Когда она входила, шлейф с шелестом скользил за нею, и маркиз думал про себя, как он будет рассказывать Чарли о ее разительном сходстве со змеей. Действительно, лучшего сравнения для нее и не придумать.

На ее рыжих волосах красовалась диадема с изумрудами, с ушей свисали огромные изумрудные серьги, и, видя, как она сверкает при каждом движении, маркиз мог понять, почему мужчинам невозможно было оторвать взгляд от нее, чтобы взглянуть на других женщин в комнате.

Кроме того, глядя на остальных женщин, маркиз заметил, что они разительно отличаются от своей хозяйки, несомненно, уступая ей в красоте.

— Я не буду представлять вас множеству гостей, которых, я уверена, вы уже знаете, — протянула герцогиня тем тихим соблазнительным голосом, который, по его мнению, очень подходил к ее облику. — Вместо этого я хочу представить вам молодую женщину, которая составит вам компанию в этот вечер, позаботится о развлечении вас и будет счастлива исполнить ВСЕ, что вы потребуете от нее.

То, как герцогиня подчеркнула слово «все», подсказало маркизу, что именно она имела в виду, вызвав у него ироническую улыбку.

«Так вот, что здесь происходит», — сказал он себе и подумал, что этого следовало ожидать.

— Это Аспазия Стэнтон, — продолжала герцогиня. — Я надеюсь, вы проведете счастливый вечер вместе.

Говоря это, она подтолкнула Аспазию вперед, но маркиз не увидел, что при этом герцогиня многозначительно сжала пальцы Аспазии, напоминая ей резко и определенно наставления миссис Филдинг.

Аспазия очень испугалась, очень испугалась, но знала, что должна скрывать это, и принудила себя присесть в реверансе, почти с отчаянием глядя на маркиза, пытаясь понять, что он за человек.

Она сама не знала, чего ждала увидеть в нем.

Ей просто внушали вновь и вновь, что она обязана угождать джентльмену, с которым проведет вечер. Она должна занимать и развлекать его. Она должна делать все, что он потребует от нее, и в обмен на это ее дядя сможет остаться в Малом Медлоке.

— Ты не должна говорить о себе, — резко сказала миссис Филдинг. — Польсти джентльмену, с которым ты будешь сидеть. Скажи ему, какой он красивый и умный, и добейся его, стань для него желанной.

Аспазия гадала, что она имеет в виду, но не имела возможности задавать вопросы.

Метод наставления, которым пользовалась миссис Филдинг, пока Аспазию наряжали к вечеру, заключался в многократном повторении, что она должна делать все, чего от нее ожидают.

Когда, по указанию миссис Филдинг, одна из служанок достала из гардероба платье, Аспазия подумала, что еще ни разу не видела такого красивого наряда.

Сшитое из белого тюля и украшенное по подолу и пледам вышитыми букетиками подснежников, оно казалось Аспазии платьем, в котором Персефона могла явиться из тьмы ада, чтобы провозгласить выход Весны.

Однако когда она рассматривала его, ей показалось, что оно неприлично глубоко декольтировано, и она попросила миссис Филдинг немного подшить его спереди, на что женщина лишь рассмеялась.

— Почему ты такая скромная? — спросила она. — У тебя красивая фигура и тебе предстоит услышать это от многих мужчин до того, как ты постареешь.

Аспазия постаралась скрыть свое возмущение. Она никогда не ждала таких слов, более того, считала, что никакая уважающая себя служанка не скажет ничего подобного.

Но миссис Филдинг, хотя и выглядела как служанка, очевидно, занимала положение распорядительницы.

Она то и дело звонила колокольчиком, вызывая служанок, которые спешили выполнить ее приказания, но чем больше она говорила, тем больше Аспазия убеждалась в ее вульгарности. Ее матушка не потерпела бы таких грубостей.

Затем Аспазию погрузили в ванну, которая ей понравилась, потому что была ароматизирована фиалками, и такими же духами натерли ее кожу и обрызгали ее волосы.

— Вы сами делаете такую воду? — спросила она. — Я знаю, что здесь в лесах много фиалок.

— Нам некогда заниматься этим, — ответила миссис Филдинг. — Мы покупаем туалетную воду на Джермин-стрит в Лондоне и платим за нее хорошие деньги.

— Вы очень добры, что даете мне пользоваться ею, — сказала Аспазия.

После купания ей показалось, что запах духов, исходивший от нее, был слишком сильным, и она надеялась, что он постепенно выветрится.

Когда она обсохла, одна из служанок принесла ей пару шелковых чулок. Аспазия воскликнула от восхищения.

Она никогда еще не носила шелковых чулок, и они тесно облегали ее ноги, крепясь выше колен белыми атласными подвязками, украшенными маленькими подснежниками.

— Как очаровательно! — воскликнула Аспазия.

Затем миссис Филдинг забрала у нее банное полотенце, и она почувствовала смущение, стоя обнаженной и оглядываясь вокруг в поисках нижней рубашки.

Но вместо этого, к ее удивлению, служанка принесла белое платье с подснежниками и подняла его над ее головой.

— Но.., я еще ничего не надела под него, — запротестовала она.

— Тебе и не нужно ничего, — сказала миссис Филдинг. — В гостиной очень жарко, и платье лучше сидит, когда ты не обременена сорочкой и нижней юбкой.

Аспазия знала, что ее матушка не позволила бы этого, но миссис Филдинг снова начала наставлять ее относительно поведения в гостиной, и прежде чем она успела сказать что-либо, платье уже застегнули на спине, и лишь посмотревшись в зеркало, она увидела, насколько глубоко оно вырезано спереди.

Она пыталась подтянуть его повыше, но оно слишком плотно сидело на ее талии.

— Пожалуйста, оставь его в покое! — одернула ее миссис Филдинг. — Оно прекрасно идет тебе.

— Но это.., неприлично!

— Чепуха!

Миссис Филдинг не слушала ее, что бы она ни говорила, и Аспазия успокаивала себя тем, что, может быть, поскольку она не очень важная персона, никто не обратит внимания на нее, за исключением, конечно, того неведомого мужчины, с которым она должна будет провести вечер.

Она пыталась представить, что же делать, если он окажется уродом и дебоширом.

Она не говорила Джерри о том, что рассказывала Марфе женщина из деревни на кухне не так давно, и хотя она не хотела подслушивать, ей было слышно, как эта женщина сказала:

— Это отвратительно, иначе не скажешь! Священник должен прекратить это, обязательно должен.

— Это не его дело, — отрезала Марфа.

— Это дело каждого, если джентльмены напиваются и ведут себя как животные, и когда к ним из Лондона привозят женщин сомнительной репутации.

— Это нас не касается, — сказала Марфа непреклонно.

— Это возмутительно и дело рук дьявола! И я всегда говорила, что те, кто не протестует против греха, зная о нем, сами являются грешниками!

— Если вы готовы протестовать, то мы — нет! — настаивала Марфа. — И чем меньше мы будем говорить об этом, миссис Бриге, тем лучше!

Аспазия тогда забыла об этом разговоре, но теперь она вспомнила слова миссис Бриге, и, хотя она очень редко видела сильно пьяных, она боялась их и не представляла, как себя с ними вести.

И теперь, присев в реверансе и глядя снизу на маркиза, она подумала, что он — самый красивый мужчина из тех, кого она когда-либо видела, даже красивее, чем Джерри. И она знала, что он — не пьяница, каков бы ни был в остальном.

Но она с отчаянием решила, что не способна заинтересовать такого неотразимого мужчину и развлечь его, как ожидает от нее миссис Филдинг.

Она увидела иронический изгиб его губ и подумала, что он уже развлечен всем происходящим, а может быть, и ее видом, и при этом его отношение ко всему было не особенно лестным.

Аспазии предложили бокал шампанского, она хотела было отказаться, но все же подумала, что, может быть, вино придаст ей смелости, и взяла бокал дрожащей рукой.

Герцогиня удалилась от них, и маркиз сказал голосом, показавшимся ей глубоким и выразительным:

— Что ж, мисс Стэнтон, поскольку это — мой первый визит сюда, вы должны рассказать мне, чего нам следует ожидать здесь.

— Я не.., знаю сама, — ответила Аспазия. — Я приехала… сюда только этим вечером.

— Значит, вы приехали сюда из Лондона, — заметил маркиз, и она решила не разубеждать его в этом.

Миссис Филдинг очень серьезно настаивала на том, чтобы она не говорила ничего о себе.

Она попробовала шампанское.

Она никогда прежде не пила вина и, по отзывам о нем, как о чем-то восхитительном, всегда представляла шампанское искрящимся напитком (каким оно и правда оказалось), сладким и ароматным, как сок.

Она не хотела ставить бокал и стояла, держа его и не отводя глаз от маркиза.

— Вы должны рассказать мне о себе, — сказал он. — Чем вы занимаетесь в Лондоне?

— Я больше.., хотела бы поговорить.., о вас, — сказала Аспазия. — Вы не скажете мне ваше.., имя?

— Конечно, — ответил маркиз, — нас очень не правильно познакомили. Я — маркиз Тэмский.

Глаза Аспазии зажглись интересом.

— Значит, у вас — великолепные лошади.

— Вы знаете о них?

— Конечно.

Она не добавила, что все, кто живет поблизости от Ныомаркета, даже в Малом Медлоке, знают о лошадях, которых там объезжают.

Джерри, когда бывал дома, собирал отчеты о скачках и читал о методах работы тренеров, готовящих лошадей, которых они знали по именам, следя за ними с энтузиазмом.

Близнецы очень дружили, и Аспазия всегда разделяла увлеченность брата лошадьми, как и другие его интересы.

Хотя Марфа и не одобряла этого, они ходили на скачки, и в последние два года она видела, как лошади маркиза приносили лучшие призы.

— Вы действительно интересуетесь скачками? — спросил маркиз. — Или находите увлекательным этот «спорт королей» только потому, что ваши поклонники делают ставки за вас?

Аспазия не поняла его.

— Я считаю, что скачки, которые выиграл ваш Победитель, были самыми захватывающими из виденных мной.

— Вы были там? — спросил удивленный маркиз.

— В какой-то момент казалось, что он не выйдет вперед, но ваш жокей так умело привстал, и когда он обогнал лидера на полкорпуса, это было самым волнующим зрелищем.

В ее голосе слышался задор, искренность которого была несомненна для маркиза, и они проговорили о его лошадях до самого ужина.

Когда гости уселись в большой столовой, где на них взирали с портретов предки герцогини, маркиз оглянулся вокруг, чтобы определить состав гостей.

Их было двадцать. Он сразу узнал многих мужчин, которых старательно избегал в Лондоне и которых не пригласил бы в свой дом ни при каких обстоятельствах.

Как и предполагал Чарли, Дагенхэм тоже был здесь, выглядя распущенным, как никогда, хотя в этом ему явно не уступали и другие мужчины среднего возраста, чья репутация была столь же сомнительна.