Как уже сделал однажды.

Он закрыл глаза, не в силах видеть ее осуждающую красоту, и отвернулся, предоставив ей самой приводить себя в порядок – обтереть живот, например. Он не мог дотронуться до нее снова.

– В чем дело, Чарлз? – Ее тихий голос! Как бальзам. Ни за что не подумаешь, что она только что вопила под ним, как дикая кошка.

– Это… это неправильно. Все неправильно. Просто… Я… я вас оскорбил. Я уеду сегодня же утром.

С неестественным спокойствием Луиза натянула простыню.

– Вы отвергаете мою дружбу?

Он скривился:

– Дружбу? Значит, так называют это глупые светские девицы? Прошу прощения, мисс Стрэттон, но я называю это – совокупляться. Теперь мы утолили зуд. Продолжать нет смысла. Незачем повторять ошибку. – У него разболелась голова. Луиза казалась такой невинной среди смятых простыней и подушек! Такой свежей! Живой укор его мрачной совести.

– Прекратите болтать чепуху! Скажите, что не так?

А что так? Хотя, по крайней мере, Луиза осталась жива.

– Ничего особенного. И ничего хорошего. Полагаю, я должен поблагодарить вас за эту ночь – никак не думал, что смогу еще раз переспать с женщиной.

– Почему? Вы ведь не испытываете влечения к представителям собственного пола, нет?

– Иисусе. – Чарлз невольно рассмеялся. – Этого греха за мной не водится.

– А в чем же ваш грех?

Прямо как терьер, преследующий крысу! Чарлз решил, что как раз годится на роль крысы. Итак, Луиза желает побольше узнать о человеке, которого наняла для того, чтобы он ее совратил? Ей совсем не понравится то, что она услышит.

Чарлз никогда не говорил о том, что тогда случилось, ни с товарищами, ни с врачом, ни с родными. Однако все было записано в его дневниках, которые теперь лежали под стопкой нового нижнего белья в верхнем ящике комода. Может, стоит их принести, и Луиза прочтет главу-другую? И Чарлз увидит, как ее очарование сменится отвращением, а затем и ужасом. Она поймет, почему он должен уехать. Почему Максимилиан Норвич и тем более Чарлз Купер должны умереть.

Он скажет ей, а потом уйдет. Луиза сама вытолкнет его за дверь.

– Была одна женщина. Точнее, девушка. В концентрационном лагере, где я был помощником. Вы слышали о комиссии Фосетта?

Луиза кивнула. Лицо ее было серьезно.

– Вы не можете представить себе условий, в которых приходилось выживать женщинам и детям, пока лагерь не передали в ведение гражданских властей. Это было… Это был ад на земле. Меня до сих пор тошнит. Вы не знаете, что за варварская жестокость обуяла армию. Выжженная земля. Дни британской славы давно миновали. Неудивительно, что люди жаждут революции. – Чарлз никогда больше не поверит ни одному человеку, если он облечен властью.

– Вы любили ее, эту девушку?

Чарлз покачал головой. Вот что в действительности было хуже всего. Он совсем не знал Марию.

– Она умирала. И не хотела умереть девственницей.

– О-о, Чарлз! – Луиза хотела коснуться его руки, но он отдернул руку.

– Я ее оттрахал, Луиза. То есть не совсем. Она была слишком слаба, а я боялся, что нас застукают. Мы старались вести себя тихо. Тише самой смерти. Я связался с врагом, знаете ли. С девушкой, которая была на моем попечении, за которую я отвечал, хотя какая разница? Одному Богу известно, что никому по-настоящему не было никакого дела до женщин в лагере. Я человек без чести. Человек, который ничего не сделал, чтобы изменить обстоятельства, в которых оказался замешан.

– Но что вы могли сделать, Чарлз? В одиночку?

– Мне нет прощения. Мне следовало совершить самоубийство, а не участвовать во всем этом. Но вместо этого я убил ее.

– Вы этого не делали!

– Сделал. Или все равно что сделал. Она умерла через минуту после нашего сексуального контакта. У нее случился сердечный приступ. Она была такая маленькая! Кожа да кости. Но она оказалась сильнее, чем я.

Должно быть, Мария когда-то была красивой девушкой. Дочь богатого бурского фермера, она получила образование – говорила по-английски лучше, чем половина подчиненных Чарлза. Он не пробыл в лагере и десяти дней, когда она отыскала его, выбрала сама. У нее были желтые, как солома, волосы, которые облепляли ее череп рваными клоками. Ее глаза цвета бесконечного африканского неба смотрели Чарлзу прямо в душу. Ее перевозили из лагеря в лагерь, где она видела, как умирали ее мать и сестры. Когда она сделала Чарлзу это предложение, он понял, что теперь обречены они оба.

– Не могу забыть выражение ее лица, когда она… когда она умерла. Она была почти… счастлива. Ей повезло – она избежала болезней и унижения. Я ей завидовал. – Чарлз провел огрубевшей ладонью по волосам. Притихшая Луиза сидела возле него и пристально смотрела в огонь. Ее профиль был точно итальянская камея.

– Никто не узнал, что произошло – я хорошо замел следы. Она была просто ещё одной бурской женщиной, умершей в лагере. Но я-то знал. Я… я пытался делать кое- что. Говорил такое, чего мое начальство не желало слышать. Меня отправили назад в госпиталь, потом посадили на корабль и домой. Я не мог оставаться в армии и вышел в отставку. – В его душе поселилась горечь, точно живое существо, отравляя все, чего бы он ни касался. Как он мог позволить себе лечь в постель с Луизой Стрэттон?

Он вздохнул:

– Итак, вы видите, что миссис Ивенсонг сделала чудовищную ошибку, наняв меня для этой работы. А вы ошиблись еще больше, переспав со мной. Тому, что я сделал, нет оправдания. Тому, что я есть.

– Согласна. – Ее голос звучал сухо, лишенный того сочувствия, которое он слышал сегодня ночью. И поделом ему! – Решительно, такого глупца, как вы, еще не бывало. Вы оказали любезность этой несчастной девушке, и это стоило вам карьеры. А теперь вы возомнили себя гласом этой чертовой судьбы. Чарлз, война – это ужасно. Все это знают, даже «глупые светские девицы» вроде меня. Я читаю газеты и знаю, что они не говорят всей правды. Эта история, она записана в тех тетрадях, которые вы притащили из этого своего пансиона?

Чарлз был изумлен. Возможно, Луиза вовсе не так глупа!

– По вашему лицу вижу, что я права. Будьте осторожны, когда в следующий раз сядете играть в карты, мистер Норвич! Вам никого не обмануть. Вам следует опубликовать ваши дневники. Чтобы события, которые вы пережили, больше не повторились, – продолжала Луиза, просовывая руку в рукав сброшенного халата. – Будут и другие войны. Они всегда бывают. Уж мужчины нам это обеспечат, не так ли? А у женщин нет права голоса. Им остается лишь оплакивать погибших детей и возлюбленных.

– Луиза…

Она выставила вперед ладонь.

– Вам больше нечего мне сказать, кроме того, что вы передумали и останетесь со мной в Роузмонте. Если не можете обещать, что продержитесь месяц, на который я вас наняла, можете сбежать сегодня ночью. Я скажу тете Грейс, что на вас напали. Люди поймут – вы не желаете торчать тут, ожидая, пока на вас будет совершено новое покушение.

– Вы думаете, что я трус?

– Максимилиан, может быть, и трус. Но вы, Чарлз, – нет, я так не считаю.

Сейчас она была одета. Жаль! Ее коса расплелась, и спутанные пряди светлых волос ниспадали до самой талии. Луизе Стрэттон не понадобились бы ни накладные волосы, ни подкладки для сооружения пышной прически-помпадур. Не нужны ей были и румяна для раскрасневшегося лица. Она была прекрасна, а Чарлз безнадежно испортил этот чудесный момент их близости. Луиза отдалась ему, а он – и словом, и делом – оказался ее недостоин. Какой мужчина мог бы заниматься любовью с женщиной, а затем признаться в том, что убил другую любовницу? Что он мог сказать сейчас, чтобы выбраться из этой чертовой ямы?

Пытка длилась долгие месяцы, но Луиза Стрэттон умудрилась проникнуть в самую суть его терзаний. Сложив руки на прикрытой розовым халатиком груди, она смотрела на него выжидательно. Сейчас он ее разочарует.

– Я не знаю, что делать.

– Вы видите эту девушку во сне?

Чарлз кивнул.

– И ее, и многое другое. Недостатка в плохих воспоминаниях у меня нет.

– Значит, нам нужно дать вам побольше хорошего, чтобы было что видеть во сне. Признаюсь, я не хочу, чтобы вы уезжали. Вы нужны мне здесь, чтобы справиться с тетей Грейс. Вам не обязательно приходить ко мне в постель, если останетесь в Роузмонте – согласна, это, вероятно, было не очень разумно. Мы можем подвести здесь черту – просто вечер выдался уж очень странный.

Было смешно – чувствовать разочарование, когда Луиза произнесла вслух именно то, что он сам думал.

– Позвольте мне спать здесь. Если я смогу.

– Вероятно, вам, в конце концов, следует пойти в свою комнату. Мы сможем поговорить за завтраком. Я распорядилась, чтобы завтрак принесли нам прямо сюда. Вы же знаете – все думают, будто у нас медовый месяц, – задумчиво добавила она.

Луизу не шокировал его рассказ. Только… рассердил. Ей не понравилось, что прошлое Чарлза так мешалось с его настоящим! Она назвала его «гласом судьбы». Нахальная девица.

По мнению Луизы Стрэттон, ему не следовало носиться со старой трагедией – нужно просто забыть о ней и жить дальше. Написать воспоминания о лагере и опубликовать их! Как будто Чарлз мог избавиться от преследовавшего его духа Марии! Он пытался залить воспоминания вином. Но это не помогло.

Но когда Чарлз почти на рассвете, наконец, уступил Морфею, ему снилось кремово-розовое создание, ее фигурка, точно песочные часы, лежащая под ним. А потом и на нем. На ее порочных губах порхал поцелуй, а темные глаза светились лукавством. Аромат фиалок и плотского соития.

Чарлз спал.


Глава 16


Повезло ему, нечего сказать. Миссис Лэнг отправилась на похороны матери, вот и не было ищейки, разнюхивающей, все ли горничные благополучно спят в своих кроватях? Поэтому Кэтлин оказалась у него. Но позволит ли она ему остаться для поцелуев и крепких объятий? Нет, будь оно все проклято.

Робби Робертсон пробирался темной лестницей в свою маленькую квартирку над гаражом. Особого повода гордиться собой у него не было. Их маленький план – точнее, план Кэтлин – казался исключительно рискованным. Чертов дом напоминал кроличий загон, и любой из трех дюжин слуг мог натолкнуться на Робби в тот момент, когда он плутал темными коридорами Роузмонта. По какой такой причине шофер околачивается наверху, возле покоев хозяина? Да еще с дубинкой в руке?

Кэтлин при свете лампы читала книгу в зеленой обложке.

– Ты видел что-нибудь любопытное? И положил ли ты этому конец? – спросила она, переворачивая страницу.

– Да, безрассудная ты женщина. – Робби Робертсон бросился на узкую кровать, где Кэтлин уже расположилась, как в своей собственной. Он видел ее покрытые веснушками плечи, с которых сползло покрывало. С коварной улыбкой она отложила книгу и сбросила покрывало, обнажая бледные груди, которые так ладно ложились в его ладони. Он скучал и по этим грудям, и по их ощущению в своих ладонях. Но сейчас Кэтлин дома и никуда не денется – насколько это окажется в его силах.

– Твоя награда.

– Не уверен, что этого будет достаточно. Бедняга сидел один-одинешенек, размышлял, наверное, о чем-то своем, да только не о том, как бы обесчестить мисс Стрэттон. Вдруг я треснул его слишком сильно? Тогда меня могут арестовать за предумышленное убийство.

Ее зеленые глаза расширились.

– Тише! Ты же не хотел ранить его по-настоящему.

– Скажи это его бедной глупой голове, когда он очухается. А ты выступишь свидетелем в мою пользу, девочка? Нет, тебя ведь тоже арестуют.

– Никто никого не арестует, – фыркнула Кэтлин. – Если он не сумеет сегодня привести в исполнение свой гнусный план в отношении мисс Луизы, значит, мы поступили правильно. Я слышала от лакеев о том поцелуе во время обеда. Просто скандал, вот что, перед всеми этими людьми. А ведь ему платят, чтобы держал себя в руках. Он опасный тип, я это чувствую.

– Тут ты, возможно, права. Гляди, обо что я чуть не споткнулся. – И Робби извлек пистолет Чарлза из кармана своей куртки.

Веснушки Кэтлин ярко выступили на ее побледневших щеках.

– Он заряжен?

Робби пожал плечами:

– Уже нет. Зачем джентльмену везти пистолет в Роузмонт?

– Видишь? Он действительно опасен. И он никакой не джентльмен. Помни, я видела, где он жил. Какой порядочный мужчина допустит, чтобы его нанимали на такую работу? Он явно что-то затеял. Мисс Луиза, несмотря на все эти безумные выходки, совершенно наивна. Смотри, что вышло с этой крысой Делакуром. Это было еще до меня; но все знают, как она страдала. Ей нужен ангел-хранитель.